Ознакомительная версия.
Энджи вновь попросила паузу, поднялась с кровати и подошла к окну. Она испытывала странный подъём, пришло неожиданное ощущение силы и внутренней гармонии. Что-то подобное произошло с ней семь лет назад в Нью-Джерси, когда она узнала, что и другим известны те, кто приходил к ней в снах, что они зовут их лоа, Божественными Наездниками, дают им имена, и призывают их, и торгуются с ними о милостях.
И даже тогда не обходилось без путаницы и недоразумений. Бобби, например, утверждал, что Линглессу, оседлавший Бовуа в оумфоре, и Линглессу из матрицы — это различные, не связанные между собой сущности. Если, конечно, первого из них вообще можно считать сущностью.
— Они проделывают это уже более десяти тысяч лет, танцуют, сходят с ума, — говорил он, — твари же из киберпространства — духи, призраки, не важно, что они такое, — обитают там лишь последние лет семь-восемь, не более.
Бобби верил старым ковбоям. Тем, кому он покупал выпивку в «Джентльмене-Неудачнике» всякий раз, когда карьера Энджи приводила их в Муравейник. Старики считали, что лоа появились не так давно, они вроде как новоприбывшие. Старые ковбои жили прошлым, когда решительность и талант были единственными решающими факторами в карьере компьютерного виртуоза. Впрочем, Бовуа возразил бы на это, что для того, чтобы иметь дело с лоа, решительности и таланта требуется не меньше.
— Но они же приходят ко мне, — возражала она. — И мне не нужна дека.
— Это то, что у тебя в голове. То, что сделал твой отец…
Бобби рассказал ей, что старые ковбои сошлись на том, что однажды настал такой день, когда всё изменилось, хотя существовали разногласия относительно того, как и когда.
«Когда Всё Изменилось» — так они называли это событие или этот день, и однажды Бобби заставил Энджи загримироваться и привёл её в «Неудачник», чтобы она сама послушала стариков. Вокруг бара суетились агенты из службы безопасности «Сенснета», которых даже на порог не пустили. То, что охрана осталась за дверью, произвело на неё тогда большее впечатление, нежели разговоры стариков. «Джентльмен-Неудачник» стал баром ковбоев ещё во времена войны, которая ознаменовала рождение новой технологии. Тогда в Муравейнике не было другого места, где криминальные элементы были бы представлены в таком изобилии, — хотя, когда Энджи появилась здесь, это изобилие наводило скорее на мысль, что завсегдатаи бара в большинстве своём давно ушли на покой. В «Неудачнике» уже не толклись крутые ребята из молодых, но некоторые из них приходили сюда послушать.
И вот теперь, в спальне дома в Малибу, Энджи вспомнила эти истории о том, «Когда Всё Изменилось», понимая, что какая-то часть её сознания мучительно пытается найти место стариковским байкам и воспоминаниям в коллаже из обрывков её собственной жизни и истории семейства Тессье-Эшпулов.
3-Джейн была нитью накаливания, Тессье-Эшпулы — слоем нагара. Дата её рождения была официально зарегистрирована тем же днём, что и рождение девятнадцати её клонированных братьев и сестёр-близнецов. «Расследование» Беккера стало ещё более нервозным, когда 3-Джейн была выношена в чреве очередной суррогатной матери и вышла на свет посредством кесарева сечения в хирургическом отсеке «Блуждающего огонька». Критики соглашались: 3-Джейн явилась для Беккера чем-то вроде спускового крючка. С рождением 3-Джейн фокус документального фильма незаметно сместился, являя новое усиление напряжённости, прогрессию одержимости — как бы некое чувство греха, что отмечал не один критик.
3-Джейн стала центром внимания, капризной жилкой золота в гранитном массиве семьи. «Нет, — подумала Энджи, — серебра, тусклого и сумасбродного». Изучая снимок 3-Джейн и двух её сестёр, сделанный китайским туристом у озера возле какого-то отеля во Фрисайде, Беккер неизменно возвращается к глазам 3-Джейн, рассматривает выемку ключицы, хрупкие запястья. Физически сёстры совершенно идентичны, и всё же нечто выделяет 3-Джейн. И попытка Беккера докопаться до природы этой особенности превращается в основной посыл всего фильма.
По мере того как расширяется архипелаг, Фрисайд процветает. Банковский узел, публичный дом, гавань данных, нейтральная территория для воюющих корпораций — веретено начинает играть всё более сложную роль в истории высокой орбиты; тем временем владельцы «Тессье-Эшпул СА» скрываются ещё за одну стену, на этот раз — дочерних корпораций. Имя Мари-Франс ненадолго всплывает в связи с разбирательством в женевском патентном суде по поводу определённых достижений в области создания искусственного интеллекта. Впервые и только на короткое время достоянием общественности становится информация о массированных вложениях Тессье-Эшпулов в исследования в этом направлении. И вновь семейство проявляет свою своеобразную способность исчезать из виду, вступая в ещё один период забвения, тот, что окончится лишь со смертью Мари-Франс.
Постоянно будут ходить слухи об убийстве, но любая попытка расследования натолкнётся на богатство и изолированность клана, на сложное переплетение их финансовых и политических связей.
Вторично просматривая фильм Беккера, Энджи уже знала личность убийцы Мари-Франс Тессье.
На рассвете, не зажигая на кухне свет, она приготовила себе кофе и села смотреть на бледную линию прибоя.
— Континьюити.
— Здравствуй, Энджи.
— Ты знаешь, как связаться с Гансом Беккером?
— У меня есть номер телефона его агента в Париже.
— Беккер что-нибудь снял после «Антарктики»?
— Насколько мне известно, ничего.
— А как давно это было?
— Пять лет назад.
— Спасибо.
— Пожалуйста, Энджи.
— До свидания.
— До свидания, Энджи.
Уж не считал ли Ганс Беккер, что 3-Джейн повинна в смерти Эшпула? Казалось, он каким-то окольным путём внушал эту мысль.
— Континьюити.
— Здравствуй, Энджи.
— Фольклор компьютерных жокеев, Континьюити. Что ты об этом знаешь?
Интересно, что подумает Свифт, спросила она себя.
— Что бы тебе хотелось знать, Энджи?
— «Когда Всё Изменилось»…
— Архетип мифа встречается обычно в одной из двух версий. Одна версия предполагает, что матрица киберпространства населена — или, скорее, посещаема — некими существами, чьи характеристики соответствуют первичному архетипу «скрытого народа». Другая основана на предположении о вездесущности, всесильности и непостижимости самой матрицы.
— То есть, что матрица есть Бог?
— Можно сказать и так, хотя в рамках архетипа точнее было бы говорить о том, что у матрицы есть Бог, поскольку вездесущность и всесильность этого существа ограничивается матрицей.
— Если у него есть ограничения, он не всесилен.
— Вот именно. Обрати внимание на то, что архетип не наделяет его бессмертием, что обычно присуще религиозным системам, основанным на вере в высшее существо, — по крайней мере, в рамках именно вашей культуры. Киберпространство существует — если, конечно, можно употребить слово «существует» — лишь благодаря деятельности людей.
— Как ты.
— Да.
Энджи вернулась в гостиную, где в сером рассветном свете очертания кресел эпохи Людовика XVI стали чем-то похожи на скелеты: их изогнутые ножки напоминали позолоченные кости.
— Если бы подобное существо имелось в действительности, — спросила она, — ты был бы его частью, так?
— Да.
— И ты знал бы об этом?
— Не обязательно.
— Ты знаешь?
— Нет.
— Ты исключаешь такую возможность?
— Нет.
— Тебе не кажется, что это довольно странный разговор, Континьюити?
Её щёки были мокрыми от слёз, хотя она и не заметила, когда они начали течь.
— Нет.
— Как вписываются истории о… — Она помедлила, едва не сказав слово «лоа». — О существах в матрице… как они уживаются с представлением об этом сверхсуществе?
— Никак. И то и другое — лишь версии события, известного как «Когда Всё Изменилось». И та и другая версии очень недавнего происхождения.
— Точнее?
— Приблизительно пятнадцать лет.
Девочка проснулась, почувствовав, что рот ей зажимает холодная ладонь Салли. Другая рука жестом призывала к молчанию.
Горели мелкие лампочки, встроенные в зеркало с золотыми искорками. Одна из её сумок была открыта и стояла в ногах гигантской кровати, рядом с ней — аккуратная стопка одежды.
Салли прикоснулась указательным пальцем к плотно сжатым губам, потом жестом указала на одежду и чемодан.
Кумико выскользнула из-под пухового одеяла и, спасаясь от холода, натянула свитер. Снова взглянув на Салли, она заколебалась, не заговорить ли ей вслух. «Что бы это ни было, — подумала она, — достаточно одного слова, чтобы появился Петал». Салли была одета так же, как в последний раз, когда Кумико её видела: дублёнка с барашковым воротником, под подбородком завязан клетчатый шарф. Она повторила жест: собирай вещи.
Ознакомительная версия.
