Перед столом стояли кресла на гнутых ножках без ручек, какие любят показывать в фильмах про Остапа Бендера. На один из них и указал маркграф кивком.
– Рад вас видеть, барон, в добром здравии, – нейтрально произнес его светлость, когда я уселся.
Вот как… барон… не дорогой Савва уже…
– О подвигах твоих наслышан. Трудно не услышать, когда о них весь мир судачит. Ты теперь мировая знаменитость. Привыкай. «Кровавый Кобчик». Винеты, те, которые нам достались в наследство, тут в Риесте побуянить решили, но так только им намекнули, что вызовем к ним с фронта Кровавого Кобчика. Сразу тишина… Это уже слава… Выдержишь?
– Только если каждый встречный поперечный не будет приставать, чтобы я с ним обязательно выпил, то выдержу. А так печенка отвалится, – улыбнулся я, пытаясь перевести разговор в шутку. Но Ремидий игривого тона не принял.
– Я вот что тебя позвал, – он положил передо мной кожаную папку.
Я открыл и увидел хорошо исполненные в черно – белом варианте эскизы памятной медали. На аверсе череп сжимал в зубах бебут. На реверсе надпись «Памяти кровавой тризны по графу Битомару». И дата.
– Как тебе?
– Хорошо. Не хватает только одного слова под черепом. «Был», что указало бы не только на память, но и на участие в тризне носителя.
– В этом что-то есть… справедливое, – заметил Ремидий.
– Из какого металла вы хотите чеканить такую медаль, ваша светлость?
– Думаю расщедриться на золото. Или считаешь, что будет чересчур… Не заслужили бойцы?
– Не в заслугах дело. Насколько я понимаю, ваша светлость, эта медаль после смерти награжденного останется на хранение в семье?
– Именно так. Только носить ее прямой потомок будет иметь право не на ленте в петлице, а на цепочке, на шее. Так чем тебя не устраивает золото?
– Тем, что у людей бывают плохие времена. И не все устоят перед соблазном употребить память о предке именно как золото в «черный день».
– М – м–м – гы… – покачал головой Ремидий. – С такой стороны я этот вопрос не рассматривал даже.
– Просто вы никогда не голодали, ваша светлость. Поэтому и не смогли о таком подумать.
– Резонно, – согласился с моим мнением маркграф. – А из какого металла сделал бы такую медаль ты сам?
– Из черной бронзы, ваша светлость. На красной ленте.
– Символично. Быть по сему, – Ремидий забрал у меня папку с эскизами и протянул через стол другую.
Да… видно, что смерть сына сильно подкосила рецкого правителя. На скулах проявились сеточки мелких морщин. «Лапки» у глаз стали глубже. Мешки набухли под глазами. Но держится молодцом, бодро.
– Можешь не открывать. Здесь патент на звание лейтенанта моей гвардии для тебя. Можно было бы тебе и больше чин присвоить, но и так твоя стремительная карьера у многих вызывает жгучую зависть. Зачем ее умножать и превращать в ненависть? В штатах гвардии будешь прописан в штурмовой роте субалтерном под началом Вальда.
Заметив мое удивление, его светлость снизошел до пояснений.
– Савва, ты же ничем никогда толком не командовал. Строевой службы не знаешь. Ты даже не воевал, как другие воюют, а партизанил. Да и не твоя это стезя – строевые должности. Так что не возражай. Тем более что реально служить будешь моим офицером по особым поручениям.
Пипец. Накрылась мечта о небе в очередной раз. Что толку носить форму летчика, раз не летаешь?
Я вскочил со стула.
– Когда прикажете приступить к обязанностям, ваша светлость?
– Вольно. Садись. Уже приступил. А теперь расскажи, как тебе такое в голову пришло устроить кровавую тризну?
– Откровенно говоря, ваша светлость, я ее и не устраивал. Просто построил роту, прочитал ей телеграмму от младшего Бисера и пообещал, что мы еще отомстим врагам за смерть графа. Имел в виду как-то в будущем… А бойцы пришли к моему вагону и устроили пляски с кинжалами. Всей ротой. Вахмистр меня предупредил, чтобы я не дергался, все равно не удержу людей от мести в ту же ночь. Они на себя обязательства по кровавой тризне уже взяли древним обрядом и нет у них пути назад. Я и подумал, что мне в любом случае придется отвечать за их поведение. И если я не могу чего предотвратить, то должен это возглавить. Они же меня еще после боя у моста вождем выкликнули и в воздух бросали. Но вот то, что мы пойдем в бой с одними кинжалами для меня была новость.
– Но, все же ты пошел?
– Я отвечал за этих людей, ваша светлость.
– А как понимать утреннее столпотворение на вокзале и твои дерзкие речи?
– Не разгонять же ликующую толпу, которая со слезами на глазах приветствует своих солдат? Сама она не разойдется. Попытался их уговорить. Вроде получилось.
– Хорошо. Иди. Все хозяйственные вопросы решишь с адъютантом. Еще увидимся на днях.
– Честь имею, ваша светлость, – я отдал воинское приветствие и, четко повернувшись через левое плечо, пошел к двери.
Только взялся за позолоченную ручку, как меня нагнал в спину новый вопрос маркграфа, заданный жестким голосом.
– Значит, умысла занять место моего сына ты не имел?
– Гони! К первому же ресторану! – крикнул я кучеру, откидываясь на мягкую спинку коляски.
За воротами Дворца бывший ипподромный берейтор, чуя мое состоянии не пожалел кнута рысакам и те выдали… Не зря за эту породу такие бабки выкладывают.
На окраине города вскочил в первую же попавшуюся забегаловку и потребовал все, что можно съесть прямо немедленно без ожидания готовки. Потому как жрать уже хотелось как из пушки.
Подали сырную и мясную нарезку. Коровье масло. Хлеб. Сидр. Стакан сметаны. Я все это умял очень быстро под удивленными взглядами редких посетителей, в большинстве своем ломовыми биндюжниками. И основное блюдо, приготовленное хозяйкой этого придорожного трактира инициативно, а, скорее всего, просто разогретого – что-то типа гречневой каши с гусиными шкварками, ел уже не торопясь и со вкусом. Потому как у этого примитивного блюда вкус был. Очень даже и очень.
Что-то соображать я начал, только подъезжая к вокзалу. До того вся наличная кровь моего организма вращалась вокруг сыто урчащего желудка и мозг пребывал как бы в оцепенении. Хорошо еще, что кучера моего во Дворце догадались покормить в людской вовремя.
У салон – вагона меня уже встречали. Как в детской поговорке: один с топором и двое с носилками.
– Извините, господа, но я только переоденусь, – расшаркался я и скрылся в вагоне.
В трактире я умудрился насажать жирных пятен на белый мундир. И мне стало стыдно, когда кучер обратил мое внимание на это. А уж принимать в таком виде офицеров… Не комильфо.
– Итак. Я слушаю вас, господа, – обвел я глазами всю троицу, когда вышел к ним в салон в новой полевой форме.
Адъютант Ремидия представил мне интендантского капитана Архуса, прикрепленный его светлостью содействовать моим промышленным начинаниям и лейтенанта Ягрозора, обязанного решить наш квартирный вопрос. Оба они из службы первого квартирмейстера Большого рецкого штаба.
– Вижу тут и без меня тесно, – посетовал майор, – но уверен, что вы справитесь со всем сами. Госпожа баронесса, – склонил он голову перед Эликой, которая вышла из нашего купе забрать Митеньку из манежа, чтобы он нам не мешал.
– Ваша милость, каков ваш первоочередной вопрос необходимо решить? – поинтересовался капитан
– Лошади и экипажи. Затем люди – место для отдыха и работы. Спокойное место для длительной стоянки эшелонов. И только потом заводы, – расставил я приоритеты. – И что с солдатами штурмовой роты? Они так и будут бытовать в вагонах?
– Все в порядке с солдатами, Савва, – сказал вошедший в салон Вальд, щеголяя на полевой форме новеньким плетением полковничьих погон. – Нам на роту выделили пустующую казарму гвардейского конно – егерского полка. Место там вполне достаточно и для людей и для лошадей. С учетом той тыловой команды и учебного эскадрона, что остались в казармах готовить людское пополнение и ремонт конского состава, так даже немного просторно.
– Там есть пустующие офицерские квартиры? – ухватил я некую мысль.
– Офицерские квартиры есть, но не пустующие. Там живут семьи фронтовиков. Так что своих гражданских ты там не поселишь. Разве что в казарменном дортуаре.
– Это те старые казармы, что за рекой на предгорной стороне? – уточнил капитан Архус.
– Они самые. Те, что с полковым ипподромом, – подтвердил Вальд.
– Не… дортуар с общим сортиром на этаже не выход. Все же интеллигенция. Люди образованные, которых с хорошего места сманили обещанием лучших условий. И в казарму?.. Обидятся и уедут обратно. Из них только Болинтер на действительной службе. А экипаж мотоброневагона куда поселим?
– Туда же, – ответил Вальд. – Мотоброневагон с сегодняшнего дня является подразделением гвардейской штурмовой роты. Взводом тяжелого оружия. Я, кстати, его в депо загнал на профилактику и составление дефектной ведомости. А экипаж его будет квартировать вместе со всей ротой. Твоя охрана также приписана к роте, – развел Вальд руками, намекая тем самым, что это не его инициатива.
