Майа ударила ее по лицу.
Элен с изумлением посмотрела на нее, а затем неторопливо подставила другую щеку:
— Теперь вы себя лучше чувствуете, дорогая? Попробуйте еще.
В Америке поезда никогда не были в чести, их не любили. Американцы с давних пор привыкли к своим машинам и были просто одержимы ими. Майа не могла позволить себе купить машину. Если была нужда, она иногда путешествовала автостопом. Но главным образом ходила пешком.
Так она сумела обойти почти всю Пенсильванию. Ей нравился незамысловатый процесс ходьбы, нравилось просто переставлять ноги. Нравилась и простота путешествия — не требовалось соблюдения правил реального, зримого мира. Когда человек идет пешком, в этом нет ничего незаконного. Ходьба ничего не стоит, ты не оставляешь следов. Принятый и спокойный способ игнорировать дурацкие официальные карты.
На ней была соломенная шляпа, рюкзак со сменой одежды. Она взяла с собой дешевую фотокамеру. Флягу и немного еды — такую еду хорошо было жевать в пути. Для путешествия она выбрала старые, но вполне еще приличные и удобные кроссовки. И ей никто не мешал. Она была одна, она принадлежала самой себе. Как хорошо, когда никто не наблюдает за тобой и не подсчитывает, как часто бьется твое сердце; когда тыможешь свободно наслаждаться бескрайним миром и полностью распоряжаться своей судьбой. Приятное открытие!
Ей понравилась Пенсильвания, потому что в этом особенном уголке мира никому ни до кого не было дела. Теперь она предпочитала именно такие места. Все шумные и соблазняющие города казались ей слишком ненадежными. Конечно, найти какое-то тихое убежище и спрятаться в нем было нелегко в эпоху, когда соблюдались все законы, действовали все средства связи и искусство стало доступным через мобильный телефон. Но самые обычные, заурядные места сделались лучшим пристанищем для столь экзотического и полного надежд чудовища, как она.
Европа превратилась в роскошный бутик. Америка стала фермой. Иногда на дорогах Пенсильвании ей попадались велосипедисты. Иногда она встречала туристов. Но людей, наслаждающихся ходьбой и смотрящих по сторонам, как она, было немного. Туристы не стремились посетить североамериканский континент, хотя местные амиши вызывали определенный интерес.
За Перкаси ее нагнала машина. Она резко притормозила, остановилась, из нее вышли двое хорошо одетых индонезийских туристов. Они вскинули на плечи новенькие рюкзаки и двинулись следом за ней. Туристы шли быстрым шагом и явно пытались с ней поравняться. Но Майа не желала, чтобы кто-нибудь торопил ее, и мирно продолжила путь.
Когда эти двое подошли довольно близко, мужчина схватил женщину за рукав. Они в недоумении размахивали руками и что-то кричали.
Майа остановилась и подождала их.
— Чао, — с осторожностью поздоровалась она.
— Хэлло, — откликнулась женщина.
Майа поглядела на одетую в саронг незнакомку и была поражена, словно громом. Перед ней оказалась американка. Очень знакомая и не просто знакомая. Она вызвала у нее какие-то безудержные, горячие и неподдельные чувства. Короче, перед ней возник персонаж, неотвратимый, как судьба. Поток интуитивного узнавания чуть не захлестнул Майю, и волны невообразимой нежности и душевной теплоты вздымались в ней все выше и выше. Она изумленно открыла рот, как будто увидела спустившегося к ней ангела.
— Вы Миа Зиеманн? — спросил мужчина.
Майа решительно покачала головой:
— Нет, меня зовут Майа.
— В таком случае что вы сделали с моей матерью? — угрожающе спросила женщина.
Майа уставилась на нее.
— Хлоя?!
Глаза Хлои расширились. Она как-то ослабела. Постаралась улыбнуться:
— Мамочка, это я.
— Неудивительно, что я тебя так люблю, — с облегчением проговорила Майа и улыбнулась.
Как чудесно, что она столько всего потеряла и одновременно почти ничего не утратила. Подробности стерлись и теперь находились где-то далеко за гранью ее сознания. Но это не была слепая любовь матери к своему ребенку. Она почти не знала эту женщину и, однако, любила Хлою больше, чем могла себе представить.
Она давно не испытывала материнских чувств. Некогда материнство было реальной повседневностью, первичным человеческим долгом, требующим усилий, напряжения, преданности, отягощенным горькими расчетами и борьбой самолюбий. Но теперь все эти трудности исчезли. Их сдуло, как песок под напором ветра. Стоявшая рядом женщина в странном костюме, без сомнения, наполнила ее душу безграничой радостью. Одно только существование Хлои было вселенской победой. Она почувствовала, что идет рядом с бодхисатвой.
— Надеюсь, что ты помнишь Сухэйри? — спросила Хлоя. — Ну конечно, ты должна помнить.
— Вы прекрасно выглядите, Миа, — галантно обратился к ней муж Хлои. Индонезиец женился на Хлое сорок лет тому назад. Это было вдвое дольше того срока, в течение которого Миа могла руководить дочерью. Миа до сих пор ощущала холодок старой неприязни, в те давние времена чувство было куда сильнее и отчетливее. И хотя внешне она держалась вполне корректно, ее тогда привело в ужас, что дочь сбежала из дома с индонезийцем. Индонезийцы, народ, живший на множестве островов, сравнительно легко перенесли годы эпидемий. И достигли поразительных успехов в последующие десятилетия.
Но сейчас все осталось в прошлом. Хлоя и Сухэйри теперь были супружеской парой средних лет — им было по шестьдесят. Богатые, здоровые, они давно привыкли друг к другу. Они приехали из богатейшей страны мира и выглядели несколько высокомерными.
— Как вы нашли меня? — спросила Майа.
— О, мамочка, это было ужасно трудно. Мы использовали Сеть, полицию и все на свете. Куда мы только не обращались. И наконец подумали, что можно узнать у Мерседес. У твоей домработницы.
— Да, наверное, Мерседес должна была знать.
— У нее была правильная догадка. Мерседес сказала, что часто ругала тебя и теперь жалеет об этом. Она также думает, что ты совершила аморальный поступок, абсолютно аморальный, а ее просто осаждали журналисты, всем хотелось взять у нее интервью… ты же знаешь, как это бывает. Популярность.
Майа недоуменно пожала плечами.
— Боюсь, что не знаю. И что ж, я стала популярной?
— Мамочка, — начала Хлоя, — ты и правда это сделала? Я всегда понимала, что твоя невозмутимость лишь маска. Я всегда чувствовала, что ты притворяешься. Я всегда знала, что в один прекрасный день ты сделаешь что-то невероятное. Твоя проблема, мамочка, что ты никогда не могла соприкоснуться с настоящей духовностью.
Майа перевела взгляд на Сухэйри. Муж ее дочери был крепко сбитым, прагматичным азиатом. Типичным бизнесменом. Он был опорой семьи, каменной стеной. Он прекрасно исполнял свою главную жизненную роль. Сухэйри не спеша прогуливался в аккуратных шорниках по заросшей сорняками обочине шоссейной дороги далекой страны, в которой уже давно не был. Майа понимала, что эта встреча показалась ему очень забавной. Он считал, что у его жены на редкость чудные родственники. И был прав.
— А что вы об этом думаете, Гарри? — обратилась к нему Майа.
— Миа, вы замечательно выглядите, словно цветущая роза. Очень напоминаете Хлою в первый день нашего знакомства.
— Не надо этого говорить, — недовольно сказала Хлоя. — В твоих словах есть пять разных, но одинаково скверных намеков.
Сухэйри что-то сердито ответил по-малайски и ухмыльнулся.
— Мы пытались найти тебя в Сан-Франциско, — продолжала Хлоя. — Но врачи в клинике ничем не могли нам помочь.
— Я… э… слишком много хлебнула в клинике с этими врачами.
— Мамочка, тебе нужен медицинский контроль и забота. Так будет лучше для тебя. Я хочу сказать, очевидно, ты вложила все свои сбережения, когда согласилась на эксперимент, и все же…
— Я уже об этом думала. Действительно думала, — призналась Майа. — Если вернусь к этим мясникам, начну унижаться, покаюсь и стану жить под строгим контролем, как в тюрьме, то, вероятно, мне удастся улучшить мои медицинские показатели. Но знаешь ли, никакой пользы мне от них не будет. Эти врачи предвзяты и лицемерны. Я устала от них. Нет, я не обвиняю их во всем, что со мной случилось, но… ладно. А сейчас я занята. Мне надо еще многое сделать.
— Ну например?
— Я просто хочу путешествовать. Ходить по земле, любоваться ею, небом, звездами, солнцем. Ты же знаешь.
— Ты что, шутишь?
— И еще я буду фотографировать. Амишей, они так фотогеничны и любят сниматься. Я хочу сказать, что дети амишей выглядят как настоящие, нормальные дети, да они и есть нормальные дети, в них ничего не меняется… Амиши, которым около семидесяти лет… Естественный процесс человеческого старения. Это пугает, но это так интересно! И тем не менее это естественно и закономерно… Амиши великолепны. Наверное, если посмотреть их глазами, то я просто невообразимое чудовище, но они так добры и приветливы. Они смирились с нами, с постлюдьми. Будто сделали нам всем одолжение.
