надо с этим что-то делать.
Тут мне попался парк по пути, и я туда свернул. Народу мало, так что я побродил маленько и без особого труда нашел скамейку на отшибе у пруда.
Здесь я смог осторожно вынуть из кармана револьвер и спрятать за пазухой, а потом украдкой рассмотреть.
Оружие оказалось странным. Рукоятка как рукоятка, спусковая скоба, курок, все такое, но револьвер «курносый», с коротким стволом и странным продолговатым барабаном. Патроны оказались еще более странными: длинная цилиндрическая гильза, из которой не выступает пуля. Как у «нагана», но гильза длиннее, а пуля внутри — не свинец.
Наконец, я вынул одну стреляную гильзу и сразу понял, что пахнет порохом именно она.
А все дело в том, что вместо пустоты внутри я увидел пробку, которая заклинила в сужении дульца гильзы. Вот оно что…
Я вспомнил звук выстрела: это были хлопки, а не грохот, которого стоило бы ждать от оружия такого калибра. Пуля взрывалась и то громче. Получается, что между пороховым зарядом и пулей находится пробка-толкатель. При выстреле порох сгорает и обеспечивает пробке мощный толчок, пробка выталкивает пулю в ствол, а сама закупоривает гильзу, отсекая пороховые газы. Потому и ствол короткий, длинный был бы во вред. Бесшумный патрон, вот оно что. И сейчас стреляные гильзы потихоньку стравливают запертый внутри под большим давлением газ, отсюда и стабильный запах.
Я вынул из барабана еще две гильзы и выбросил их в воду. На месте, где они утонули, начали появляться маленькие пузырьки.
На выходе из парка я почувствовал легкий голод: уже прошло часа три. Яичница была хороша, но я три часа в непрерывном движении, если не считать десяти минут на скамейке. Ну что ж, план у меня есть, мне надо дождаться вечера и выйти на охоту, а дальше пан или пропал. Так что я могу свои четыре сотни спокойно проесть: уже ночью у меня будут деньги или я сам буду мертв.
О том, что я могу просто не найти толкача, стараюсь не думать: в этом случае к утру я буду голодный, уставший, сонный, без денег и убежища. И тогда мои дела станут совсем плохи.
Проходя мимо ларька с жареными пирожками, я скользнул глазами по вывешенному ценнику. Пирожок с горохом — рубль двадцать, пирожок с повидлом — полтора рубля, пирожок с капустой…
Стоп, что?! Рубль двадцать?!
Две минуты спустя я, счастливо улыбаясь, отошел от прилавка с пакетом, источающим замечательный запах. Четыре пирожка с котлетой, два рубля штука.
Но улыбаюсь я не от предвкушения трапезы: у меня пятьсот рублей в кармане. Это не на раз покушать, как я думал: судя по цене на пирожки, речь идет о маленькой месячной зарплате или вроде того.
Уминая пирожки — котлеты, внезапно, оказались очень даже неплохими — я снова ощутил знакомый когнитивный диссонанс. Почему я удивляюсь, что пирожки такие дешевые? Я мог просто не знать цены из-за амнезии, но нет, я пребывал в уверенности, что пятьсот рублей — это максимум четыре дня на кефире и хлебе. Почему? Я мог полностью забыть покупательную способность денег — но я не просто забыл, у меня откуда-то возникло ошибочное мнение на этот счет.
Черт возьми, почему все, что осталось в моей голове после амнезии, так сильно не соответствует действительности?!
Доедая четвертый пирожок, я внезапно сообразил одну вещь. Я просто проходил мимо ларька, всего лишь скользнув взглядом по листу с прейскурантом. И этого хватило мне, чтобы запомнить все позиции — восемь видов пирожков и три вида беляшей — и цены. Просто за один взгляд максимум на две секунды.
Но моя фотографическая память — это приятная сторона медали, а есть и оборотная. Каждое такое «приятное» открытие на самом деле увеличивает вероятность того, что я и вправду не человек.
Четыре пирожка легли в желудок легко и непринужденно, тем самым исправив ситуацию с питанием. Выбросив пустой бумажный пакет в урну, я сообразил, что малость туплю: у меня в бумажнике в кармашке для мелочи лежат полтинники и четвертаки, я должен был раньше сообразить, что раз в ходу мелочь — то логично предполагать наличие цен вроде «полтора рубля». Потому что если бы пирожок стоил в районе пятидесяти рублей — человек, владеющий фешенебельным доходным домом, не заморачивался бы с копейками, имеющими околонулевую ценность.
Итак, у меня в кармане пятьсот рублей. Это значит, что я, в теории, могу попытаться снять квартиру на месяц или две недели. Мне сгодится любая, лишь бы иметь временное пристанище, чтобы залечь на дно.
Нужна газета с объявлениями.
Но тут меня поджидал облом: в киоске с прессой я обнаружил только глянец. Глянец, глянец, везде один глянец: для мужчин, для женщин, для джентльменов[3], для бухгалтеров, для программистов, для домохозяек, даже может, даже для черта лысого тут есть издание — а газеты нет. Просто, твою ж мать, нет. Киоск с прессой без единой газеты — каково?
— А где мне найти городские объявления, не подскажете? — спросил я у продавщицы.
— Так в Сети же, на городской «борде».
— Точно. Спасибо.
Сетевое кафе я отыскал в соседнем квартале, просто спросив прохожего парня. Вывеска интересная: «Кафе „У паучка“». Сеть — символ интернета — имеется, но не проще ли было бы назвать заведение просто и понятно — «интернет-кафе»?
Вхожу, сразу попадаю на кассу с админом. Час — три пятьдесят.
— Как мне найти городские объявления?
— Второй значок слева в первом же ряду иконок, — сказал админ.
— Спасибо.
Иду к своему месту, удивляясь чистоте и шику. Посетителей немного, половина компов свободна. Сажусь за арендованную машину — стол чистый, клава не затертая до дыр, мышка тоже новая. Экран тонкий, большой, системного блока не видно вообще, спрятан внутри стола.
Так, вторая иконка — вот она. Так и подписана: «доска объявлений».
Уже собравшись кликнуть, обращаю внимание, что первая выглядит как стилизованная паутина и подписана «Сеть».
И тут у меня появилось смутное подозрение.
Кликаю на «Сеть» — открывается браузер со строкой поисковых запросов.
«Интернет». Ввод.
«Ничего не найдено. Может, вы имели в виду „интерн“?»
Э-э-э… Блджад, в смысле?!
«Internet». Ввод.
«Ничего не найдено. Может, вы искали „интерн“ на английском языке?».
У меня, кажется, дрожат пальцы. Когда я отнял у Марины револьвер, из которого она пыталась прострелить мою голову, руки не дрожали, а теперь мелко трясутся. Облизываю пересохшие губы, осознавая, насколько все плохо: особое слово, которым называют всемирную компьютерную сеть, получается,
