Дмитрий Старицкий
ДВЕ СВАДЬБЫ И ОДНИ ПОХОРОНЫ
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ (продолжение) [1]
Новая Земля. Свободная территория под протекторатом Ордена, город Порто-Франко.
22 год, 28 число 5 месяца, воскресенье, 03:59.
Наконец-то закончились эти нудные полтора часа всякой мутотени с допросами, расспросами и следственным экспериментом. Вымотали меня патрульные дознаватели не по-детски, все пытаясь подловить на чем-то таком, незаконном. Хорошо хоть одеться дали сразу, а то бы все это действо походило на какое-то абсурдное следствие над Адамом в чистилище по поводу давнишнего грехопадения в раю. Впрочем, абсурда и так хватало, хотя всем и сразу все было ясно с самого начала. Но вот хлебом эту братию не корми, дай только над людьми покуражиться. Другой мир, другая планета, а менты все такие же.
Наконец патрульные, дежурно поблагодарив за сотрудничество, захватив с собой НАШИ трофеи, трупы и пленного, отбыли восвояси, грохоча тяжелыми ботинками.
Пребывающую в некотором ступоре Наташу Синевич они отправили к себе в номер еще раньше, после краткого допроса. Видеть она практически ничего не видела, была спросонья. Слышать — слышала, но поняла мало чего. Сама никого не убивала. Даже не трогала.
В моем номере остался только хозяин отеля Ной, со страдальческой миной прижимающий к своему затылку полотенце с колотым льдом, с которым не расставался с самого своего появления на третьем этаже.
— И как так могло это случиться, Ной? — спросил его с наездом. — Где была твоя хваленая охрана?
Отельер, которого патрульные обнаружили за стойкой портье связанным по рукам и ногам и с кляпом во рту, все еще не пришел в себя. Поэтому в ответ только пожал плечами, скорчив страдальческую рожу.
— Иди тогда отсюда. Толку от тебя сейчас, как с козла молока, — отпустил его.
И тот с видимым удовольствием побрел к себе на первый этаж.
— Стой! — крикнул я в его удаляющуюся спину, уже на лестнице. — Виски принеси. Бутылку!
А сам прошел в номер, напротив лестницы.
Ингеборге спала, свернувшись под одеялом в позе эмбриона. Галя Антоненкова сидела рядом на стуле, держась руками за виски, уперев локти в колени. И тихонько ныла на пределе слуха. Халат на ней разошелся, но это ее, видимо, не волновало.
Подошел к кровати, поглядел на спящую Ингеборге и успокоился. Эту отпаивать было не нужно. Сон и так самое лучшее лекарство. Может, и укололи чего ей после допроса сердобольные патрульные.
Не удержался, наклонился и поцеловал в висок свою спасительницу.
Повернулся и погладил Антоненкову по волосам.
— Как она? — спросил, кивая на Ингеборге.
Галя встрепенулась, резко обняла меня за бедра и, смяв щекой мою рубашку, спросила дрожащим голосом:
— Жорик, когда все это кончится?
А вот об Ингеборге ни полслова. Ладно, сам вижу. Вроде ничего страшного.
Продолжая гладить Галю по голове, лишь печально вздохнул:
— Боюсь, Галка, что ЭТО только началось. Зря, что ли, тебя учат стрелять из пулемета?
Притопал Ной, крича в коридоре:
— Джордж, твой заказ!
— Поставь там, в моем номере, и не шуми, народ только-только улегся, — шикнул ему в открытую дверь, продолжая гладить по волосам прижавшуюся к моему животу Галкину голову.
Галя подняла лицо, пристально глядя мне в глаза.
Я наклонился и поцеловал. Губы ее были холодные и «резиновые».
— Останься со мной, — попросила она.
— Не могу. У меня серьезный разговор с Доннерманом. А с тобой я и так останусь… — И тут я метнул в нее парфянскую стрелу: — Только в порядке очереди. Сама же на ней настояла.
— Уже знаешь? — Во взгляде ни капли смущения.
— А то!
Галя отвела глаза и печально вздохнула.
— Если хочешь, Галка, я вискарика тебе сейчас накапаю. Капель четыреста.
— Хочу, — встрепенулась она.
— Бери стакан, пошли со мной.
Мы выдвинулись к моему номеру. По дороге я негромко постучал в соседнюю комнату. Изначально ее занимали Штирлиц с Бандерой, а теперь там был склад имущества, которое нам влом стало держать в жилых помещениях. Сейчас в этом номере томился Доннерман.
Полностью одетый сержант моментально открыл дверь, недоуменно уставившись на меня с Галей.
— Пошли вискарь трескать, — сказал я ему, — нам вроде как наркомовская норма положена.
— Это мы завсегда, и с превеликим удовольствием, — встрепенулся Борис, выскакивая в коридор и запирая дверь номера на ключ.
В моем номере на столе уже стоял живописный натюрморт: штоф виски «Одинокая звезда», ледница и три стакана. Интересно, Ной всегда и всем по три стакана приносит, невзирая на численность населения?
— Ну, за удачу, — сказал Борис, свинтив с бутылки крышку и наливая всем по соточке.
— Удача нужна дуракам, — ответил я уверенно на его тост. — Пьем за победу! За победу, как в случае удачи, так и в случае неудачи. Тем более что нас устраивает только победа. Одна на всех.
— Ага… знаю: за ценой не постоим, — добавил сержант, заулыбавшись.
— Ошибаешься, Боря. Любая потеря в моем отряде есть цена неприемлемая. Поэтому пьем только за победу, без потерь с нашей стороны.
— За вас, мальчики, за ваш рыцарский поступок по защите прекрасных дам, — прибавила, торжественно улыбаясь, Антоненкова.
Глаза у нее уже радостно заблестели. Ей все это действие с распитием крепкого алкоголя в компании двух мужиков ужасно нравилось. Она, наверное, уже предвкушала дальнейшее. Может, сразу с двумя.
— Тогда сюда, пожалуйста. — Борис постучал согнутым указательным пальцем в свою щеку.
На что Антоненкова не преминула поцеловать его в указанное место. С ее ростом Боре не пришлось даже наклоняться. А потом поцеловала и меня, но уже в губы. Сладко и обещающе.
Выпили.
Налили еще.
И еще выпили. Уже молча. Без тостов.
И только сейчас отпустило.
Расслабило.
Сделало добрым.
Что было совсем не ко времени.
— Галка, — сказал я, гладя ее по спине кончиками пальцев, слегка нажимая ногтями, на что она отзывалась под тонким халатом лопатками, как породистая кошка, — вали досыпать, а то у меня с Борей тут еще разговор чисто мужской остался, обязательный, а поспать дюже как хочется.
Галя явно обиделась, хотя виду не подала. Но и с места не дернулась. Жизненный опыт ей подсказывал, что если мужики напоили, то мужики и трахать будут. А что болтают чего-то, можно и мимо уха пропустить. Так и стояла, раздавая авансы, то мне, то Борису, с ритмичностью маятника.
Борис фишку просек. Чмокнул Галку в щеку, развернул за плечи и хлопнул по аппетитной попке.
— Иди, Галь, у нас с Жорой действительно чисто мужской разговор.
Когда обломившаяся Антоненкова ушла, я запер номер на ключ и подсел к столу.
— Наливай, что сидим? — это я уже Борису попенял.
Накатили еще по песятику.
Выпили.
Крякнули.
Рукавом занюхали.
И только потом я на него наехал:
— А теперь, Боря, колись: с кем ночевал?
— Жор, а какой твой разница? — тут же парировал сержант, не снимая лыбу с лица.
— Большой разница, Борь. Гладишь свою лысую голову и чувствуешь под рукой, что она чистая, а на самом деле оказывается, что ты уже рогат, как сохатый, — констатировал с неудовольствием создавшееся положение.
— Так это факт только твоей биографии. Других не касается, — настаивал, нагло ухмыляясь, сержант.
— Зайдем тогда, Боря, с другой стороны. Тебя я всегда понять могу, хоть ты и укусил сейчас кормящую руку, теперь пойми и ты меня. У меня тут гарем, семья, если хочешь. Допустить измены хоть одной жены я не вправе, иначе слетает к черту вся дисциплина и коллектив жен моментально пойдет вразнос. И так я их держу из последних сил очень сложной системой сдержек и противовесов. С кем ты сегодня спал, завтра утром будет знать весь гарем, а значит, и я. И первым, КРАЙНЕ НЕОБХОДИМЫМ, моим действием будет мой с этой женой немедленный развод. При всех.
