Он услышал непонятные слова.
Тракт Кефаучи.
— Что это значит? — спросил он. — Что вы имеете в виду?
Ошибочно сочтя, что он оскорбился, женщина умолкла и уставилась себе под ноги. На ней были нацепленные в странном беспорядке одежки, пальто и кардиганы хорошего качества; на ногах — зеленые сапоги-веллингтоны, на руках — домашние вязаные митенки. В отличие от остальных обитателей парка, у нее не было при себе багажа. Лицо, выдубленное выхлопными газами, алкоголем и неустанно гулявшим вокруг Центр-пойнт ветром, казалось странно здоровым, почти деревенским. Наконец она встретилась с ним взглядом: глаза были бледно-голубые.
— Я вот думаю, вы не могли бы мне подать милостыню на стаканчик чаю? — спросила она.
— Я еще больше подам, — пообещал Кэрни, — вы только скажите, что вы имели в виду.
Она моргнула.
— Ждите здесь! — велел он.
Купил в ближайшем киоске три порции «завтраков на весь день», большой стакан латте и запихал все это в пакет. Когда он вернулся в Сохо-сквер, то нашел женщину на том же месте: она присела, моргая на слабом солнечном свету, время от времени поглядывая на прохожих, а основное внимание уделяла паре-тройке гулявших перед нею голубей. Кэрни протянул ей пакет.
— Теперь скажите, — попросил он, — что вы видите.
Она дружелюбно улыбнулась.
— Я ничего не вижу, — сказала она. — Я лекарство принимаю. Я его всегда принимаю.
Она приняла у него пакет, подержала некоторое время и вернула.
— Не хочу.
— Нет, хотите. — Он раскрыл пакет и показал ей. — Смотрите! Этого на весь день хватает!
— Сами съешьте, — ответила она.
Он поставил пакет рядом с нищенкой и взял ее за плечи. Если сейчас подобрать нужные слова, она станет пророчествовать.
— Послушайте, — произнес он как мог настойчиво. — Я знаю, что вы знаете. Понимаете?
— Что вам надо? Я вас боюсь.
Кэрни рассмеялся.
— Это я боюсь, — сказал он. — Да возьмите же. Ну, возьмите.
Женщина покосилась на сэндвичи, потом оглянулась через левое плечо, словно завидев кого-то знакомого.
— Не хочу этого. Не хочу их. — Она не поворачивала головы. — Мне идти надо.
— Что вы видите? — настаивал он.
— Ничего.
— Что вы видите?
— Что-то грядет. Снизойдет огонь.
— Какой огонь?
— Позвольте мне уйти.
— Какой такой огонь?
— Пустите меня сейчас же. Пустите меня.
Кэрни отпустил ее и ушел. В возрасте восемнадцати лет ему приснился такой конец собственной жизни. Спотыкаясь, он ковылял по какому-то переулку, исполненный откровения, точно заразы. Он был стар и жалок, но долгие годы что-то прорывалось из центра его естества на края и теперь наконец явило себя, неконтролируемо пламенея в глазах и на кончиках пальцев, исторгая язычки пламени изо рта и члена, пожирая его одежду. Впоследствии он понял, что такое развитие событий крайне маловероятно. Уж кем-кем, а безумцем, алкоголиком или даже неудачником он точно не станет. Оглядываясь на Сохо-сквер, он видел, как шизики передают друг другу сэндвичи, с подозрением разворачивая упаковку и принюхиваясь. Он их взбудоражил, точно мешалка — густое варево. Интересно, что теперь поднимется на поверхность? В общем-то ему было их жаль, он испытывал даже какое-то расположение к ним. На практике все куда мрачнее. Проку от них не больше, чем от детишек. В очах горит свет, но то огонь злого рока. Известно им даже меньше, чем Брайану Тэйту, который вообще ничего не знает.
Валентайн Спрэйк, который утверждал, что знает не меньше Кэрни, а даже и больше, в клубе «Лимфа» отсутствовал; его там уже месяц не видели. Обозрев желтоватые стены, зависающих в клубе посреди дня алкашей и телеэкран над барной стойкой, Кэрни заказал себе выпивку и задумался, что делать дальше. На улице пошел дождь, сгущались сумерки; толпы людей болтали по мобильникам. Понимая, что рано или поздно вернуться в собственный пустой дом таки придется, он обреченно вздохнул, поднял воротник плаща и пошел туда. Там, сконфуженный, сломленный назойливыми мыслями об эмоциональных потребностях Брайана Тэйта, Анне Кэрни и женщине из Сохо-сквер, он выключил свет и уснул, скорчившись в кресле.
* * *
— Твои кузины приезжают! — сообщила Кэрни мама.
Ему было восемь лет. Он пришел в такое возбуждение, что сбежал, как только они появились, устремился через поля за домом в лесок и дальше, к мелкому пруду, окруженному ивами. То было его любимое место. Сюда никто не ходил. Зимой бурые камыши прорастали через тонкую ледовую кромку на краях пруда, летом же в ивах жужжали бесчисленные насекомые. Кэрни стоял там долго, вслушиваясь в затихавшие вдалеке крики сверстников. Убедившись, что его след потерян, он впал в почти гипнотическую расслабленность. Стянув штанишки, он расставил ноги, встал на солнце и опустил взгляд. В школе ему показали, как правильно дрочить. Член набух, но, кроме этого, ничего не случилось. Наконец ему стало скучно; он забрался на расщепленную молнией иву и улегся там в тени, глядя на воду, где мелькали тени настоящих рыбешек.
Он не переносил общества других детей. Они так его возбуждали… Он кузинам в лицо не осмеливался взглянуть. Двумя-тремя годами позже он придумает себе обитель, именуемую Дом Дрока, а иногда — Дом Вереска, где станет мечтать о них; мечты те будут неприличны и в то же время возвышенны, а утолить их на природе труда не составит.
В Доме Дрока всегда будет середина лета. С дороги станут видны только деревья, поросшие плющом, несколько ярдов мшистой тропинки да имя владельца на деревянной табличке у ворот. Каждый день после обеда бледные, едва достигшие зрелости девочки, которыми он сделал своих кузин, будут садиться на корточки в пронизанном солнечными пятнышками полумраке, слегка разведя полненькие ножки, выставив расцарапанные коленки и подняв до грудей платьица в оборочку, а затем кропотливо, быстрыми движениями растирать себя между затянутых белой тканью ножек, пока Майкл Кэрни наблюдает за ними с деревьев, чувствуя, как отмокают толстые кальсончики и серые школьные брюки.
Почувствовав его присутствие, они внезапно поднимут головы — о горе!
Что бы ни влекло его в эту безжизненную глушь, оно же сделало восьмилетнего Кэрни легкой добычей для Шрэндер. Существо плавало в стайках рыбешек под сенью ив, как проникало меж рассортированных галечных камушков на пляже, когда Кэрни было три. Оно присутствовало в любом пейзаже. Внимание его означалось видениями, в которых Кэрни брел по ровной зеленой глади затянутого ряской канала или чуял нечто ужасное в куче деталек от конструктора «Лего». Выхлопы двигателей напоминали ему драконов, механические части проворачивались с тошнотворной маслянистой медленностью, и Кэрни просыпался, видя, как в сливном отверстии ванной исчезает что-то кожисто-резиновое.
Эта тварь, Шрэндер, была везде.
Большая часть гало выгорела до огарка, осталась мусором со времен ранней галактической эволюции. Молодые солнца тут роскошь и редкость, но их все же можно отыскать. Продолжая сжигать водород, они привлекают людей легкодоступным теплом, подобные мистическим постоялым дворам Древней Земли. Спустя два дня «Белая кошка» материализовалась вблизи одного из них, отключила динаточные двигатели и скромняшкой припарковалась над четвертой планетой, которую в знак уважения к ее щедрым обителям прозвали Мотелем Сплендидо.
Мотель Сплендидо, по человеческим меркам, был стар, как и любой другой булыжник в этой четверти Пляжа. Климат пристойный, в наличии океаны и никем еще не загаженный воздух. На обоих континентах — космопорты, некоторые из них общедоступны, некоторые — не совсем. Этот мир повидал свои экспедиции, собранные, экипированные и отправленные под всесокрушающим блеском Тракта Кефаучи, сверкавшего в ночном небе, подобно полярному сиянию. Он повидал и зрел ныне своих героев. Золотоискатели 2400 года всё ставили на кон. Они мыслили себя учеными, исследователями, но в действительности выступали ворами, спекулянтами, интеллектуальными ковбоями. Им принадлежало наследие науки, какой та определяла себя четырьмя сотнями лет раньше. Они ловили волну на Пляже. Могли утром отправиться в путь без гроша в кармане, а вечером возвратиться главами корпораций с карманами, полными патентов; такова была типичная траектория на Мотеле Сплендидо, таково было направление вещей. Как следствие, мир этот привлекал желающих подзаработать. В пустынях планеты покоилась на карантине парочка загадочных артефактов; собственно, пустыни эти сделались пустынями лишь сорок лет назад, когда в дикую природу сбежала генно-модифицирующая программа двухмиллионолетней давности, которую кто-то притащил с бесхозного мирка менее чем в паре световых лет от Пляжа. Для своего поколения это открытие могло считаться великим.
