— Анна разрешила бы.
— Анна не разрешила бы, — покачал я головой.
Он закрыл глаза руками. Не издал ни звука.
— Что с тобой, Алан?
Он отнял руки. Может быть, надеялся, что я исчезну?
— Почему я с тобой, Рэй?
— То есть почему ты здесь? Почему ты со мной здесь?
Он не ответил.
— Хочешь, чтобы я ушел? Хочешь остаться один? Я понимал, что мой вопрос был нелепым, но он ответил:
— Нет. Я не хочу быть здесь один. Я хочу пойти один.
— Вот что я тебе скажу, — начал я. — Давай я дам тебе денег, мы пройдем часть пути вместе, а дальше ты пойдешь сам.
— Потому что ты будешь за мной смотреть?
— Я не буду подходить близко, — пообещал я. — Просто останусь неподалеку, если вдруг тебе понадоблюсь.
— Ты не будешь подходить близко?
— Не слишком близко. Ты согласен?
— Да. Я согласен.
— Тогда идем, — сказал я.
Мы пошли вместе, или почти вместе, Алан шагал на несколько шагов впереди, пока мы не приблизились ярдов на тридцать к торговым палаткам. Девушки были там, они облокотились о прилавок и разглядывали того, кто за ним стоял. Они не спешили возвращаться на игру. Я сказал Алану, который был возбужден, смущен и явно растерян:
— Хорошо. Теперь иди сам. Если хочешь.
— Я хочу пойти, — сказал он.
— Тогда поспеши.
— Ты будешь смотреть?
— А ты этого хочешь?
— Не хочу, — ответил он.
— Тогда не буду. Ну, иди.
Алан пошел к палатке, полный желания и радужных надежд — злополучное сочетание, — не замечая, что рискует. Я не мог не смотреть на него. Он остановился в нескольких шагах от столпившихся девушек и стал дожидаться своей очереди. Я уже говорил, что он — красивый парень, в его внешности нет ничего аномального, и несколько девушек это заметили. Длинноногая темноволосая красотка в коротком топе и без лифчика (это было заметно даже отсюда) улыбнулась Алану и что-то ему сказала. Не могу сказать, ответил ли он ей, но оглянулся на меня. Увидев, что я наблюдаю, он покачал головой. Я отвернулся. Примерно через минуту я услышал, что девушки расхохотались, и смех их, насколько я мог понять, не был нежным. Я оглянулся на них. Они все смотрели на Алана, а он стоял, не сводя с них глаз. Темноволосая девушка сказала что-то, чего я не расслышал, но увидел, что Алан отшатнулся, словно его ударили. Раздался новый взрыв хохота, явно иронического. Алан резко повернулся и, почти спотыкаясь, подошел ко мне. Он шел быстро, глядя под ноги, прижав руки к бокам.
Подойдя ближе, он спросил, не поднимая глаз:
— Что мне делать, Рэй?
— Иди сюда, — сказал я.
— Я здесь, — ответил он. — Я не знаю, что делать. Скажи мне.
— Подойди ко мне.
Я хотел посмотреть, не плачет ли он. Я никогда не видел, как он плачет. Он не плакал, но его лицо раскраснелось и исказилось. Из-за его плеча я увидел, что девушки смотрят на нас и насмехаются. Я обнял его и не без труда привлек к себе. Я еще ни разу не был так близко от него. Все произошло быстро, он позволил мне обнимать себя буквально несколько секунд. Мы стояли щека к щеке, я обнимал его, держа руки на его спине. Он был крепкий, как скала, хотя его кожа, в отличие от моей, была гладкой, мальчишеской. От него ничем не пахло. Он дышал ровно. Я чувствовал, как его сердце быстро бьется о мою грудь. Алан высвободился, оттолкнул меня.
— Не надо, Рэй, — сказал он.
— Извини. Ты в порядке?
— Я не знал, что делать.
— Все хорошо, — сказал я. — Может, поедем домой? Ты хочешь домой?
— Ты хочешь, чтобы я поехал домой?
— Думаю, да, — ответил я. — Я уже насмотрелся.
— Я уже насмотрелся, — повторил он.
— Почему бы нам не поехать домой?
— Ладно, — согласился он.
Мы молчали, пока не сели в машину и не отъехали от стадиона.
— Мне не нравится бейсбол, — сказал он. — А тебе нравится?
— Нравится. Но хорошо, что тебе не понравилось.
— Я не знаю, что там делать, — сказал он.
— Я тоже не знаю, — ответил я. — Мы думаем в унисон.
— Что ты сказал?
— Мы одинаковые. Ни ты, ни я не знаем, что делать.
— Ты тоже тормоз, Рэй?
— Что значит «тормоз»?
— Я не знаю, что это такое, — признался он. — Ты знаешь, что это?
— Не знаю. Где ты это услышал?
— Я услышал это от девушки, — сказал он.
— Очень глупо так говорить. Глупое слово.
— Она красивая.
— Ты прав, — сказал я. — Красивая.
— Ты ее видел?
— Да, — кивнул я.
Он немного посидел, обдумывая информацию, потом спросил:
— Все красивые девушки подлые?
— Некоторые, — сказал я. — Не все. Красивой быть трудно.
— Они подлые по отношению ко мне?
— Нет.
— Твоя жена была красивая?
— Красивая.
— Она не была подлая?
— Нет, — ответил я. — Она не была подлая.
— Она умерла?
— Да.
— Рэй, тебе девушки когда-нибудь говорили, что ты — тормоз?
— Наверняка.
— Говорили именно так?
— Много раз.
— Говорили это тебе?
— Да.
— Что ты чувствовал, когда девушка так говорила?
— А что ты чувствуешь? — спросил я.
— Я чувствую, что мне плохо. Грустно. — Он положил ладонь на живот. — У меня болит живот.
— Я чувствовал то же самое, — сказал я.
— Ты чувствовал то же самое?
— Да.
— Я не знал, — проговорил он.
— Теперь ты знаешь.
— Знаю, — сказал он. — Теперь я знаю. Рэй, не говори Анне, что она сказала. Я не хочу, чтобы Анна знала, что я — тормоз.
— Ты — не тормоз, — проговорил я. — Анна знает, что это не так.
— Она знает, что я — не тормоз?
— Конечно, знает. Она тебя любит.
— Не говори ей, что она сказала.
Я припарковал машину на улице, не доезжая двух кварталов до нашего дома. Алан не двинулся, чтобы выйти из автомобиля.
— Что с тобой? — встревожился я.
Он не ответил. Теперь он плакал. Его это удивляло и смущало.
(Я никогда не видел себя плачущим. Я был в растерянности. Лицо Алана совершенно изменилось, стало уродливым, распухло и сплющилось, словно потеряло форму.)
— Давай-ка посидим немного, — сказал я.
Он прижал к глазам кисти рук.
(Я не знал, что так делаю. Я сорок лет не плакал.)
— Я плачу, — проговорил он.
— Вижу.
— Не смотри на меня.
— Нет, — ответил я. — Я рад видеть, как ты плачешь.
— Ты рад видеть, как я плачу?
— Я никогда не видел, как ты плачешь. Я рад, что вижу это.
— Я никогда не плакал, — сказал он и с этими словами перестал плакать.
— Плакать хорошо. Ты плачешь, а потом чувствуешь себя лучше.
— Я не чувствую себя лучше.
— Тебе грустно из-за девушки?
— Мне грустно из-за девушки, — сказал он.
— Это понятно.
Он посмотрел на меня.
— Я понимаю, — повторил я.
— Я плакал не из-за девушки.
— Из-за чего же ты плакал?
— Почему я с тобой, Рэй?
На этот раз я его понял.
— Ты не имеешь в виду здесь и сейчас, — сказал я. — Ты имеешь в виду, почему ты со мной всегда.
— Почему я тобой? — сказал он. — Почему я с Анной?
— Ты с нами, потому что так мы можем заботиться о тебе. Можем тебе все показывать, учить тебя, что делать.
— Значит, вы присматриваете за мной?
— Ну, да.
— Почему я не знаю, что делать? Я — ребенок?
— Нет. Нет. Конечно, нет. Ты — молодой человек. Привлекательный юноша. Ты делаешь потрясающие успехи.
— Я делаю потрясающие успехи?
— Да, — заверил я. — Анна тоже так считает.
— Почему я не знаю, что делать?
— Знаешь. Чаще всего ты знаешь. Иногда не знаешь. Тогда мы тебе показываем. Вот почему мы с тобой.
Он покачал головой.
— Почему я с тобой, Рэй? — снова спросил он. — Почему я с Анной?
— О, — произнес я. — Это сложный вопрос.
— Это сложный вопрос?
— Да, — кивнул я. — Думаю, на него может ответить Анна.
— Ты знаешь ответ?
— Да. Я знаю ответ. Но не так хорошо, как Анна.
— Анна ответит на этот вопрос?
— Ответит, — сказал я. — Ответит.
— Когда она ответит на этот вопрос?
— Я не знаю, когда, — пожал я плечами. — Когда решит, что пришло время.
— Когда решит, что пришло время?
— Да.
— Когда придет время, Рэй?
— Не знаю.
— Я тоже не знаю.
Алан открыл дверцу машины.
— Я очень несчастен, — сказал он.
Два дня спустя Алан стал задавать нам различные вопросы, которые все были вариациями одного и того же. Он смотрел телевизор, какое-то получасовое шоу из тех, что он обычно смотрел после ужина — тупую и отчаянно несмешную комедию (вы такие видели) про семью из Троих мерзких детей и двух молодых, распутных, довольно язвительных работающих мамаш, белой и черной. (Я уже признавал, что у меня нет чувства юмора. То же самое касается и Алана, только в еще большей степени. Он вообще не понимал, что такое юмор. Не понимал, что эти передачи предназначены для развлечения зрителей. «Кто смеется? — спросил он однажды, когда раздался закадровый смех. — Почему они смеются?») Хотя семья в шоу была нетрадиционная, Алан, задавая свои вопросы, явно обращался к привычному понятию семьи, которое он усвоил, вырвавшись из Отчужденных земель. «Кто моя мать? — спрашивал он. — Кто мой отец?» Неизвестно, сколько времени он раздумывал над этими вопросами, прежде чем задать их. Он не спрашивал, кто он такой. Он почти ничего не знал о том, на что способен этот мир, и такой вопрос не приходил ему в голову. Но в итоге он бы его обязательно задал, потому что этот вопрос уже назревал, мы чувствовали. Мы с Анной много раздумывали над его вопросами и ответами на них. Конечно, это был не настолько совместный процесс, как я пытаюсь представить: именно Анна рассказала Алану обо всем, и именно она решила, что мы скажем ему правду, максимально просто и понятно.
