Бодрилка выдохлась. Спускаться к Расти уже не было времени. Богдан дотащился до сарайчика, раскатал на полу рассадный мат, уснул мгновенно и проспал тридцать часов.
Фред пришел домой в три часа ночи, думая только об одном — выспаться. Войдя в квартиру, он сразу почувствовал неладное.
В гостиной проигрывался урок «Коэффициент регенерации некротических нейропередатчиков», но Мэри отсутствовала, и ее место на диване было холодным. Дверь в спальню открыта, свет горит, но нигде ни звука.
Собачка прибежала, чтобы поменять ботинки на шлепанцы. Фред разулся, уловил на одежде запах Самсона, понюхал руку.
Мэри читала, сидя в кровати.
— Привет, — сказал он. Она едва подняла на него глаза. Фред посмотрел — она читала стихи. Когда евангелина утешается поэзией в три часа ночи, это не к добру, но не обязательно к худу.
Фред содрал в ванной одежду, принял горячий отшелушивающий душ с большим количеством геля. Тщательно отскреб руки, высушился, подстригся, побрился. Заново надушился одеколоном.
Свет в спальне уже не горел, Мэри лежала к нему спиной. Опять непонятно, хорошо это или плохо. Он лег, прижался к ней, такой теплой, спросил шепотом:
— Ну, как прошел день?
Он начинал уже думать, что Мэри спит, но она ответила:
— Очень насыщенно и плодотворно, хотя и утомительно. А твой, то есть чартистский, съезд как прошел?
— Небольшая драчка ближе к концу, а так все отлично. Медаль мне на грудь.
— Чудесно. Я за тебя рада.
Фред уже задремал, когда она вдруг спросила:
— Чем это от тебя пахнет?
Самсон перешиб и мытье, и одеколон. Фред прикинул, что говорить Мэри, а что нет. От Старков он ушел сорок лет назад, так что за конфиденциальность можно не волноваться. А о том, что всем известно, и подавно говорить можно.
— Видела того старика в Теленебе?
— Угумм.
Больше он ничего не сказал. Если ей любопытно, пусть сама делает выводы.
Утром в четверг Рейли Делл снова дежурил у Южных ворот, только теперь у внешних, примыкающих к кирпичной дорожке. Мэри он встретил тепло и спросил про Фреда.
Через сканер и барьеры Мэри вышла на площадь. Пахло свежевыпеченным хлебом. На Минеральной аллее она услышала странный дисгармоничный звук, который становился все громче. Какой-то медицинский аппарат — что еще это может быть? Но источником звука, к ее изумлению, оказался муляж Эллен Старк. Женщина, выгнувшись дугой на кушетке, с гримасой ужаса на лице кричала без остановки.
Двое медтехников в вирт-перчатках по локоть делали что-то, присев по обе стороны от нее. Другие специалисты, включая Кобурна, обступили резервуар. Ночные евангелины, Синди и Ронни, сидели в дальнем углу. Они даже не заметили, что Мэри пришла.
Медтехники у кушетки массировали торс муляжа в разных местах. Эта процедура, — по-видимому вполне легальная — поразила Мэри своей непристойностью. Закончив, они взялись за распростертые руки муляжа и попытались прижать их к бокам. Выглядело это так, будто они хотят оторвать их. Все это время муляж кричал не переставая.
— Прекратите! — не менее громко крикнула Мэри. — Оставьте ее в покое.
Они и не думали ее слушать.
— Остановите же их! — воззвала она к медикам у резервуара.
— Заткнись, клон, — ответил медтехник Кобурн.
Мэри зажала уши, но крик все равно пробивался. Она выскочила за дверь и побежала через спортплощадку к пруду. Там, на скамейке, уже сидела Рената, устремив взгляд на воду. Удивившись в первый момент, они обнялись. Они разминулись всего на несколько минут и нашли убежище в одном уголке.
Мэри села рядом с сестрой.
— Значит, тебя опять на утро перевели.
— Похоже на то.
Утка плыла по испещренному солнцем пруду, ведя за собой свой выводок.
— Не могу выносить ее крика, — сказала Рената.
— Я тоже. Не знаю, как Синди и Ронни выдерживают. К ним подошел улыбающийся Консьерж.
— А, вот вы где. Извините, что не предупредил вас.
— Что происходит с Эллен?
— Если не вдаваться в детали, муляж демонстрирует симптомы окулогирии.[3] Обратите внимание на положение рук, на застывший взгляд, на крик. Все это — соматическая реакция на зацикленную в памяти непрерывную мысль. Подобная каталепсия может длиться часами. Человеческие мышцы постепенно сдают, и тело расслабляется, но муляж не устает, ему даже дыхание не надо переводить. Страдает-то, конечно, не он, а мозг Эллен. Думаю, мы можем констатировать, что Эллен вышла из комы, но ее новое состояние внушает такие же опасения.
— Чем же оно вызвано? — спросила Мэри.
— Точного ответа дать не могу. Мы пытались восстановить ее идеомиметический образец, когда это началось.
— Идеомиметический образец? Ее эго, вы хотите сказать? Рената и Консьерж удивленно посмотрели на Мэри.
— Кто-то делает домашнюю работу на совесть, — сказал ментар. — Да, мар Скарленд, ее эго, фокус фоци, дух, душу — можете выбирать любой термин из множества придуманных человечеством. Тот уникальный образец синаптического разряда, который производит наш мозг при мысли «Это я». У человека он зарождается в неокоре, разветвляется в более древние с точки зрения эволюции доли и охватывает весь мозг. Вместо этого мы, возможно, вызвали замкнутый мыслительный цикл. Мы думаем, это отрывок ее предсмертных воспоминаний, еще не перешедший в долгосрочную память в момент заморозки мозга.
— Нельзя ли это остановить?
— Медтехники, когда вы пришли, как раз над этим работали. Евангелины виновато переглянулись и встали, чтобы вернуться в коттедж.
После полудня многие софамильники еще спали. Но Эйприл решила оставить инвалидное кресло еще на несколько дней, и Денни с Расти расчищали для него лестницу выше третьего этажа.
Самсон и ночевал в кресле, в офисе администрации. Сейчас Китти пыталась покормить его завтраком.
— Я не голоден, — отбивался старик.
— Не имеет значения. Ешь давай.
— Может, потом, когда повидаюсь с Элли. Китти нетерпеливо зачерпнула ложку каши.
— Ты обещала. Ты думаешь, я забыл, но я велел поясу, чтобы напомнил.
— Прекрасно, только сначала поешь.
— Купи мне «Гудик», я поем по дороге. Китти, вздохнув, швырнула ложку в тарелку.
— Ладно, уговорил. — Она направилась в «Микросекунду». Кресло последовало за ней и попыталось выехать на улицу без нее, но внукоровская пчела заблокировала дверь большой рамкой с надписью ВЫХОДА НЕТ. — Вот видишь, — сказала Китти, — Внукор тебя не пускает. Ты под домашним арестом, забыл?
— Я ничего такого не помню. Пояс, вперед!
— Кресло обязано повиноваться командам Корпуса, — сказал Хьюберт-пояс.
Но рамка внезапно исчезла, а пчела упала и больше не поднялась.
— Молодец, пояс.
— Сэм, уверяю тебя, это не я.
— Как же, ври больше.
Кресло переступило через пчелу и выкатилось из дома. Вот сейчас включатся сирены, думала Китти. Ей, честно говоря, тоже ужас как хотелось взглянуть на эту знаменитую дочку Сэма. Поколебавшись немного, она запихнула пчелу в угол носком туфельки, взяла сумку со сценическими костюмами и побежала за креслом.
Декейтерская станция находилась в нескольких кварталах от клиники Рузвельта. Бусина Китти прибыла туда первой. Китти записала в ладонник маршрут и подождала Самсона у турникета. Приезжие были в основном итерантами. Чартистов среди немногих дикарей она не заметила.
Она сильно расчесала руки и ноги, не дававшие ей покоя все утро. Так она и знала, что вместо слизней придумают еще какую-то гадость: их заменили крошечными техносами, залезающими под кожу, в просторечии вошками. Говорили, что они не такие настырные, как слизни: кто же знал, что от них все тело чешется?
Наконец показалось кресло, управляемое Хьюбертом-поясом. Сэм, похоже, опять заснул. Китти, не дожидаясь его, махнула и вышла на улицу. Был свежий весенний денек, но Китти замечала один только ценный мусор, в изобилии валявшийся у пешеходной дорожки. Клад, да и только: пластик, композиты, гравий, железки. Она с трудом противилась искушению набить этим карманы.
Кресло, выкатившись со станции, догнало ее. Она отдала ему свою сумку и пошла рядом. За углом начинались улицы с тротуарами, без всяких дорожек. Богатые дома прятались за высокими стенами и живыми изгородями. Плоский какой-то район — выше дерева ничего не увидишь. И никакого мусора — все прибирают газонные уловители, затаившиеся в кустах.
— Китти? — Самсон проснулся и благостно улыбался, выглядывая из своей глубокой корзинки. — Куда это мы?
— Ох, Сэм, мне уже надоело тебе повторять. Спроси Хьюберта-пояс.
Они проехали под чугунной аркой и двинулись по кирпичной дорожке с изгородью справа. Слева простиралась лужайка, часть зеленого пояса клиники.
