А вот войсаул Кребень, усатый, полосатый (весь в ремнях, весь в портупее, не было силы в Галактике способной заставить войсаула осквернить казачье мускулистое тело гражданским платьем, без лампасов, шашек, погон и прапрапардедовских орденов накось к пупку), злой, опытный и хитрый, начальник Службы Охраны адмирала Сухоручко, напротив, никаких душевных борений не испытывал. Никаких. Ибо. Первое: баба – не воин, а, тьфу, прости Господи, небылица. Второе: ну, приказ, это ясно. И, товарищи солдаты, третье: настолько глубоко ему, войсаулу Кребню, было на все чихать по морозцу… но вот за ради счастья собственноручно перепилить опосля дела горлышко Хутырке, так это куда как с добром. Именно на это намекнул вчера Сухоручко, возбудив в войсауле настоящий огонь: никого на свете Кребень так не ненавидел, как Хутырку, причем совершенно бескорыстно, за красивые глаза. И четвертое, главное: умница Сухоручко намекнул ещё и на особую свою благодарность, что немаловажно. Плох казак, что не мечтает стать атаманом.
Войсаул Кребень был казак отменный.
То есть, все сестры по серьгам огребали. А что до брезгливости к бандитам – нет, Кребень не был сентиментален.
И сделка должна быть совершена сегодня. Времени нет и терпения тоже нет. Недаром тупица Хутырко поминутно смотрит на часы, изо всех сил стараясь делать это незаметно. Лучше бы не скрывался.
Скоро они врежут, подумал Кребень, слушая Джексона. Если сразу с ног не сбились – врежут. Тонкие губы его под усами чуть раздвинулись, крупные зубы блеснули. Сейчас идиот-полковник не выдержит, ляпнет глупость, и лихачи нас раскатают по кредитной карточке.
Кребень не ошибся.
К моменту, когда Суви Сайд всё понял, всё просчитал и всё решил, переговоры длились уже несколько часов, без единого перерыва. Отлучаться из комнаты не полагалось, закуски и напитки находились в холодильнике у стены, кофейный автомат и чаеварка стояли прямо на столе… Комната, размером восемнадцать метров, с низким потолком, без окон, с замкнутой системой жизнеобеспечения, была уделана зеркальными плоскостями сплошь: даже отойдя к холодильнику и повернувшись к столу спиной, невозможно было спрятать руки или выражение лица. Стол был прозрачный. На пульте с двумя идентичными панелями, обращенными к каждой из договаривающихся сторон, сияла зелень: все спокойно.
Пора, коллега, шевельнул губами Суви Сайд, выбирая из разложенного перед ним курительного набора лепесток папиросной бумаги. Щепоть табаку он уже приготовил. Часы, вделанные в крышку набора, показывали семь минут второго пополудни среднего времени, пот на лбу Хутырко, несмотря на прекрасную работу кондиционеров, вырабатывался уже полчаса как непрерывно. Кребень не сгрыз левый ус разве что чудом. Они не выдерживали; время работало на "специалистов". И Суви Сайд прошептал: пора, коллега. Джексон среагировал моментально.
– Судите сами, господа, – произнес Джексон, ничуть за три часа непрерывной говорильни не осипший, размеренно переводя взгляд с переносицы Хутырки на переносицу войсаула – и обратно, в неощутимых для них паузах успевая следить боковым зрением за губами Суви Сайда и вдобавок – любоваться своими ногтями. – Воистину, господа, судите сами. Вы назвали сумму – вполне достойную, – и вы назвали срок. После чего, чуть ли не четыре битых часа мы произносили по двадцать пять слов каждый каждую минуту, но не пришли ни к чему. Так дела не делаются, не правда ли, господа? Это же не переговоры, а черт знает что.
Произнося речь, Джексон физически ощущал исходившие от "подрядчиков" усталость, раздражение, постепенно перетекающие в ярость и ненависть, Джексон был очень доволен. Суп вполне готов, коллега Джералд прав, можно снимать с плиты. Достаточно хорошо собой владеет войсковой есаул, слишком умен, но неуклюжий экстраверт Хутырко – странно, как его в военные-то взяли? да ещё и до полковника дослужился? – распространял вокруг себя такое болезненное нетерпение, какое испытывает разве что дикарь, после полубочки светлого пива, стоя с завязанным членом посреди Священной Долины Предков. Джексон ставил на Хутырку. Сейчас он ляпнет, думал Джексон. Снять напряжение, перейдя на простой, солдатский язык, ни стоило ему ни гроша, но даже и не пришло в голову: оппонент, потерявший над собой контроль, – почти союзник, и Джексон с наслаждением играл роль бандюги, лихостью нажившего денег и с них, с лихих денег, купившего положение, титул, диплом, подсмотревшего в кино несколько приличных в обществе манер и вовсю, и всегда не к месту ими козыряющий. Фальшивейшая роль, приводящая, однако, практически любого военного, – а перед Джексоном сидели военные, легко различимые, хоть ты смокинг на него, хоть обезьянью шкуру с лампасами и усами напяль, – в неустойчивое душевное состояние: военному кажется, что это его передразнивают. И Хутырко ляпнул.
– Мистер Джексон! – произнес Хутырко, вытер пот со лба платком, скомкал платок и швырнул его в мусорную корзину под стол. Корзина была смятыми платками уже переполнена. – Мистер Суви Сайд! Может быть, стоит отбросить, наконец, все условности и начать разговор деловых людей о деле? Без обиняков. В открытую? А, мистеры? Чего нам греха таить?
Фразку-то вычитал где-то, – одновременно подумали Суви Сайд и Джексон, приветливо улыбаясь. Потом улыбки сползли. "Специалисты" как бы сильно смутились и посерьезнели.
Мудак! – подумал Кребень, однако промолчал. Регистратор в погоне мундира его работал исправно. Пущай гуторит.
– О, господин полковник, – сохраняя на лице серьезное выражение, сказал Суви Сайд. – Мы польщены. Вы нас вычислили. Тут нам и конец. Вообще-то это признак дурного тона, я имею в виду нарушение оговоренного инкогнито лиц, участвующих в переговорах, но – положим. Хорошо. Деловой разговор о деле.
Вы предлагаете организации, каковую мы с господином Джексоном имеем честь представлять, произвести в интересах высшего руководства Галактики, (Хутырко сел по стойке "смирно"), подчеркиваю повтором, в интересах высшего руководства Галактики, а ещё точнее, Министерства Обороны Галактики, ликвидацию неугодного – здесь мы не станем гадать, конкретизируя, – по той или иной причине неугодного названному высокому институту политика. Кстати, с точки зрения Галактического Права, социальный статус гражданина СМГ абсолютно неважен, не так ли?.. Ликвидацию, проще говоря, убийство – человека, – или иного носителя разума, – гражданина Галактики. Прекрасно, господа! Дело есть дело. Мы не политики. Организация, коей мы с господином Джексоном, служим, есть организация сугубо коммерческая. Но! Речь идет о гонораре! Деньги есть деньги. А элементарный анализ, с большой долей вероятности, показывает мне, что сумма, предложенная высшим руководством Галактики моей организации, есть все-таки величина неокончательная, что бы здесь не говорилось. И представляется нам – с господином Джексоном – что торг, которым мы здесь четыре битых часа занимаемся – есть – ваша, господа, личная инициатива. Чего им, бандитам, переплачивать, гадюкам. Подонкам рода человеческого. Так ведь, господа? М-м?
Полковник Хутырко хлопал полными губами. Несчастный был деморализован. От ярости и бессилия он ничего вокруг не видел и ни хрена не соображал. Суви Сайд и Джексон смотрели только на войсаула, а войсаул смотрел на них и вежливо скалился.
Кребень, хладнокровный и опытный, где-то восхитился тончайшей издевкой, учиненной Суви Сайдом. Бандиты, строго говоря, правы, у них, у бандитов, по определению ни чести ни совести, – бандиты же, на них не сэкономишь, и Хутырко, всю дорогу бивший себя в усеянную юбилейными орденами грудь и кричавший, что на такие деньги можно тринадцатый флагман построить, вел себя просто глупо… Впрочем, восхищенный, Кребень ничуть не удивился информированности "специалистов". Организация, существующая два века, конечно, не могла иметь дипломатов низкого класса и не иметь отлично осведомленной службы разведки. Войсаул, однако, подумал, что, если бандиты зарвутся и сделка сегодня не будет совершена, то придется убирать троих, поскольку один деморализован (сам напросился, идиот, форсировал, называется, переговоры, одно слово – п-полковник), а остальные двое теперь – ходячая утечка информации и прямая угроза национальной безопасности. Естественно, что с планеты их теперь просто так не отпустишь… Говоря о национальной безопасности, войсаул Кребень прежде всего имел в виду прочность почвы под ногами Иосифа Сухоручко, которому был не безоглядно, но достаточно, предан: именно Сухоручко когда-то извлек молодого войскового старшину Матюшу Кребня из приграничного скучнейшего кровавого Хосе-Луиса, провинциального мира, где не началась ни одна заметная карьера, и многие закончились… О подробностях знакомства с Сухоручко Кребень никому никогда и ни за что не рассказывал… Да, троих придется убрать, думал Кребень, облизывая изнутри ус. Эх, едреныть, сложно все это слишком, Шеф!.. все-таки вы, Шеф, чепуху спороли… взялся бы я за операцию, и вся недолга… разговоры эти, да ещё плати волкам… Вам, Шеф, яссдело, виднее, как оно там, в сферах, но недаром я с собой сотню прихватил, недаром…
