– Информация не бывает бессмысленной.
– Да, пожалуй. – Надя бросает на меня быстрый взгляд. – Скажем так: неактуальной информации. И все это – новая эра мировой технологии?
– А чего ты ожидала? Обмена файлами и разговоров о частоте процессоров? Мы ведь люди.
Надя морщится:
– Мы люди новой эпохи. Виртуальность может изменить мир, а мы предпочитаем гримировать ее под старые догмы.
Нанотехнология, используемая для имитации выпивки, – это хуже, чем микроскоп для забивания гвоздей…
– Ты – «тюринка», – догадываюсь я.
– Да! – с легким вызовом отвечает Надя.
Тюринцы – последователи одного писателя-фантаста из Питера. Они не то выступают за сращивание человека с компьютером, не то ожидают от виртуальности каких-то немыслимых благ.
– Так что же ты делаешь в этом бессмысленном заведении? – спрашиваю я.
– Ищу Дибенко. Мне очень хочется спросить его… так ли он все представлял? Правильно ли происходящее, с его точки зрения?
– Понятно. Но неужели тебе не нравится это место?
Надя пожимает плечами.
Я протягиваю руку, касаюсь ее лица.
– Тепло руки, терпкость вина, прохлада вечернего бриза и аромат цветов, плеск теплых волн, луна в небе и колкий песок под ногами, – неужели тебе не нравится все это?
– Для этого существует реальность. – Она смотрит мне в глаза.
– А часто ли все это совпадает в реальности? Здесь достаточно открыть дверь, – я киваю на неприметную дверку в «японской» части ресторана, – и все окажется на месте. А тебе никогда не хотелось холодным осенним утром стоять на опушке леса над обрывистым берегом реки, пить горячий глинтвейн из пузатого бокала… и вокруг никого…
– Хозяин этого ресторана – романтик, – говорит Надя.
– Конечно.
– Леонид, все, что ты назвал, – правильно. Но этим удовольствиям – место в реальности.
– Реальность не столь доступна.
– Как и глубина, Леня. Я не знаю, откуда ты берешь деньги для постоянных визитов сюда, да и не мое это дело. Но миллиарды людей никогда не были в глубине.
– Миллионы людей никогда не видели телевизора.
– Виртуальность не должна быть эрзацем реальности, – убежденно говорит Надя.
– Да, конечно. Превратим нищих и убогих в накопители информации, станем импульсами в электронной сети…
– Леонид, ты знаком с учением тюринцев лишь понаслышке, – убежденно говорит Надя. – Посети как-нибудь нашу церковь.
Пожимаю плечами. Может быть, и побываю. Но в глубине много интересных мест. На все не хватит жизни.
– Я пойду. – Надя встает. Бросает на стойку бара монетку. – У меня еще полчаса сегодня… надо посетить пару мест.
– В поисках Дибенко? – киваю я. – А может быть – теплый песок, гавайский пляж и красное чилийское?
Надя улыбается:
– Леня, это уже не будет работой. Вечерний пляж и вино… захочется продолжения. А виртуальный секс забавен, но только если ты дома, в запертой комнате. Я вошла с работы. Шесть компьютеров в комнате, все заняты. Представляешь, какое зрелище я буду представлять для коллег?
Она предельно откровенна и умна. Хорошая девочка. Дай бог, чтобы и в реальности Надя была такой же смышленой и открытой.
– Тогда – удачи, – киваю я.
– Спасибо, таинственный незнакомец. – Надя наклоняется и чмокает меня в щеку.
– Леня, маркер! – шепчут булавки на моих плечах.
Достаю платок-вирусофаг и стираю помаду со щеки. Грожу Наде пальцем:
– Я предпочитаю оставаться таинственным, девочка.
Кажется, она растерялась. Однако ей хватило выдержки, чтобы развести руками и неторопливо удалиться.
Блин. Испортила песню, дура!
Так хорошо поговорили…
Залпом осушаю бокал и щелкаю пальцами, подзывая бармена.
– Джин-тоник, один к одному!
Бармен морщится, но смешивает требуемое. Блин. Заказать, что ли, текилы с томатным соком – какую рожу он скорчит?
– Леня?
Оглядываюсь.
Мой друг-оборотень стоит рядом. Белый костюм, лакированные туфли, чуть старомодный галстук. Лицо чуть напряженное.
– Привет, Ромка. Садись.
– Что за девица?
– Ничего интересного.
Мы, дайверы, всегда немножко параноики. Что поделать.
Слишком много желающих узнать наши реальные имена.
Оборотень шумно втягивает воздух, хмурится:
– Она пыталась тебя пометить!
– Я знаю. Не беспокойся, это просто журналистка.
Ромка садится, кивает бармену. Тот корчит жуткую рожу – но подает ему граненый стакан, наполненный «Абсолютом-пеппер». Мне даже смотреть тяжело, как Роман пьет. А он, слегка морщась, вытирает рот и возвращает стакан.
Может быть, он в реальности – алкоголик?
Не знаю.
Мы таимся друг от друга точно так же, как от врагов. Мы слишком ценный товар. Глубоководные рыбы, мерцающие колдовским светом уроды, которых мечтает попробовать каждая акула.
– Ты донес яблочко? – спрашивает Роман.
– Все в порядке, – откидываю полу пиджака, хлопаю по карману рубашки, где лежит дискета. – Товар на месте.
Оборотень чуть расслабляется.
– А покупатель?
Смотрю на часы.
– Через десять минут. Рядышком, у реки.
– Пошли? – Роман берет стакан.
Я подхватываю свой, и мы выходим в ту дверь ресторана, что в каменной стене. В маленьком тамбуре я тихо говорю:
– Индивидуальное пространство для нас обоих. Допуск для человека, назвавшего код «серый-серый-черный».
– Принято, – слышится из потолка. Теперь, сколько бы посетителей ни захотело погулять в виртуальном пространстве «Трех поросят», их мы не увидим. Только покупателя, которому я загодя сообщил код.
За второй дверью – лес. Дремучий, первобытный, северный. Холодный ветер пронизывает до костей, я ежусь. Мой спутник к холоду совершенно равнодушен. Может быть, у него более простой шлем – без кондиционера?
Бог знает…
Зарабатывает он не меньше моего, но, может быть, у него огромная семья. Или Роман и впрямь алкоголик, проматывающий сотни зеленых за считанные дни?
За нашей спиной – маленький каменный домик, так выглядят «Три поросенка» с этой стороны. Идем по тропинке, помаленьку отхлебывая из бокалов.
– Тебе нравится перцовка? – мимоходом спрашиваю у оборотня.
– Да.
Сухо и без малейших комментариев. Хотел бы я знать, Роман, кто ты на самом деле.
Но это невозможно. Виртуальность жестока к неосторожным.
Выходим к реке. Крутой обрыв, схваченный цепким покровом низкого кустарника. Очень сильный ветер, я щурюсь. Небо затянуто тучами. Река не то чтобы горная, но порожистая и быстрая. Вдали вьется стая каких-то крупных птиц – не знаю, каких именно, они никогда не подлетают близко. Над обрывом – столик, на нем стоят бутылки джина, тоника и «Абсолют-пеппера». Еще никелированный термос, в нем, я знаю, глинтвейн. Вкусный, с корицей, ванилью, мускатным орехом, перцем, кориандром. Три плетеных стула. Садимся рядом, смотрим на реку.
Красиво.
Белая пена на камнях, холодный ветер, полный бокал в руке, сизые тучи, клубящиеся над головой. Завтра наверняка пойдет снег. Но в виртуальности не бывает «завтра».
– Хотел бы я знать, – делаю глоток, – откуда взята эта река.
– Места красивее не видал я в своей жизни… – странным тоном произносит оборотень.
Вот так всегда. У каждого свои ассоциации и аналогии. Для Романа явно этот пейзаж что-то означает. Для меня – просто красивое место.
– Ты здесь бывал?
– В какой-то мере.
Интересно.
– Что это за птицы, Роман?
– Гарпии, – не глядя отвечает он. Хлоп – и его стакан пуст.
Но он все равно не пьянеет.
Как я ненавижу тайну, которая окружает нас. Мы боимся друг друга. Мы боимся всего.
– А погода приятная, – бросаю наугад.
– Снежное нынче лето… – говорит оборотень. И смотрит на меня с иронией. Он узнает эту местность. Она отзывается чем-то в его душе.
Мне не дано узнать, чем именно.
Наливаю себе глинтвейна в тяжелую керамическую чашу. Вдыхаю аромат. Снежное лето? Пускай. Нет ничего лучше плохой погоды.
– Леня, ты куришь травку? – Роман протягивает мне портсигар.
– Нет.
Наверное, он и впрямь алкоголик и наркоман…
– Говорят, куда безвреднее алкоголя и табака.
– Говорят, что в Москве кур доят.
Роман колеблется, но закуривает.
Блин. Надины доводы начинают казаться мне не такими уж безумными.
Я пью глинтвейн, Роман курит анашу. Минуты через две щелчком отправляет недокуренную сигарету вниз и говорит:
– Детская забава. Плесни мне вина.
– Это глинтвейн.
– Какая, на фиг, разница…
Теперь мы оба потягиваем горячее вино с пряностями. Роман кивает:
– Рулез!
Я согласно киваю. «Рулез» – это что-то хорошее. Холодное пиво, компьютер седьмого поколения, юная красавица, удачно обезвреженный вирус… глинтвейн.
Сидим над обрывом, и нам хорошо.
– Что было в том яблочке?
– Новое лекарство от простуды. Очень эффективное.
Роман хмурится:
– Это стоит шесть тысяч?
– Это стоит сто.
