Ознакомительная версия.
— Его вложения. В тебя. За всё время.
— За всё время?
Дверь скользит в сторону, открывая устланный синим ковром коридор.
И что-то обваливается холодным комом в груди — Эдди ведь ненавидит азартные игры.
— Ты теперь работаешь на нас, Мона. И нам бы очень не хотелось, чтобы ты снова ушла без спросу.
«Но ты же хотел, — думала она, — ты же отпустил меня. И знал, где меня искать».
Эдди больше нет… уехал…
Мона не помнила, как заснула. На ней всё ещё была куртка Майкла, теперь подоткнутая под плечи, как одеяло. Даже не поворачивая головы, Мона видела угол здания с фасадом в виде горного склона, но снежного барана там не было.
Стимы Энджи были запаяны в пластик. Взяв один наугад, Мона поддела упаковку ногтем большого пальца, вставила кассету в прорезь и надела троды. Она ни о чём не думала, руки, казалось, сами знали, что делать — добрые маленькие зверьки, которые никогда не обидят. Один из них коснулся клавиши «PLAY», и Мона перенеслась в мир Энджи, чистый и безупречный, как любой хороший наркотик… Медленный саксофон, лимузин плывёт по какому-то европейскому городу… круговерть улиц, машина без водителя, широкие проспекты предрассветно чисты и безлюдны, прикосновение меха к плечам. И катить, катить по прямой дороге через плоские поля, окаймлённые совершенными, одинаковыми деревьями.
А затем поворот, шорох шин по расчёсанному граблями гравию, потом вверх по подъездной аллее — через парк, где серебрится роса, где стоит железный олень, а рядом — мокрый торс из белого мрамора… Дом огромен и стар, не похож ни на один из тех, какие она видела раньше. Но машина проплывает мимо, проезжает ещё несколько строений поменьше и выезжает наконец на край широкого ровного поля.
Там бьются на привязи планеры, прозрачная плёнка туго натянута на хрупкие с виду полиуглеродные рамы. Планеры слегка подрагивают на утреннем ветерке. А рядом с ними её ждёт Робин Ланье, красивый раскованный Робин в чёрном свитере грубой вязки — он играет партнёра Энджи почти во всех её стимах.
И вот она выходит из машины, ступает на траву, смеётся, когда высокие шпильки сразу же увязают. И остаток пути до Робина — с туфлями в руках, улыбаясь; последний шаг — в его объятия, в его запах, в его глаза.
Ощущения закручиваются вихрем в монтажном танце, который в одну секунду ужимает посадку в планер по серебристой лесенке, — и вот они уже мягко скользят по траве через всё поле. Затем взмывают вверх, зависают на мгновение, чтобы поймать ветер… Всё выше и выше, пока огромный дом не превращается в прямоугольный камушек в зелёной пелене, прорезанной тусклым серебром речной излучины…
…и Прайор с рукой на клавише «СТОП». От запаха еды с тележки возле кровати у Моны сводит желудок. Тупая тошнотворная боль ломает каждый сустав.
— Поешь, — доносится голос Прайора. — Мы скоро уезжаем.
Он поднял металлическую крышку с одного из блюд.
— Фирменный сэндвич, — сказал он, — кофе, пирожные. Это предписание врача. Попав в клинику, ты какое-то время не сможешь есть.
— В клинику?
— К Джеральду. Это в Балтиморе.
— Зачем?
— Джеральд — хирург-косметолог. Над тобой немного поработают. Если захочешь, всё это потом можно будет вернуть обратно, но нам кажется, тебя обрадуют результаты, очень обрадуют. — Опять эта улыбка. — Мона, тебе когда-нибудь раньше говорили, насколько ты похожа на Энджи?
Мона подняла на него глаза, но ничего не ответила. С трудом села, чтобы выпить немного водянистого чёрного кофе. Не смогла заставить себя даже взглянуть на сэндвич, но съела одно из пирожных. Вкус у него был картонный.
Балтимора. Чёрт его знает, где это.
А планер навсегда завис над прирученной зелёной страной, мех на плечах, и Энджи, должно быть, всё ещё там, смеётся…
Час спустя, в вестибюле, пока Прайор подписывал счёт, Мона случайно увидела, как мимо на багажной роботележке проезжают знакомые чемоданы из кожи клонированных крокодилов. В этот момент она отчётливо осознала, что Эдди мёртв.
Место, которое Прайор назвал Балтиморой. На вывеске — надпись, выведенная старомодными заглавными буквами. Офис Джеральда располагался на четвёртом этаже блочного кондо. Это было одно из тех зданий, где строится лишь каркас, а обитатели — жильцы или коммерсанты — привозят собственные модули и оборудование. Похоже на многоэтажный кемпинг для трейлеров, только повсюду провода, оптоволоконные кабели, шланги канализации и водоснабжения.
— Что там написано? — спросила она Прайора.
— Джеральд Чин, дантист.
— Ты же говорил, что он — хирург-косметолог.
— Так оно и есть.
— А почему нельзя просто пойти в больницу, как все остальные?
Он не ответил.
Она теперь и вправду мало что чувствовала и даже отчасти понимала, что не так испугана, как надо бы. Впрочем, может, это не так уж и плохо, потому что если она по-настоящему испугается, то ничего не сможет предпринять, а ей определённо хотелось выпутаться из этой истории. В машине по дороге сюда она обнаружила в кармане куртки Майкла какой-то предмет. Десять минут ушло у неё на то, чтобы сообразить, что это шокер, такой обычно носят при себе особо дёрганые пиджаки. На ощупь он напоминал ручку отвёртки с парой тупых металлических рожек там, где у отвёртки находится рабочий конец. Заряжался он, должно быть, от настенной розетки, и оставалось только надеяться, что Майкл держал его заряженным. Тут Мона сообразила, что Прайор, скорее всего, не знает о существовании шокера. Обычно такие игрушки вполне легальны, поскольку считается, что ими нельзя нанести непоправимый вред, но Ланетта знала девчонку, которую однажды основательно обработали такой вот штукой — и она уже так никогда и не поправилась.
Если Прайор не знает, что у неё в кармане шокер, значит, ему не всё на свете известно, а ведь он специально делает ставку на то, чтобы заставить её поверить в его всеведение. Опять же, он ведь не знал, насколько Эдди ненавидит азартные игры.
И к Эдди она особых чувств не испытывала, разве что по-прежнему была уверена, что он мёртв. Сколько бы ему ни всучили, он бы всё равно не бросил свои чемоданы. Даже если бы пошёл покупать новые шмотки, чтобы сменить прикид. Эдди ни о чём так не заботился, как об одежде. А эти крокодиловые чемоданы вообще были особенными: он купил их у гостиничного вора в Орландо, и они, судя по всему, напоминали ему что-то, что он оставил дома. Если вдуматься, трудно себе представить, чтобы Эдди вообще купился на какие-то — пусть даже очень большие — отступные, потому что сильнее всего на свете ему хотелось поучаствовать в какой-нибудь крупной игре. Он считал, что, как только это случится, люди начнут воспринимать его всерьёз.
Вот и дождался — наконец кто-то воспринял его всерьёз, подумала Мона, когда Прайор вносил её сумку в клинику Джеральда. Только совсем не так, как хотелось Эдди.
Мона оглядела двадцатилетней давности пластиковую мебель, кипы журналов со звёздами симстима и японским текстом. Казалось, Джеральд содержал парикмахерскую. Только никакие клиенты в приёмной не ждали, и за регистрационным столиком тоже никого не было.
Тут через белую дверь вошёл Джеральд, одетый во что-то вроде комбинезона из жёсткой складчатой фольги, подобного тем, какие носят санитары «скорой помощи», выезжающие на дорожные аварии.
— Запри дверь, — бросил он Прайору сквозь синюю бумажную маску, закрывающую нижнюю половину лица. — Привет, Мона. Если ты пройдёшь сюда… — Он жестом указал на белую дверь.
Она в отчаянии сжала в руке шокер, но не знала, как его включить.
Ничего не оставалось, кроме как последовать за Джеральдом. Шествие замыкал Прайор.
— Присядь, — предложил Джеральд. Она села на белый эмалированный стул. Джеральд подошёл ближе, заглянул ей в глаза.
— Тебе надо отдохнуть, Мона. Ты устала, совсем измучена.
На ручке шокера — ребристый рычажок. Нажать? Сдвинуть вперёд? Назад?
Джеральд отошёл к белому шкафчику со множеством ящиков, что-то вынул.
— Вот, — сказал он, направляя на неё какой-то цилиндрик с надписью на боку, — это тебе поможет…
Она почти не ощутила прикосновения струи мельчайших аэрозольных брызг. Чёрная дырочка на баллончике — то самое место, на котором стремился сфокусироваться её взгляд — начала расти, расти…
Она вспомнила, как старик показывал ей, как убивать сома. У рыбины есть такое отверстие в черепе, прикрытое только кожей. Нужно взять что-нибудь тоненькое и острое, проволоку, например, подойдёт даже прут из веника, и просто проткнуть…
Мона вспомнила Кливленд, обычный день перед работой. Она сидит у Ланетты, листает журнал. Нашла снимок Энджи: звезда смеётся в ресторане с какими-то людьми, все так красивы, и кажется, будто от них исходит сияние. На снимке никакого сияния, конечно, нет, но ты знаешь, что оно есть, ты его просто чувствуешь. «Взгляни, — говорит она Ланетте, показывая снимок, — от них как будто сияние исходит».
Ознакомительная версия.
