— В таком случае тебе лучше будет вернуться к своим мамашам. А старого папу оставить на обочине.
— А вот и нет! Теперь, когда я побыла с ними врозь, я и их поняла и не хочу на них походить. Они убогие хиппи, мелкие мошенницы и наркоманки. Они — вчерашний день, папа. Я уже прошла Y2K. В моем сердце двадцатому веку пришел конец. — Старлиц помалкивал. — Двадцатый век никогда не был так важен, как ты воображал, папа. Это был грязный век, дешевый и подлый. В ту самую секунду, когда он испустит дух, о нем все позабудут. В двадцать первом веке у нас не будет ваших пакоаных проблем. Наши проблемы будут серьезными и сложными.
Зета проследила за медленным сползанием крыши в бушующее море огня.
— Я рада, что увидела это, потому что это мое посвящение. Значительная часть моей жизни пройдет в подобных ситуациях. Твоя жизнь проходит так же. Разница между нами в том, что, когда появляюсь я, люди рады меня видеть. Когда появляется Зета Старлиц, люди принимают ванну, устраивают чистый туалет, начинают нормально питаться, перестают чесаться. Дети прекращают крик. Приходит конец панике и ужасу.
— Ты сказала «Зета Старлиц»? — спросил Старлиц, удивленно приподнимая брови. — Ты станешь Зетой Старлиц?
— Да, папа, я возьму эту фамилию. Так мне хочется. Нельзя же заставлять людей произносить: «Зенобия Б. Г. Макмиллен прилетела со спасательными вертолетами»! «Зета Старлиц» — это то, что надо. Стиль Си-эн-эн, оживляющий и бодрящий. Да еще начинается и кончается с буквы "Z". Разве не здорово? Старлиц потер жирный, грязный подбородок.
— Как я погляжу, ты видишь себя бюрократкой из гуманитарной организации вроде «Врачей без границ»?
— Правильно, папа. Только очень высокого уровня. Владение девятью или десятью языками, костюмчик от модного дома, медицинская научная степень, почетные ленты и медали от шведских благотворительных комитетов…
— Твой старый папа лопнет от гордости. Зета вздохнула.
— На самом деле, папа, цель как раз в том, чтобы держаться подальше от тебя. — Она подняла глаза. — Не физически, а в самой удаленной части повествования.
— Понимаю. Рад, что ты мне это сказала, Зета. Очень продуманно и осуществимо. Думаю, все так и будет.
— Как же мне этого добиться, папа? Есть же какой-то приличный способ? До этого я еще не додумалась.
Старлиц покорно кивнул.
— Школа благородных девиц в Швейцарии.
— Что это такое?
— Элитарное европейское учебно-воспитательное учреждение для детей дипломатов и богатых мафиози. Я отдам тебя в дорогой швейцарский интернат. Там тебя научат ужимкам аристократических леди — гордой осанке, игре на скрипке. Дальше — элитное медицинское училище и всякие… как их там… гуманитарные курсы.
— Звучит отлично, папа! Давай начнем немедленно. Переправим наши денежки прямиком в швейцарский банк, без всякой «отмывки» на Кипре.
— Нет, милая. В Швейцарию отправишься ты. Без меня. После этого мы будем видеться уже нечасто.
Возможно, мы будем встречаться на Рождество, и то не всегда. По крайней мере, не на Рождество Y2K. Скорее, годом позже. Если я окажусь поблизости. Ну, и иногда на рождественские праздники в следующем столетии. Если я смогу. Во всяком случае, я попытаюсь. И подарю тебе что-нибудь полезное. Идет?
Щеки Зеты алели от пожара. По ним текли слезы.
Из дальнего угла закусочной за ним наблюдали. Турок шестидесяти с лишним лет, очки, утомленный вид. Не то отставной адвокат, не то учитель на краю могилы. Старлиц решил не обращать на него внимания и продолжил есть. Горячие лепешки. Тушеный ягненок. Кебаб. Котлетки. Потроха с пряностями. Бутылка за бутылкой «Эфес Пилснер». Теперь, оставшись один, Старлиц никак не мог наесться. Он вознамерился проглотить все до последней крошки.
Человек оставил на столике рюмку с ракией, встал и приложил к груди фетровую шляпу с узкими полями.
— Вы ведь мистер Старлиц?
Старлиц приподнял голову, рыгнул, убрал жирные волосы с воротника.
— Вам-то что?
— Меня зовут Джелал Кашмас. Пишу обзоры. Для Milliyet. Вы о ней, конечно, слыхали.
— Слыхал.
— Ведь вы подкупили нашего обозревателя высокой моды, чтобы он расхвалил наряды ваших танцовщиц.
— Когда это было, мистер Кашмас! Я больше не занимаюсь поп-бизнесом. У меня компания грузовых перевозок.
— В свое время вы обещали, что группа «Большая Семерка» прекратит существование с наступлением двухтысячного года.
— Хотите фаршированных баклажанов? У меня много.
— А «Большая Семерка» вместо этого готовится совершить в двухтысячном году крупный тур: Марокко, Тунис, Алжир, Египет, Пакистан, Малайзия.
— У нее новый импресарио.
— Какая разница? Вы же обещали. Старлиц беспомощно пожал плечами.
— Озбей все переиначил. Все перевернул с ног на голову. Девушки должны были остаться жить, а группа — исчезнуть, как мыльный пузырь. Вместо этого выживет группа. «Большая Семерка» превращается в чрезвычайно успешный проект. А девушки умирают одна за другой.
— Забавно…
— Это не шутки, приятель. Кашмас выдвинул табурет и сел.
— Вы читаете мою колонку? «День, когда пересох Босфор». «Как я потерялся в зеркале». Романтические рассказы о гангстерах в Бейоглу. Обозревателю всегда нужен свежий материал.
— Я не читаю по-турецки.
— А турецкого писателя Орхана Памука читали? Его много переводят. Он написал «Белый замок» и «Черную книгу».
— Кажется, я видел рекламу его книг.
— Памук понимает турок. Нашу благородную, измученную светскую республику. Со всеми ее воспоминаниями и забывчивостью. Он еще молод, но уже сравнялся с Кальвино и Гарсия Маркесом.
— Итало Кальвино умер, а Гарсия Маркес угодил в больницу.
— Что ж, значит, в следующем веке настанет время, когда мир хотя бы немного прислушается к Турции.
— Не возражаю, — пробурчал Старлиц.
Кашмас поставил обтянутые пиджаком локти на стол и почесал висок.
— Каким ветром вас занесло в этот уголок нашей страны, в цитадель Северика Бея? Разве вас не предостерегал ваш Госдепартамент?
— Я не турист, а владелец компании грузовых перевозок, вожу товары, продукты. Плевать я хотел на госдеп!
— Вы разлюбили музыку? Гонку Уц? Это ее родной город. Она родилась у сирийской границы. Здесь ею очень гордятся. Наверное, вы видели ее на афишах, ее компакт-диски, видеокассеты. Она повсюду. — Старлиц не прореагировал. — А мистер Мехмет Озбей? С ним вы хорошо знакомы?
— Неплохо.
— Почему у него нет детства?
— Что?!
— Можно прочесть о его публичных появлениях, деловых контактах. На его светских встречах толпится народ. Но детства у Мехмета Озбея нет. Я проверял. Ни школьных табелей, ни родителей. Никаких исходных анкетных данных. Копнуть чуть глубже — и Мехмет Озбей исчезает.
Старлиц положил вилку.
— Послушайте меня. Верно, я раз десять вымогал денежки у этой вашей Milliyet, поэтому я вам кое-что растолкую, но повторять не буду. Не вздумайте раскапывать прошлое Мехмета Озбея, иначе от вас останется только меловый контур на тротуаре. Если вы все равно приступите к раскопкам, то хотя бы не занимайтесь этим в родном городе Гонки Уц. Здесь хозяин Северик Бей, а он — горский бандит, барон-разбойник средневекового замеса. Похититель людей, вымогатель, автомобильный вор, наркоторговец первой гильдии. К тому же у него собственный телеканал. Журналисты, начинающие задавать здесь вопросы, кончают жизнь с наручниками на руках в украденных машинах, отправленных на дно озера.
Кашмас устало пожал плечами.
— Вы думаете, для турецкого журналиста это новость? Эта страна — моя родина. Я прожил здесь всю жизнь. Это моя плоть и кровь. А Северик Бей — известный сторонник правительства, член парламента от правящей партии, выступающий с речами о светском государстве и политехническом образовании.
— Образцовый персонаж!
— Я вас утомляю, мистер Старлиц? Иностранцам скучны разговоры про турецкую политику. У нас ведь одни дервиши, убийства и скандалы. Лучше поведайте свою историю.
— У меня ее больше нет.
— Вижу по вашему лицу, что есть, и прелюбопытная. Некоторые различают истину в кофейной гуще, а я наблюдаю ее в лицах.
— Я стар и утомлен, заядлый курильщик. Тут и сказочке конец.
— Правда, что вы гоняете свои машины по всей Турции, уговаривая людей обменивать старые лампы на новые?
— Это правда. За океаном существует большой коллекционный спрос на старинные турецкие изделия из меди.
— Я беседовал с водителями ваших грузовиков, — продолжил Кашмас. Его глаза, отягощенные мешками, глядели тепло и доверчиво. — Они рассказывают о вас странные вещи. Месяцами вы прочесывали закоулки Стамбула и Анкары. Вас видели вблизи мечетей с рухнувшими минаретами, среди старых развалин, в домах, переживших пожары и землетрясения, в брошенных лачугах дервишей. В грязной одежде, но в зеркальных очках. Вас интересуют грязные сделки, местные чудеса, тени погибших мошенников и наркоманов. Вы вечно спешите, словно за вами гонятся, словно ваше время истекает. У вас бледное лицо и бегающий взгляд. Стамбульские ночи никогда не кончаются.
