Ознакомительная версия.
– Как ты думаешь, зачем им в Мандалай? – кивнув на сбившихся в кучу людей, спросил Окоёмов.
Кхайе замерла в объятиях Василия. Она не шевелилась, а ее тело было напряжено, будто девушка замерзла и вот-вот начнет дрожать. Окоёмов машинально постарался обнять ее крепче, чтобы согреть, хотя, несмотря на ночь, температура воздуха явно зашкаливала за тридцать градусов. Ночной воздух давно стал влажным и каким-то липким, отсюда, из-под тента, неба видно не было, но и так ясно, что скоро пойдет ливень. Главное, чтобы дорогу не размыло, иначе придется снова идти пешком.
Часовщик давно спал, улегшись на каких-то тюках в углу у борта. Его тщедушное тело подскакивало и с сухим стуком падало на деревянный настил кузова всякий раз, когда грузовик натыкался на очередную кочку или проваливался в одну из многочисленных ям. Чжи Бяо громко сопел и, загребая руками, словно краб клешнями, забирался обратно на тюки. Все это он проделывал во сне, так ни разу и не проснувшись.
– Они ищут лучшей жизни, – ответила Кхайе. – Как все.
– Хорошо там, где нас нет, – сказал Окоёмов.
– Что ты имеешь в виду?
Василий отстранился от девушки, посмотрел ей в глаза. Она вздрогнула, но, опомнившись, снова прильнула всем телом к мужчине.
Значит, ему не показалось там, возле отеля, когда они спускались по бетонным перемычкам. Слова, к которым относился вопрос Кхайе, были произнесены по-русски. Бирманская девчонка никак не могла знать русского языка, переводчик стоял в ее «балалайке», которой, если ей верить, она и пользоваться-то особенно не умела. И ее английский стал лучше с тех пор, как впервые она заговорила с ним. Много лучше.
– Ты не бирманка.
Окоёмов не спрашивал, он делал выводы из того, что видел и слышал.
– Послушай, я...
– Не важно, – перебил ее Окоёмов. – Почему ты спасла меня там, в джунглях?
– Просто...
– Почему?
– Тебе обязательно нужно, чтобы все имело причину? Чтобы во всем присутствовал умысел? Я же сказала – просто. Потому что ты умирал, а я могла помочь. Потому что... потому что мы люди, в конце концов!
Все-таки она начала дрожать. От возмущения и горечи. Ее щеки стали влажными от слез – Окоёмов чувствовал это своей небритой щекой, к которой прижималась Кхайе.
Группка перепуганных местных сбилась в еще более плотную кучу после резких слов девушки. Они не понимали ее, но эти забитые люди боялись всего, даже повышенного голоса соседки, говорящей на непонятном языке.
– Ведь я пытался убить тебя, – пробормотал Окоёмов, елозя губами по мокрой щеке девушки. Во рту сделалось солоно от слез.
– Ты был не в себе, тебя укусила змея.
У него было достаточно времени, чтобы все обдумать. Он поверил в ее рассказ о змее, так было удобней. Тем более что змей в этих джунглях было хоть отбавляй. Но все изменилось с тех пор, как выяснилось, что он не просто потерявшийся в диких местах путник. С тех пор, как он подключил свою «балалайку» психоприводом к замечательному спутниковому коммуникатору, который ему выдали. Теперь он снова стал служителем, он выполнял то, что должен, то, для чего был предназначен. Не важно – хорошо это или плохо, это наполняло смыслом его бестолковое существование. С этих самых пор его сознание, до того дремавшее от бездействия и чувства обреченности, будто бы включилось. Он начал замечать многие вещи, которые раньше не имели для него никакого значения.
– Не было никакой змеи. Здесь, – Василий показал не небольшой шрам, оставшийся после «лечения» Кхайе, – была радиометка, которую мне поставили в лагере наемников. Они говорили, что это какая-то прививка.
– Но...
– Стали бы они тратиться на прививку ради швали, которую так и так собирались пустить под нож.
Окоёмов отстранился от Кхайе, чтобы видеть ее лицо.
– На кого ты работаешь?
Задавая этот вопрос, Окоёмов сам был в одном шаге от того, чтобы разрыдаться. Он на самом деле не мог представить себе, что в мире может что-нибудь происходить просто так, без какого-то – доброго ли, злого ли – умысла. Он слишком живо помнил те ночи, что они провели с Кхайе вместе. Это тоже было частью плана? В это верить не хотелось.
Разумеется, она все продумала. Ведь теперь ты не сможешь ее убить, если придется? А если и сможешь – сто раз подумаешь перед тем, как спустить курок.
– Ни на кого.
Глаза опущены, губы плотно сжаты, ноздри раздуваются в такт дыханию.
– Тогда для чего ты вынула метку?
– Тебя бы искали.
Конечно, искали бы. И нашли бы, причем вместе с тобой. А вот этого тебе как раз и не было нужно.
– Для чего тебе это?
– Я хотела добраться до порта. Мне необходимо убраться отсюда.
– И все?
– А этого мало? Я же не спрашиваю, для чего ты тащишь старика в Магуэ? Или ты полагаешь, что я поверила в твое неуемное желание вылечить его?
Окоёмов отвернулся и тяжело вздохнул. Тема «джьяду гумра» не давала ему покоя.
– Это не лечится. Ты знаешь, кто этот старик?
– Откуда?!
– Что ты вообще делала здесь?
Кхайе усмехнулась.
– Пряталась. Что же еще?
– А теперь Мьянма перестала тебя устраивать в качестве убежища? Или...
Окоёмов внезапно замолк, вспомнив, что сделал их «номерной» отряд с деревней, в которой жила Кхайе.
– Извини, – сказал он. – Даже если они были тебе чужими людьми...
– Они не были мне чужими. Я прожила вместе с ними почти год, я стала для них своей. Но дело не в этом – меня ищут. Наверняка это кто-то из ваших. Скорее всего, та женщина, которую ты называл восемнадцатой. Это ее имя?
– Нет, номер в отряде. Мы не пользовались именами.
– Понятно, – Кхайе кивнула. – Рано или поздно она все равно найдет меня. Она профессионал, убийца, возможно, dd.
Насчет восемнадцатой Окоёмов верил – он давно подозревал, что она пришла в джунгли ради собственных интересов, и видел, как метко она стреляла, ее профессионализм не оставлял никаких сомнений.
– Но почему ты сама не стала добираться в Магуэ? Зачем тебе нужен был я?
Вопросы, по сути, были риторическими, Окоёмов не собирался верить ни одному варианту.
– Потому, черт тебя дери, Бэзил, что я маленькая слабая женщина. А ты здоровый мужик с оружием, – Кхайе почти кричала, от возмущения ее тонкие пальцы сжались в кулачки, на которые невозможно было смотреть без умиления, а на глазах снова показались слезы. – И дурак к тому же!
Ну и что с ней делать?
И ты все еще сомневаешься, что она спала с тобой, не имея по этому поводу никакого умысла?
– От кого ты прячешься?
– Не знаю.
Узкие худые плечики резко подпрыгнули вверх, вторя словам.
– То есть как? А для чего тогда пряталась?
– Я – ломщик, Бэзил. Ломщики не всегда знают, кому принадлежит то, что они ломают.
– У тебя была сумка, черная... – Окоёмов внезапно вспомнил момент, когда встретился с Кхайе впервые. Не самый лучший повод для знакомства, что уж говорить.
– Да, была. В ней лежал мой «раллер». «Убитый». Я оставила ее в джунглях, в тайнике.
– Как тебя зовут? На самом деле.
– Не важно, как меня звали раньше. Сейчас меня зовут Кхайе Сабай.
– Как ты работала в этой глуши?
Хотя, если вспомнить лежавший в рюкзаке чудесный незарегистрированный коммуникатор, который способен подключаться к сети через спутник, все не столь уж и загадочно.
– Какая разница? Ты ведь не расскажешь, что ваш отряд делал в джунглях и какого черта вы расстреляли моих друзей! – она снова кричала.
Окоёмов хмыкнул. Картина вырисовывалась действительно забавная.
– Я не знаю, – сказал он. – Мы решили, что ищем нефть, но это явно не соответствовало истине.
Кхайе тоже улыбнулась. Смешно – два человека, попавших в переплет, и ни один не знает точно, по какой, собственно, причине.
– Скажи, что делает этот порошок... как ты его назвал... который ты пробовал и который превратил Чжи Бяо в это недоразумение? – резко сменила тему Кхайе.
Заметь, она не собирается ничего рассказывать о себе. Но хочет знать, чего можно ожидать от тебя.
Доверять нельзя никому – это непреложная истина. Но не становиться же параноиком. Те, кто учил его поступать таким образом, далеко. А Кхайе рядом, такая нежная и трогательная. Красивая и...
Ну, нет, они же не одни в кузове. Даже если не считать за человека Часовщика, здесь еще человек восемь местных. Затихли – не то заснули, не то стараются не отсвечивать. Второй вариант на правду похож больше.
Окоёмов глубоко вздохнул. Потом еще раз. Не помогло.
– «Джьяду гумра», – сказал он. – Я не знаю, что он конкретно делает там, в голове, но он... не знаю, как это объяснить. Он позволяет сознанию полностью отрешиться от этого мира. Можно придумать другой, свой – если хватит фантазии. Некоторые, как Часовщик, слишком увлекаются и остаются в своих мирах. Сколько миров, столько и жителей. Рано или поздно у всех наступает раздвоение сознания. Потом – полная деградация. Старик уже на грани, еще пара-тройка недель – и начнет пускать слюни.
Ознакомительная версия.
