— Собака все еще подключена?
— Ты неправильно формулируешь, Майа. У собаки никогда не было ни собачьих перчаток, ни собачьих наглазников. Она никогда не воспринимала дворец как дворец. Она просто существовала в нем, как в питательной среде. Или среда жила в ней… Вероятно, Уоршоу так задумал, что когда-нибудь собака будет там жить. Оборвет свои зримые следы и исчезнет в чисто медийных структурах. Было мнение, что это вполне возможно, до тех пор пока люди сами не попробовали и не убедились, как все сложно. Уоршоу снял об этом дурацкий фильм.
— Ты видела фильмы Мартина Уоршоу? Как тебе это удалось?
— Мы свое дело сделали, откопали их.
— Тебе понравились картины Уоршоу?
— Очень примитивные.
— Мне это не кажется примитивным.
— Но это никакое не кино. Ненатуральная жизнь: каждый день одно и то же. И так тридцать лет.
Внизу, под фундаментом дворца, они установили механизмы священного огня, отчасти заполненные топливом и зажженные. Машины-видения, механизмы-фантазии. Предполагалось, что они способны выполнять сложно запрограммированные операции в визуальных зонах мозга и обработки речи. Вы могли по-своему видеть и по-своему слышать, хотя само это ощущение было ни на что не похоже. Человеческое сознание было неспособно проникнуть в глубоко бессознательную деятельность слуховой и визуальной систем. Оно лишь чувствовало, как фотоны ударяют по вашему глазному дну или как молоточки касаются волосков на барабанных перепонках ваших ушей. Точнее говоря, все инсталляции не были расплывчатыми пятнами, их там просто не существовало. Опыт успокаивал, как плаванье под водой. Или послеобеденный сон с его размытыми цветными видениями. Или отдаленная мелодия — вроде даже и не музыка.
Это не производило особого впечатления, не сильно возбуждало. Это не жгло, не взрывало и не могло раздуть огонь. Но и не утомляло. Это было полной противоположностью усталости. Они изобрели очень, очень медленный способ, чтобы освежить и взбодрить постчеловеческие души в новом мире. Они до сих пор не знали, как это можно лучше сделать. Они пробовали разные методы, проверяли, фиксировали результаты.
Майю не стали делать подопытной, но позволили ей все увидеть, потому что она им нравилась. Там были ящички внутри других ящиков, а те, в свою очередь, помещались в больших ящиках, которые обладали своим собственным устройством, странный калейдоскоп все время выплевывал какие-то частицы. Потом там возникли огоньки и вспыхнули маленькие фейерверки из ярких цветов. Можно было услышать, как движутся эти огненные цветы, но вы никогда их не могли видеть. А еще огромные предметы, похожие на норы, в которых скрывались другие норы, а в тех еще новые норы. Все эти образы действовали эмоционально, тонко, едва уловимо, как витамины.
Она не уставала от священного огня. Да от него и нельзя было устать. Он не требовал внимания, он работал независимо. Это было нечто случившееся с человеком, а не созданное им. Наконец перчатки и наушники начали пощипывать кожу, у нее разболелась спина. И тогда ей пришлось передвинуться, поглядеть на стену.
После священного огня пустая стена показалась ей подлинным откровением. Она могла медитировать у этой пустой стены, и богатство ее зримой субстанции, несомненная осязаемость ее существования здесь и сейчас переполняли душу радостью. Явления больше не возникали изнутри, они были осязаемы, вы могли подойти и разглядывать их…
Она, распластавшись на полу, смотрела в потолок. Белые хозяйские кошки приходили и ложились ей на грудь, вытягивали лапки и смотрели ей в лицо. Глаза животных из мира, не ведающего ни слов, ни символов.
У них были дела и за пределами дворца. Им удалось прорваться в несколько давно заброшенных дворцов памяти и взломать три из них. Они обнаружили физический источник дворца Уоршоу и сканировали его с нескольких серверов, находившихся на острове Науру в Тихом океане. Они по частицам вытянули дворец из Сети в Науру, через Марокко, через Болонью и наконец разместили его, бит за битом, на кристаллическом сервере в пражской квартире актрисы Жесковой. Они верили, что если изменившийся дворец будет находиться на одной машине, то станет работать быстрее и эффективнее. В конце концов, она и сама может прогуляться вокруг дворца Уоршоу. Застывшего в маленьком, размером с кулачок, плотном вычислительном алмазе.
Как-то днем, уже в июне, Майа провела слишком много времени, прислушиваясь к влажному гулу каллиопы, напоминающему снегопад. Сняв большие очки, поняла, что слегка поранилась. Она закрыла глаза, и мир изменился в глубинах ее глазниц. Они дотронулись до тайников, в которых она пряталась, закрыв глаза. Если вы просыпаетесь и еще не открыли глаза, то за плотно сжатыми веками уже неполная тьма. Визуальное восприятие по-прежнему работает, и ваше серое вещество, совсем не вслепую, ищет путь к реальности и старается ухватиться за нее. В маленьком мире. Тайный личный мир под ресницами человеческих глаз состоит из бесформенных, плавающих в тумане вспышек красно-синего цвета, пятен серо-бурого и коричневого тонов. Но сейчас они как будто к ней прикоснулись. Дворец переместился, преобразился. Сделался совершенно другим и был связан с Майей.
Она позвонила Бенедетте. Дозвониться до нее было нелегко, потому что Бенедетта теперь всегда была испугана, ждала подвоха, слежки, и ее охраняли. Но поговорить она согласилась.
— Бенедетта, я совершила ошибку.
— Какую ошибку?
— Это устройство не хочет у меня работать.
— Тебе нужно быть терпеливее, — столь же терпеливо посоветовала Бенедетта. — Это долгосрочный проект.
— Но у меня он не будет работать, потому что я немолодая. Мне есть что вспомнить. Я тоже была молодой. Но я была молодой в другом мире. А этот мир — он ваш. Вы что-то строите, что — я и представить не могу. Я сочувствую вам, я даже могу помочь вам строить, но жить в нем — нет, не могу, потому что я — другая.
— Ну конечно, ты одна из нас. Не огорчайся, что твои попытки пока не увенчались успехом. Ведь впереди еще многое случится — сто лет впереди.
— Я не проживу еще сто лет. Никто не способен видеть за пределами своего «я». И дело не в том, что я этого не хочу. Просто я родилась не вовремя.
— Майа, не сдавайся. Ты не проиграла. Ты нам нужна, нам важен твой моральный дух.
— Я люблю тебя и сделаю все, чтобы тебе помочь, но ты должна приобрести свой взгляд на мир, собственную мораль. Я больше не вернусь назад. Лишь теперь я поняла, что на самом деле происходит. Я столько не протяну. Да и не хочу этого, и мне этого не нужно. Тебе с твоими проблемами можно помочь, а мне ничто не поможет. Для меня это станет хуже смерти.
— А разве есть что-нибудь хуже смерти, Майа?
— Бог ты мой, конечно да. — Она повесила трубку. Легла в кровати на спину, чтобы вновь приглядеться к безликому потолку.
Прошло много времени. Казалось, что оно тянулось бесконечно, внезапный звонок в дверь заставил ее встать. Она поднялась и двинулась по белому пушистому ковру как во сне. Подошла к двери, открыла.
Большой пес с коричневой шерстью отпустил кнопку звонка.
Пес протиснулся в распахнувшуюся дверь. Майа попятилась, споткнулась на ходу, а пес проскочил в комнату.
— Ты сделала мне больно, — сказал он.
— Проходи, Платон. А где твои красивые костюмчики?
—Ты сделала мне больно.
— Что-то у тебя неважный вид. Ты сегодня ел? Ты должен всегда следить за своим питанием. Это так важно — правильно питаться.
—Ты сделала мне очень больно.
Майа направилась на кухню.
— Не хочешь перекусить? У меня тут много чего есть.
— Ты сделала мне больно. Ты сделала больно в голове. — Собака побрела в комнату, низко свесив голову. Чихнула и покачала лохматой головой. — Ты это сделала, — сказал пес.
Одна из белых кошек проснулась, изумленно поглядела, от кошачьего ужаса у нее вздыбилась шерсть.
—Успокойся, киска! — торопливо прикрикнула Майа. — Платон, я тебя сейчас накормлю! Все будет отлично! Мне только надо позвонить кое-кому! Но я о тебе позабочусь. Я тебя как следует вымою! Мы оденемся и пойдем…
— Здесь кошки! — зарычал пес. И бросился в атаку. Майа взвизгнула. Белая шерсть взлетела в воздух.
Комната взорвалась от собачьей ненависти. Платон схватил одну из кошек, зажав ее между челюстями, выпустил, и она в судорогах упала на ковер. В ужасе Майа глядела на мертвую кошку.
Майа накинулась на пса, когда он схватил вторую. Она попыталась вцепиться в его густой загривок. Но пес с невероятной скоростью обернулся и ударил ее по ноге. Майа почувствовала, будто ей прищемили ногу железными щипцами. Она снова закричала и упала. Кошка отчаянно пыталась вскарабкаться по оклеенной обоями стене. Пес схватил ее за хвост своими страшными, мощными челюстями, стащил и убил жертву, перекусив зубами.
Майа ринулась к двери и выбежала.
На ней почти ничего не было. Ноги босые. Она знала, что собака теперь погонится за ней. Рана на ноге кровоточила, от страха она обливалась тяжелым, липким потом. Страх ослепил ее. Она побежала. Она пронеслась по холодному вестибюлю и влетела в лифт. Она стояла в кабине лифта, тряслась и стонала, пока не закрылась дверь.
