И вот СамаПоСебе в очередной раз, собирая рейд в дандж, кинула мне приглашение. Я принял и увидел, что все уже собраны.
СамаПоСебе: дуй к данджу, ждем только тебя.
Я удивился, обычно Тихая всегда ждала меня, странно, что в этот раз этого не случилось. Быстро добежал до входа. И зашел вместе со всеми внутрь. Мы стали чистить дандж и только на первом боссе я понял, что Тихой в рейде нет, вместо нее была целитель — друид. После смерти босса я спросил:
— Слушай, а Тихая что не пошла? Чего ее нет в рейде?то?
— А я думала, когда ты заметишь. — С усмешкой сказала СамапоСебе. — Да она со второй группой пошла, мы поменялись хилами. Не знаю, почему она решила сменить рейд. — Вопросительно глядя на меня, произнесла она.
Сказать, что я был удивлен это все равно, что промолчать. С какого она ушла с нашего рейда? Вроде все нормально было же. Только она молчала постоянно, почему то, но ведь проходили же нормально. Выйдя из данджа, я в одиночку отправился в деревню. Поел, и пошел спать. Все было как?то непривычно и будто чего?то не хватало. Сегодня был юбилейный проход Залов Смерти. Мы получили для клана второе достижение этого инста, за две сотни прохождений. Почему две сотни, если были там всего двадцать раз? Все просто. В рейде десять человек, пройден инст двадцать раз, значит, игроков легиона прошедших его две сотни, и все равно что кто?то прошел его двадцать раз. Главное общее число прохождений игроками.
Так шли дни. Сидя после каждого прохождения данджа за угловым столиком, который, по — моему, уже стал моим, так как всегда по вечерам был пуст, я видел возвращающихся на отдых игроков. Они подсаживались к своим компаниям что?то обсуждали, веселились. Я же сидел один. Иногда ко мне подсаживались согильдийцы, мы общались и пересаживались за более большие столы, когда не помещались за моим. Но по большому счету я не горел желанием общаться постоянно с кем?то. Я видел, что Тихая теперь постоянно ходит с каким?то лучником из нашего легиона, и от ее мрачности не осталось и следа. В первый раз, когда я их увидел вместе, мне стало обидно, и я хотел подойти к ним, но не сделал этого. Потом я понял, что мне все равно.
Через недельку, сидя за столиком после очередного похода я с удивлением заметил, что ко мне подсела СамаПоСебе.
— Привет, чего один сидишь тут? С народом редко общаешься? — Спросила она, но я лишь неопределенно пожал плечами. — Слушай, так чего Тихая перестала с нами ходить? — Не унималась она.
Я объяснил ей, что она попросила меня ходить с ней из?за того что она боялась напортачить в других рейдах и боялась что ее перестанут брать куда?либо. И что я согласился после дуэли, но сказал ей, если она захочет пойти с другим рейдом, то мне она ничем не обязана и может уходить.
— Видимо она решила, что стала самостоятельной и теперь может ходить с кем угодно. — Закончил я свой рассказ.
— А я думала, что вы пара… — задумчиво заметила СамаПоСебе. — Всегда вместе держались.
Я ничего не ответил. Мы сидели, молча минут десять. Я уже собирался пойти спать, как вдруг она спросила меня:
— А у тебя есть девушка? Или была? Просто интересно, какие тебе нравятся.
После этих слов она уткнулась в кружку с чаем, который цедила на протяжении всей беседы, и я услышал, как она прошипела тихо — тихо:
— Ну, я и дура.
— Девушки нет, но была. А какие нравятся? Знаешь, мне иногда кажется, что я готов ухватиться за любое тело с сиськами и жопой, но когда я могу получить желаемое, будто импотентом становлюсь. Только одна, которую я любил, могла дать мне то чего я хотел. И это не секс, точнее не только он. — Ответил я, не зная как реагировать на ее вопрос. И наверно, поэтому ответ получился честным.
— А почему вы расстались тогда? Ну, с той, которую ты любил.
— Она умерла. — Я сам удивился, как равнодушно прозвучали эти слова. Видимо что?то во мне совсем сгорело, что я так стал относиться к происшедшему. Воспоминания о Алмазке вызывали в сердце у меня грусть и боль, слезы наворачивались на глаза, но я загнал эти воспоминания так глубоко, что они перестали всплывать в моей памяти без моего желания.
Я хотел отхлебнуть еще пива, но кружка оказалась пуста. Встал, снова собираясь уйти спать, но больше хотел закончить этот разговор, как вдруг услышал ее тихий голос:
— Мой парень тоже умер, а я вот, — она всхлипнула, — я стала жить в вирте! — И будто спохватившись, она произнесла — давай выпьем! — И, подозвав служанку, заказала два кувшина вина.
Она посмотрела на меня, и в ее глазах была такая надежда, такая боль и какое?то чувство, будто она хотела хоть кому?то рассказать об этом, но боялась, что ее не поймут. Но мы были похожи и видимо, она решила, что я пойму ее горе и что, рассказав мне, ей станет легче. И я ее понимал. Поначалу мне тоже хотелось поплакаться кому?то, рассказать о своем горе, чтобы меня поняли и пожалели. Но это быстро прошло. Прошлого не вернуть, и даже если меня поймут, даже если посочувствуют, легче не станет. Все это лишь еще больше разожжет костер непоправимости произошедшего.
Я сел, и мы дождались своего вина. Она пила и рассказывала мне о своем возлюбленном. Где?то она улыбалась, где?то горько смеялась. И постепенно слезы, появившиеся на ее глазах вначале, высохли, и заканчивала она уже спокойным безжизненным голосом. Я за все это время почти ничего не выпил, если не считать нескольких кружек вина, все остальное оказалась в ее желудке. Хоть это и игра, но напиться тут можно спокойно, не зря же гномы так полюбили мой опохмел. Так что я воочию увидел, в первый раз, как тут напивается девушка. От реала почти не отличить. В зале уже давно никого не было, все разошлись. Кто из игры, кто спать. Так что сидели мы только вдвоем. Закончив говорить, она вдруг всхлипнула и стала оседать на пол, не сумев удержаться на стуле. Я подхватил ее, взял на руки и отнес в свою комнату. Спокойно положил на кровать, укрыл, а сам, закрыв дверь, вышел в общий зал и заказал чаю и пирожки. Перекусив, я задумался. Как я смог затащить ее в свой номер, ведь она не давала согласия на это? Или каким?то образом она согласилась… неважно, пусть спит. Я снял на ночь еще одну комнату и лег спать там.
Утро встретило меня небольшой головной болью. Сделав все утренние дела, и выпив опохмел, я прошел к своему первому номеру, где ночевала СамаПоСебе. Аккуратно заглянув внутрь, я услышал стоны, и фразу:
— Что за идиотский мир, ммммммммм, даже напиться без последствий нельзя!
Я улыбнулся и зашел внутрь.
— Ну что собутыльник, плохо тебе? — Я стоял, улыбаясь, и видел, как она пытается открыть один глаз, чтобы посмотреть на меня
— Уйди старуха я в печали. — Ответила она мне, незаслуженно обвинив меня в преклонном возрасте! О том, что я буду дедом, а не старухой, в тот момент я не подумал.
— Ну ладно, как скажешь, а то у меня тут настойка опохмела есть, ну раз… — закончить я не успел, она вскочила с кровати, ну как вскочила. Ноги ее запутались в одеяле, которым я прикрыл ее ночью, и она попыталась грохнуться мешком на пол. Попытка оказалась неудачной, так как я успел ее поймать. Ее вскрик при падении превратился в тяжелый стон. Видимо голова бо — бо еще сильнее от резких движений. Я перевернул ее на руках так, чтобы она была лицом ко мне, а не затылком, и, улыбнувшись ей счастливой улыбкой трезвого человека, произнес:
— Ну что? Помощь нужна? А то я есть хочу, а ты меня как раз прогнала…
— Дай! — Вот все что она сказала, да так требовательно, что я без возражений отдал ей настойку, которую держал наготове. Все?таки мучить девушек я не могу, да и смотреть на их мучения тоже.
Через минуту, она уже смотрела на меня совершенно трезвым и незамутненным похмельем взглядом. Поняла, что ее тело покоится на моих руках. Посмотрела на кровать, в ее взгляде отобразилось осознание, что номер не ее. Перевела взгляд на свой внешний вид — полуодетая, растрепанная. Честно — честно в кровать я ее положил одетой! Наверно во сне она что?то сняла с себя из?за жары под одеялом. Но выглядела она потрясно. Я проследил за ее взглядом и не мог не оценить открывшейся картины. Кожаная облегающая курточка расстегнута на половину, открывая умопомрачительный вид на два шикарных полушария. Вчерашних штанов нет, только розовые трусики вместо них. Голые босые длинные ножки. И тут голова дернулась от удара.
— Ты чего?! — Возмутился я, получив пощечину.
— Поставь на место и вали отсюда! Козел гребанный! — Заорала она на меня, активно махая руками.
Мне тут же расхотелось что?то говорить, хотя я и мог бы объяснить, но в таком состоянии она врядли будет слушать. Надо было наверно встретить ее в зале, чтобы опохмела дать. Ну, ступил я, чего уж. Поставив ее на твердый пол, я вышел из комнаты, закрыв дверь. Заказал поесть и спокойно занялся принесенной яичницей с кусочками обжаренного мяса.
