Тациана Мудрая
Костры Сентегира
На выступе, что торчал из почти отвесного склона горы, как прилепившийся гриб-трутовик, человек чувствовал себя почти защищённым. Плотный покров травы без обыкновенных в здешних местах колючек. Ясные дни с несильным прохладным ветром. Тёплые ночи — две таких он уже пережил, завернувшись с ног до головы в войлочный плащ, который милосердно ему оставили. Тонкая жилка воды, растекшейся по стоячему камню, чтобы почти тотчас же исчезнуть рядом с его ложем — в отверстии шириной с женское запястье. Неясно, откуда истекал родник, но вода в нем была в меру холодной и сладкой, а струя совсем ненамного проточила здешний гранит. С противоположного края выступ исторгал из себя несколько гранитных же валунов с острыми краями — достаточно, чтобы не сорваться во сне или потеряв сознание от жары. А перешагнуть через камни по своей воле очень легко. Хотя это смертный грех. Даже и помышлять об этом — грех непростительный. Когда кончится сытость от хлеба, которым снабдили единоверцы… И пройдет боль от толчков и ушибов, которыми они вооружили его на прощанье, чтобы поменьше чувствовал иные колики и судороги…
— Что же, голодать мне не в новинку, — громко сказал человек огромному безоблачному пространству, которое повисло на вершине горы, как огромная синяя шляпа. — Хоть всухую, хоть «вмокрую». Говорят, последнее куда легче. Вот пройти сей путь до конца не случалось, и правда. Интересно, сознание я тогда сумею потерять?
— Если не натянешь капюшон на умную голову, — факт сумеешь. Минимум часа через два, — отозвалось пространство. — Мои старые кости нынче антициклон предсказывали.
Он поднял голову, насколько смог, и вытянул шею. На фоне голубого сияния тёмной кляксой выступила голова в полупрозрачном ореоле: черт не разобрать.
— Осторожнее. Ты, по-моему, лежишь на краю и можешь упасть.
— А тебе, я так понимаю, вовсе не хочется компании в моем лице, — голова убралась. По-видимому, собеседник отполз и поднялся на колени, ибо голос по-прежнему слышался так отчетливо, словно тот стоял рядом на площадке:
— Извини за назойливость. Ты, часом, не из последователей Григория Великого будешь? Ну, аскетизм градус гравис, покаяние там сугубое, млеко земли и залётные акриды в качестве пропитания?
— Католического папы?
— Отвечай в одно слово, а не переспрашивай в два.
— Правоглав.
— А, один из тех, что купили землю в распадке неподалеку отсюда. Они, правда, говорят, что земля Божия и принадлежать никому не может, но их золото было иного мнения.
— Прошу тебя, кто бы ты ни был, удались отсюда. Ты навлекаешь на себя…
— Еще чего. Мою тропу они не покупали.
— Как ты обо мне только узнал, — человек на скале испустил тяжкий вздох.
— Играешь в молчанку ты исправно, ничего не скажу. На помощь не зовёшь и вообще… Только вот с рассветом на нижнюю террасу аккурат перед моим носом дождичек пролился. Причём из воды он состоял не более чем наполовину.
Человек внизу умолк, отчасти от смущения, но больше оттого, что пытался определить по голосу, кто этот настырный субъект, стоящий между ним и инобытием. Удивительный голос: явно не мужской, однако и не вполне женский. Не писклявый альт, не грудное контральто — негромкий и в то же время звучный, с некими вроде бы колокольными обертонами.
И этот голос совершенно без перерыва и с той же интонацией продолжил:
— У тебя как — ноги еще не отнялись с голодухи? Вверх по склону могут тебя передвинуть?
— Вниз — наверняка, — ответил он почти машинально.
— Еще чего! Возвращаться назад — плохая примета. Во всяком случае, для меня. Так что поднимайся и лови за хвост посылочку.
Книзу, едва не попав в ручеёк, скользнуло нечто подобное золотистой змее, плотно скрученной из ткани:
— Вот. Это мой кушак. Затянись потуже и сцепи оба карабина крест-накрест. Ты их видишь?
Змею в нескольких местах перехватывали хомуты, к двум последним цеплялось нечто вроде больших зубастых прищепок для белья.
— Такое называется «волчий захват». Шипы верхнего ряда проходят сквозь нижний и наоборот. Просёк, что делать? Один волк башку другого не заглатывает, а целуется клычками. Если твоя талия моей толще — раздвинь немного и нацепи на себя. Кошачью колыбель под твою задницу времени не было выплетать.
Мужчина приподнялся — ноги задеревенели и вдобавок превратились в некий парадоксальный кисель — и кое-как исполнил требуемое.
— А теперь становись на склон и просто иди по нему, перебирая пояс руками. Большого ума и отваги для того не нужно.
Зато сила, когда он кое-как поднялся вверх, то и дело спотыкаясь, оскальзываясь на гладком камне и пуская вниз миниатюрные лавины из щебня, и, весь в испарине, припал к носкам чужих сапог, — вышла из него вся.
Впрочем, то оказались, при ближайшем рассмотрении, вовсе не сапоги, а то, что здешние горцы именуют ногавками: высокие обтяжные носки, снятые целиком с передней лапы дикого барана, обмятые по ноге и оснащённые гибкой подошвой из отлично прокопчённой бычьей кожи. В таких вещах он, вброшенный в здешнюю языческую среду, поневоле знал толк.
Подняв взор чуть выше, спасённый увидел штаны из неплохой коричневой замши и полы чего-то наподобие камзола, сильно вытертого по всем швам. Хозяин как раз подпоясывал его полосой чего-то невероятно тонкого и знакомо поблескивающего, многократно обертывая сей предмет вокруг талии и перекрещивая спереди бахромчатые концы.
Чуть пониже пояса болтался хвост широкой и плоско заплетенной косы с тяжелым боевым косником. А выше…
На груди ловко скроенного жюстокора (вспомнил название) даже вытачки были сделаны по фигуре. С большим нахальством.
Женщина. Не такая уж молодая: светлые, слегка вьющиеся волосы там, где их не стянули воинской прической намертво, перемежаются сединой, загорелая кожа покрыта тонкими морщинками. Глаза и тонкие брови — тёмные, рот невелик, нос аристократичен, тонкий шрам, пересекающий левую щеку от виска до подбородка, отчего-то нисколько не портит красоты.
— Выпрямись. Не люблю, когда передо мной пресмыкаются… извини, преклоняются. А, это ты на мой пояс уставился? Природной слуцкой работы: литвины такие раньше из чистой золотой нити ткали, а теперь перешли на что покрепче.
Мужчина поднялся, машинально отряхиваясь: к рукавам и низу плаща налип всякий сор, носы на ботинках в одночасье оббились о камни, рубаха обратилась в сущую тряпку, а брюки…
— Хорош. Еще бы на тебя бритву найти — или вы обет лицевой волосатости даёте, как в старину?
Он схватился за щеку. Н-да, щетина по крайней мере недельная, а то и больше. Когда только успела отрасти?
Говоря такие слова, женщина перевернула висящую сзади саблю со спины на грудь, сняла с перевязи и ловко заткнула за пояс.
— Ты что, так и поднимала меня с лишней тяжестью? Сложила бы меч наземь.
— Клинок для кешиктена — не тяжесть, а украса, — назидательно сказала женщина. — Ты не представляешь, сколько до него тут, в горах, охотников! Вот, казалось бы, на несколько фарсангов ни одной души, а стоит глаз отвести — как нету. На малахитовое ожерелье в двенадцать рядов не позарятся, тугой кошелек хоть посередь тропы брось, но это… Хоть от местного, хоть от чужака — никакого спасу.
— Прости, чужак забыл поблагодарить за услугу.
— Это вовсе не то, что ты подумал, юноша. И ты меня тоже прости: невежливо даме растабарывать с незнакомцем противоположного пола. Твоё имя?
— С-сергей Хуторянцев, — выпалил он, чуть запнувшись от резкости вопроса.
— Сержи. Серджи. Сёрдьи. Сорди, вот так выйдет половчей. А я Карди. Собственно, Кардинена Та-Эль умм Хрейа бану Терги, но это тебе по жизни без надобности. Вот и будем знакомы.
Женщина чуть наклонила голову, но руки не подала. Очевидно потому, что накидывала поверх всего своего плащ, похожий на те, в каких изображают мушкетеров и гвардейцев кардинала: короткий, с прорезями до самых подмышек, и того же неброского и трудноопределимого оттенка, что весь ее костюм. Сабля, понятное дело, была наряжена побогаче.
— Теперь объясняю суть дела. Бросать найдёныша в незнакомом месте стыдно и опасно, поэтому тянись следом. По пути можешь кормиться тем, что на дорогу выбежит. Только не вздумай вольничать — у меня против твоего выкидного ножичка сабля и арбалет.
Сергей хотел недоверчиво усмехнуться — где спрячешь такую махину? — и даже было скривил губы, но на ладони Карди сама собой возникла вещица, похожая на местную бабочку-«бронзовку», но крупнее.
— На дуге и тетиве — тот же металл, что и в поясе, — спокойно объяснила женщина. — Тетива натягивается с помощью вот этого кольца со стальным когтем, что на среднем пальце, курок срабатывает от легкого вздоха. Дальность прицела — четверть малого фарсанга.
