Не заботьтесь о завтрашнем дне, достаточно забот на каждый день. Будьте как птицы небесные… В некоторых случаях это правда. Если суждено, то помощь придет, откуда не ждешь. Вот и сегодня ко мне пришли с предложением помочь, и четко увидел, что и как могу сделать. Но за свою услугу запросил деньги вперед, и получил. Сказал клиенту, что через три дня к нему придет человек, используя его изобретение, он сможет очень хорошо подняться. А с обеда на полученные средства купил сейф, привез домой и забил его под завязку. Вечером приедут с транспортной компании Квасева за грузом.
Пятница.
Вот и прошла очередная операция по заказу клиента. Сегодняшнюю запись в дневнике поставил вместо предисловия. Дневник выложу в сеть перед посадкой в самолет, не раньше… А день тот все ближе и ближе, осталось четыре дня, тридцать первого к шести вечера вылетаем. А на душе мутно и тревожно. Как жаль, что хоть чуть-чуть не могу подсмотреть непосредственно свое будущее, а лишь краешком касаюсь его через жену. Нет, я не вру рыжей, когда говорю, что всё будет хорошо. У неё и правда все будет хорошо, и со здоровьем, и с ребенком (родится мальчик), и вообще… И лишь по этому, я смело берусь за разные дела, что косвенно уверен в успехе. Но тревога меня не покидает…
А сегодня ночью отправился к ребятишкам. Стал их искать по городу, и не мог найти. Расстроился. А потом они нашли меня сами, возникли разом за спиной, и я, ощутив чужое присутствие, мигом обернулся.
— Привет! — удивленно произнес я.
— Привет дядя Олег!
— А кто это с вами третий?
— А это Никита, я его нашла, вот…
— Привет Никита, — сказал я, рассматривая мальчишку лет десяти.
— Здрасти… А я тебя знаю, вы наш местный экстрасенс.
— А я тебя нет, ты давно во сне гуляешь?
— Да он ещё глупый, ничего не умеет, — важно сказала Лиза, — И думает, что мы ему снимся…
— Ничего я не глупый малявка, — прервал девчонку Никита, — я например, знаю, что дядька уезжает и пришел с вами попрощаться.
— Правда? — спросила у меня Лиза.
— Правда, но я не думаю, что расстояние имеет какое значение, думаю навещать вас получится… А что ты ещё знаешь Никита?
— Арестуют тебя…
— Вот как? И кто? Когда?
— Узнаешь.
— А ты сам знаешь?
— Знаю, но мне говорить нельзя, что можно было сказал.
— Ну, добро пожаловать в нашу компанию, пророк, — улыбнулся я, хотя новости были не радостные.
Суббота.
Даже и не знал, как подойти к тому, чтобы Ирку подготовить. Нельзя сказать, что я поверил в информацию незнакомого Никиты безоговорочно, но готовым быть ко всему надо. Поэтому Ирке второй ключ от сейфа на цепочку на шею, а подробную инструкцию, с планом действий, я вшил ей за подклад любимой сумочки.
Вторник.
Вот и пришел мой последний день, думаю я по дороге в офис. Последний день в родном городе, таком до боли родном и постылом. Если придут арестовывать, то пусть, но только не домой, только не на глазах Иринки. Поэтому я сослался на важные дела, и отправился на работу. Сказал жене и маме, что возможно задержусь допоздна, и если что, встретимся в аэропорте. Посижу с ребятами, как ни в чем, не бывало. Никто кроме Сашки, которому я оставил ключи от своей квартиры и завещал в ней жить, не знает, что я уезжаю, и уезжаю навсегда. Звал с собой Сашку, но он сказал, что с такими деньгами как у него сейчас, он и тут проживет нормально. Я только покачал головой, и посоветовал осторожней реализовывать золото. Небольшими партиями, и по разным городам, чтобы его не вычислили. На самом деле я видел, что Сашка про осторожность забудет, настучат ему по башке и пару килограмм отнимут, но главное, живой останется и относительно богатый.
Последний весенний день проходил сонно и неторопливо. Разговаривал с людьми, советовал всякое разное… А потом, обнаружив у одной женщины, что её мужу не долго осталось, сказал ей, чтобы она ему передала изменить свое поведение и отношение к жизни. Нельзя молча копить обиду в себе, по сути и обижаться нельзя, с вами по жизни поступают так, как вы того заслуживаете. То, что вы промолчали, а не возмутились, не высказали свою точку зрения, воспринимают как слабость и дальше будет только хуже. А накопление обиды приводит к хроническим заболеваниям. У мужа этой женщины накопления уже на грани, чтобы перейти в онкологию. (про онкологию я не сказал)
— Как? Вот так вот прямо и говорить?
— Да, вот так вот и говорить, что думает.
— Так он без работы останется, уволят его…
— Зато здоровый будет… Другой способ не копить обиды, прощать и не зацикливаться на своей персоне. Мало ли кто кого и как назвал? От того, что вас обозвали собакой, вы лаять не станете, и в будке жить не будите, не так ли? И жизни нужно радоваться, радоваться каждому прожитому дню. А не впадать по любому случаю в уныние. Уныние это непринятие мира. А мир на самом деле прекрасен, это люди сами уродуют его и на физическом плане и в своей душе…
— И-ети-его, — матерно, по старинке вдруг сказала пружина входной двери.
— Хозяин здесь? — слышу я голос из офиса, спрашивающий обо мне у Коли.
— Здесь.
— Собирайся Программист, поехали.
— Поехали, — соглашаюсь я, поднимаясь. И на глазах удивленной клиентки господин офицер приковывает мою руку к своей руке наручниками. Коля и Максим провожают нас с комитетчиком с квадратными глазами. А я оборачиваюсь и говорю:
— Коля, там в сейфе под коробкой дарственная тебе на офис… Прощай.
* * *
— Ну, здравствуй Программист, — говорит Павел Маркович, без тени улыбки на лице. Сухо и казенно, как эти наручники на моих руках. Показатель того, что взялись за меня серьезно.
— Здравствуйте, Павел Маркович… Только я устал говорить, что я не программист. Называйте, как угодно — компьютерщик, айтишник, системный администратор, но не программист. Программисты, они программы пишут, если вы не в курсе?
— Может быть… Только во-первых, ты у нас проходишь по документам как «Программист», а во-вторых, как ещё эту твою спланированную операцию по хищению государственных секретов назвать, как не запрограммированной? А?
— Вы это про что?
— Ой, не валяй дурака! Или тебе очную ставку с гражданином Давлетияровым Александром Максутовичем 1965 года рождения устроить? Не знаешь такого? Тогда ты наверняка знаешь его как вора рецидивиста под кличкой Артист. В данный момент он находится в камере предварительно заключения и рассказал нам много интересного про нанявшего его колдуна…
— Так если рассказал, зачем мне повторятся? Или вы как менты с одного раза не понимаете?
— Не понял?
— Да. Анекдот такой есть. Подходит пьяный к милиционеру и говорит ему: «Хочешь, я тебе смешной анекдот расскажу?» А тот ему: «Ты, что! Я же милиционер!» А пьяный: «Хорошо, я тебе два раза расскажу.»
— Врезать бы тебе… Но это успеется… Зачем делал слепок ключа от сейфа? По чьему заказу?
— По своему, мне одна вещь вам не нужная была нужна.
— Какая?
— А вы сейф откройте, покажу…
— А чего же не воспользовался отмычкой? Тяму не хватило ключ сделать?
— Хватило, сделал.
— Тогда почему не открыл? Я же тебя в кабинете на час оставлял? И что за документ тебе тут был нужен?
— Так я понял, что спецом оставляли, что я дурак что ли в петлю лезть?
— Догадался или сказал кто?
— Конечно, догадался…
— Так, что за документ?
— Вы меня простите Павел Маркович, но я точно названия не вижу, картинка в голове не четкая, только как выглядит примерно, знаю…
— Хорошо, иди сюда…
Встав со стула, я подошел к сейфу в углу кабинета. Маркович же не таясь набрал код и засунув ключ открыл сейф. Сейф оказался полон увесистых толстых папок.
— Содержимое я тебе почитать, конечно, не дам, но смотри внешне. Эта папка? Эта? Или Эта?
Между папок мелькнул голубой тисненый листок векселя.
— Вот этот документ, — тяну я обе руки к заветному листку. И наручники с моих рук спали, чтобы через мгновение защелкнутся на руке Павла Марковича, приковав его правую руку к ручке сейфа. Замок сейфовый у меня силенок бы открыть, конечно, не хватило. Максимум на что я пока способен, это ложкой чай размешать, или сигарету из пачки взглядом вытащить, но замочек на наручниках весьма прост, с ним давно договорился.
— Это что за фокусы? Ты на что надеешься? Быстро открой наручники! Кому сказал!
— До свидания Павел Маркович, некогда объяснять. Но на врагов я не работал и не работаю, и более мне ничего от вас не нужно, — говорю я, складывая вексель вчетверо и пряча в карман.
Сейчас! Сейчас секретарша, страдающая извечной женской болезнью, выйдет из приемной в туалет, носик припудрить. Двойные плотные двери в кабинете шефа звук наружу практически не выпускают, проверено. Пусть он там хоть охрипнет от крика. Быстро шагаю к дверям. Открыл первые, тут же вторые, тут же захлопнул за собой обе, и крик Марковича остался по ту сторону. Выхожу из приемной. А на встречу знакомое лицо, и, кажется, оно что-то успело услышать.
