Но объяснять, что мне сейчас нужно и то, и то, да по какой причине, не стал — время дорого. Лишь проворчал, приматывая ножны к щиколоткам, чтоб не высовывались раньше времени:
— Запас карман не тянет. А сейчас слушай и запоминай. Возьмешь моего коня и прямиком в полк. Первым делом к третьему воеводе. Скажешь, что князь Мак-Альпин велел объявить общую тревогу и немедля выступать к Москве, в коей надлежит быть… вчера.
— Вчера? — оторопел Дубец.
— Вчера, — повторил я. — Это знак, что ты от меня. Он поймет. Но выступать надлежит частями. На дороге их могут подзадержать казаки, потому пусть три сотни садятся на лодки — и вперед, к Яузским воротам. Там оставить два десятка, а то стрельцы могут перепугаться такого количества всадников и закрыть ворота. Остальным всем вскачь или бегом до Кремля, а там прямиком в царские палаты, к первому воеводе.
— Федор Борисович ныне в старом отчем доме пребывает, — возразил Дубец.
— Это точно?
— Дак Сутупов сказал, что они с Квентином туда пойдут, а ежели Ксения Борисовна там, то и…
— Брат ее тоже там, — подхватил я и заявил: — Промахнулся я в тебе, Дубец. Ты не дважды молодец, а… трижды.
— А енто как? — удивился ратник.
— Тоже после. Все после, — отрезал я и продолжил: — Значит, две-три сотни в старые хоромы Бориса Федоровича, остальные пусть берут всех бояр, кто только есть в Москве. Подворья прочесать, как волосы после бани — самым густым гребнем. Но особо — Богдана Бельского и Басманова. Петр Федорович может находиться на подворье бояр Голицыных — туда тоже две сотни. Нет, даже три — у него там казаки. Брать только живыми.
— Это бояр, — уточнил Дубец. — А казаков?
— И их тоже.
— Навряд ли они по доброй воле сабли сложат.
— Тогда обложить подворье, чтоб муха не пролетела, и дожидаться меня. В бой вступать нельзя. Жаль, скрытно не выйдет. Ну тогда пусть поступают наоборот — очень явно. Сабли наголо, арбалеты во второй руке, пищали за спиной. Пусть народ шарахается — быстрее добежите. — И поторопил: — А теперь вперед, гони во всю мочь и коня не жалей. Скажи Зомме, что от его быстроты зависят жизни первого и второго воеводы. — И, закончив привязывать ножны с ножами и натянув поверх сапоги, тоже метнулся седлать коня.
— Как… второго? — опешил Дубец.
— Потому что время дорого, — пояснил я. — Ты — в полк, а я — в Москву.
— Один?! — ужаснулся ратник.
— И один в поле воин… если он воин, — хмуро ответил я.
— Дак ведь не сказал я тебе, запамятовал, — спохватился Дубец. — Казаки-то не просто так выставлены — по твою душу, княже. Так что нельзя тебе в град ехать.
— Нельзя, — согласился я. — Но надо. Значит, поеду.
— И я с тобой.
— Нет! — отрезал я и напомнил: — Тебе в полк — это куда важнее. Присягу не забыл?
— Да что ты?! — даже возмутился он.
— Вот и выполняй приказ. — И поторопил: — Живо на коня! — А когда он уже был в седле, в самый последний момент мне припомнилось еще кое-что. — Зомме скажи, пусть прихватит с собой то, что я оставил в последний раз. Он может и тут не поверить, так ты передай ему: «Двое из ларца, да не одинаковы словца».
Это было что-то вроде пароля, который я сообщил Христиеру, когда мы с ним прятали шкатулку с двумя грамотками Дмитрия. Теперь Зомме точно будет знать, что Дубец исполняет мое поручение.
Несколько подосадовав, что забыл спросить о направлении, куда мне двигать из этой чащобы, я решил отталкиваться от обратного, то есть пробираться в сторону противоположную той, куда ускакал ратник.
Через полчасика меня обуяли сомнения — точно ли я еду. Их развеял колокольный звон, донесшийся до меня издали, причем именно оттуда, куда я направлялся. Церковь собирала прихожан на заутреню.
«Вот тебе и ответ, — усмехнулся я. — Можно подумать, бог услышал и подсказал. Ну что ж, раз так, получается, он на нашей стороне».
Но я тут же осадил свой нездоровый оптимизм. Лучше об этом до поры до времени не думать, и надеяться на небесное воинство, то бишь на Стражу Верных, ни к чему. Теперь лишь бы самому не опоздать.
К тому же всевышний если и подсказывал, то делал это очень странно — звон доносился до меня как справа, так и слева. Ну и спереди тоже, само собой.
И как тут быть?
Немного поколебавшись, очень уж манило повернуть направо — оттуда звон был слышен сильнее всего, — я направил коня прямо, вовремя вспомнив про слободские церквушки и Андроников монастырь, что близ Яузы.
«Кажется, причащаются и отпускают грехи только после обедни, — припомнилось мне. — Ну да ладно, у меня нынче будет иное причастие, кровавое. Вот только интересно, кто раньше вкусит крови и тела?»
Добравшись до Москвы, я уже понял, что место нашей с Дубцом встречи было где-то посредине между расположением полка и Скородомом, и как бы не ближе к Страже Верных.
На миг мелькнула запоздалая мыслишка, что, возможно, лучше было бы тоже поехать в лагерь, но я сразу отогнал ее прочь.
Все равно ушло бы слишком много времени, непозволительно много, а тут каждая минута на счету.
Как назло, приключилась заминка на въезде в город.
Если Скородом я миновал без труда, то на воротах, расположенных под четырехугольной Яузской башней, высящейся над белокаменными стенами Царева города, в помощь стрельцам были поставлены два казака.
Все правильно, как и предупреждал Дубец. Вот только для чего они — для контроля за пропуском людей? Или они из тех, кому поставлена задача по моему поиску и задержанию?
К сожалению, моя одежда им не внушила доверия. С одной стороны, уж больно нарядная, а с другой — будто меня выжимали вместе с нею, причем весьма долго и старательно.
— А ты что ж со всеми прочими на поклон к нашему государю в Серпухов не поехал? — поинтересовался один из казаков.
— А я уже оттуда, — недолго думая соврал я.
— Эва, яко ты быстро обернулся, — удивленно протянул казак.
— Так я не со всеми прочими, а пораньше, — пояснил я. — А теперь вот послан Дмитрием Иванычем за порядком в его стольном граде присмотреть.
— И что, один, без никого? — Удивление казака продолжало нарастать.
— Так ведь присмотреть, а не наводить, — отчаянно выкручивался я. — Дмитрий Иваныч сказал, что тут и без того людишек изрядно, есть кому татей унять, а вот по царским покоям надо будет кой-что сделать. — И, наклонившись к нему поближе, шепотом добавил: — К тому же слово его везу… тайное. Понял ли?
— Понять-то понял, — протянул он, — токмо что ж ты врата себе для въезда выбрал самые дальние?
Ишь ты какой наблюдательный. Тут я и впрямь не подумал.
Действительно, какого лешего гонец, едущий с юга, не подался к ближним Серпуховским воротам, на худой конец к соседним — Пречистенским или Арбатским. Да и Москву-реку не надо было бы форсировать, причем дважды.
«Опаздываем», — мурлыкнуло предчувствие.
«Заткнись, без тебя знаю!» — огрызнулся я, и на секунду в моем воображении отчетливо возник царевич Федор: улыбчивый, добрый и… такой одинокий — ни единого защитника рядом.
«Хоть бы церковь вмешалась», — тоскливо подумал я.
Ну ладно, патриарх Иов уже не в силах — самого скинули и увезли куда-то, но остальные-то на месте. Неужто не найдется ни одного порядочного, который припомнит, что он служитель того самого, который говорил: «Не убий» и всякое прочее в том же духе?!
Эх вы, лукавые проповедники, на деле трясущиеся только за собственные шкуры. Выходит, грош цена и вам, и вашим проповедям, и вашей вере, которая…
Но я ошибался.
Один нашелся…
От подворья князя Голицына до старых хором Годунова чуть ли не рукой подать. Если в саженях — трех сотен не наберется. Однако даже такое расстояние одолевать пешком боярину не по чину, а если он из начальных — тем паче.
Потому направлявшаяся в столь раннее время небольшая процессия была конной, как и положено.
Возглавляли без малого два стрелецких десятка из здоровенных, специально подобранных детин сразу два князя и боярина, причем оба Василия — Василий Михайлович Рубец-Мосальский и Василий Васильевич Голицын. Посреди них — Дуглас.
