– Мне нужно подумать.
– Не о чем думать. Я уже пишу алгоритм старения для их биоэлектронных мозгов.
Бентли уходит, не получив согласия, но и не получив отказа.
– Не нужно давить на нее, если хочешь добиться результата, – говорит в эту ночь Алана.
Ее визит не запланирован, и Бентли не знает сначала, как себя вести.
– Тебя послала Клодин? – спрашивает он.
– Я похожа на ее посыльную? – Алана выходит на балкон, и Бентли не остается ничего, кроме как идти следом за ней. – А у тебя здесь мило, – Алана вглядывается в туманную даль, где в сумерках еще можно разглядеть остров Клодин. – И свежо.
– Мне не нравится, как пахнет от фабрик Клодин, – говорит Бентли.
– Мне тоже, – Алана улыбается, смотрит ему в глаза.
Бентли не знает, что происходит, но момент очаровывает его, создает ауру чего-то волшебного, таинственного.
– Ты ведь понимаешь, что мы создаем здесь историю? – спрашивает Алана. – Мы все. Потому что эти острова… Это будущее корпократии, а возможно, и мира в целом.
– Я не люблю думать о будущем, – говорит Бентли. – Это утомляет.
– Согласна, – Алана раздевается, продолжая смотреть Бентли в глаза.
Ее тело выглядит слишком идеальным для человека.
– Что-то не так? – спрашивает Алана, перешагивая через сброшенное на пол платье.
– Сколько операций провела Клодин, прежде чем превратила твое тело в шедевр? – спрашивает Бентли.
– Ты правда хочешь знать? – Алана подходит к нему и обнимает за шею.
От нее пахнет миндалем. Бентли нравится миндаль, но не нравится это идеальное тело. Оно радует глаз, но не больше.
– В тебе осталось хоть что-то своего? – спрашивает он.
– Глаза, – говорит Алана, поднимается на цыпочки, напрашиваясь на поцелуй.
Бентли не двигается. Запах миндаля усиливается. Его выделяют имплантированные железы – Бентли знает об этом, потому что уже встречался когда-то с девушкой, у которой было нечто подобное, только запах миндаля был разбавлен корицей. Ему это не нравилось. Когда она уходила, запах впитывался даже в стены. Особенно в спальне. Не нравится ему это и сейчас, но…
– Разве ты не хочешь обладать тем, чем обладает Клодин? – спрашивает Алана, словно читая его мысли.
– Так это она послала тебя сюда? Это что, какой-то извращенный способ вести переговоры?
– Почему извращенный? – Алана снова пытается дотянуться до его губ и поцеловать.
– Ладно. И чего хочет Клодин? – спрашивает Бентли.
– Она хочет сказать, что не враг тебе.
– Но и не друг.
– Она женщина, Скип. А женщина и мужчина никогда не смогут стать друзьями. Хорошими любовниками – да, но не друзьями.
– Сомневаюсь, что мы станем с ней любовниками, особенно если учесть ее приоритеты.
– Но и врагами вам быть не обязательно.
Эту ночь они проводят в спальне Бентли. Алана уходит рано утром, но запах миндаля держится еще не одну неделю, а когда начинает выветриваться, Алана приходит снова. Иногда Бентли спрашивает себя: кто она для него? Он не знает, воспринимает ли ее как женщину – всего лишь пылкий и страстный способ связи с Клодин, предпочитающей не встречаться с ним лицом к лицу. Но визиты Аланы определенно волнуют его, особенно если учесть, что других женщин на этих островах у него нет.
Бентли не признается даже себе, но он ждет этих визитов. В последний год острова начали сводить его с ума, а эта маленькая интрижка как нельзя лучше помогает отвлечься и собраться. Правда, проблему использования синергиками двухуровневой нейронной связи ему так и не удается решить. Алгоритмы старения написаны. Клодин создала подверженные распаду тела. Последнюю партию синергиков невозможно отличить от людей. Их тело идеально. Их мозг идеален. Безупречность во всем. Безупречны даже недостатки, которые еще больше приближают их к людям. Но взаимосвязь с новой нейронной сетью не ладится.
Какое-то время Бентли еще пытается разобраться, но затем теряет интерес к работе над синергиками и с головой уходит в покрытие новой нейронной сетью всех островов. Вот тут-то и появляются новые разногласия с Клодин, отказывающейся устанавливать вышки связи на своем острове.
– У этих сетей неограниченный потенциал, – настаивает Бентли. – Представь себе границу, созданную нейронной стеной. Сеть интегрирует нейронный образ в мозг, делая его реальным, и никто не может пересечь эту границу, никто не может пройти сквозь стену. Это будет уже не просто нейронная реклама, заполонившая улицы мегаполисов, которую все игнорируют. Это станет частью реальности. Только представь потенциал проекта! Это станет новой эрой! Мы сможем создать целые города, большая часть которых будет существовать лишь в нейронных реконструкциях, а если появятся новые способы передачи энергии, то человек сможет чувствовать тепло, сытость… И эти чувства будут так же реальны и осязаемы, как сейчас мы можем чувствовать исходящее от солнца тепло или сытость после поглощения пищи. Трафик энергии изменит мир, изменит людей, изменит понимание жизни в целом!
– Вот поэтому мне и не нравится этот проект, – говорит Клодин.
– Тебе не нравится он, потому что не ты придумала его.
– Я не хочу быть Богом.
– Ты превратила Алану в идеальную женщину и говоришь, что не хочешь быть Богом? – Бентли смеется.
– Стремление к красоте естественно. Это не игра в Бога. А вот менять базисы реальности ради того, чтобы подчеркнуть свой интеллект… – Клодин критично качает головой.
Они спорят почти час, затем расходятся. В глазах Бентли – раздражение, в глазах Клодин – презрение.
– Ведьма, – бормочет он, покидая ее остров.
И больше всего раздражает Бентли, что ему нужна поддержка Клодин. Корпократы прислушиваются к ее мнению, считаются с ним как с лаконичным и обдуманным, а на него, на Бентли, смотрят как на оружие: эффективное, но опасное, которое лучше держать в сейфе, используя в исключительных случаях… И как исправить это положение вещей, Бентли не знает. И кажется, что любое его открытие, любое достижение лишь еще больше навешивает на него ярлыки сомнительной личности.
– Тебе нужно расслабиться, – говорит ночью Алана.
Бентли не знает, как она проходит в его апартаменты, минуя охрану. Все это выглядит так, словно Клодин подчеркивает этим, что имеет над ним власть.
– Чертова лесбиянка! – злится Бентли.
Алана раздевается. Бентли пьян. Он может принять наностимуляторы и вывести практически мгновенно из организма алкоголь, но сейчас ему нужен этот хтонический катализатор гнева. Сейчас он хочет быть пьяным и злым. Он ненавидит Клодин и ненавидит ее любовницу, от тела которой стал зависеть в последнее время.
– Не упрямься, – говорит Алана и тянет его в спальню.
У нее крепкая хватка. В глазах нет страха. Точно такой же взгляд у Клодин.
– Убирайся! – орет на любовницу Бентли.
Алана пытается обнять его, и он отталкивает ее слишком сильно, чтобы она смогла удержаться на ногах. Звенят разбившиеся стекла. Алана падает на журнальный столик. Бентли уже и не помнит, кто подарил ему эту старую фарфоровую вазу династии Мин, которая сейчас стоит на журнальном столике. Алана падает на нее, уничтожая произведение искусства. Бентли плевать на вазу, но он вздрагивает, переживая за девушку, когда острые осколки вспарывают ей грудь.
– Эй, с тобой все в порядке? – спрашивает Бентли, чувствуя, как трезвеет без всяких наностимуляторов.
Алана поднимается с пола. Темная, густая кровь хлещет из груди. Открытая рана обнажает скелет синергика.
– Какого черта? – бормочет Бентли.
Алана запрокидывает голову и громко смеется. Вернее, не Алана, нет – синергик, который похож, как две капли воды, с Аланой.
– Господи! – шепчет Бентли.
Его не пугает вид синергика. Его пугает понимание того, что он чуть не занялся с синергиком сексом – здесь, на этой кровати. Таковы его первые мысли. Клодин посмеялась над ним. Подослала одно из своих творений, подменив Алану машиной. Но потом… Потом Бентли думает, а была ли вообще Алана Гутье. Реальна ли она? Или же все это часть фарса, розыгрыша? Что если настоящая Алана Гутье никогда не существовала? Или же существовала, но никогда не приезжала на острова? Бентли всегда говорил, что не падет так низко, чтобы спать с синергиками. Всегда говорил, что сможет отличить их от человека. Но что если все эти ночи с Аланой… Что если все это время с ним был синергик? А как же Клодин? Была ли она сама в действительности влюблена в Алану? Жила ли она с ней? Или же все это было сделано ради розыгрыша?
Синергик с лицом Аланы Гутье смеется, словно у него произошел сбой алгоритмов в биоэлектронном мозгу. Этот смех сводит Бентли с ума.
– Заткнись! – орет на синергика Бентли. – Заткнись! Заткнись!
Он срывается с места и бежит проч. Его глаза застилает гнев. Он собирается встретиться с Клодин и свернуть ей шею, сжать ее в своих руках и давить, давить, давить… Бентли ударяется в закрытые двери. Идеальная охрана, которую он набрал из усовершенствованных боевых синергиков, не слышит его. Никто не слышит. Бентли колотит кулаками в закрытые стеклянные двери, оставляя кровавые разводы разбитых костяшек, затем бежит на балкон. Далеко внизу охрана. Но они тоже не слышат его криков. Он сам разработал программу, согласно которой боевые синергики имеют коллективный разум. Это повышает их эффективность во время боя, превращает их в единую систему.
