— То не вина Федора Борисовича, — выдохнул отец Антоний. — Не верю я, что по его повелению…
— И Васюк таковское мне поведал, — кивнул Снегирь. — Мол, второй воевода полка, где он ныне служит, тож туда угодил и не раз ему сказывал, будто не ведает о том царь. А я инако мыслю: нешто могут без его ведома эдаких людишек в темницу саживать? Ладно, сына моего, он из простецов, но коль второго воеводу, кой князь к тому же, — да быть такого не могёт! Вот и не поверил Васюку. Опять же и сердцем разъярился, глядючи на руки его. Тока вот ныне ушла моя злоба куда-то и уж сам толком ничего не пойму. Оно, конечно, таковскому царю на престоле быть не след — бояре живо всю державу на куски раздерут, но и убивать-то его на кой?
— А ты второго воеводу сам о том спроси, — посоветовал священник. — Он и мудер, и добр. Ему во всем верь. Я сам ему верю, и ты тоже…
— Поспрошал бы, коль встретил, — вздохнул стрелец. — Я ить его и в лицо знаю — довелось ранее раза три-четыре зрить, егда на стороже у царских палат стоял. С виду-то хошь и князь иноземный, ан не чинится, да и ходит прямо, нос не дерет. Опять же и Васюк про него изрядно славного мне поведал. Да где ж его сыщешь-то? — усмехнулся Снегирь.
— А ты… — Но договорить отец Антоний не успел. Лицо его исказилось от боли, и он, тяжело застонав, закрыл глаза.
— Эй, отче! — встревоженно окликнул его ратник. — Ты чего?! — Но потом, приложив ухо к груди священника, несколько успокоился. — Дышит, — прошептал Снегирь.
«Ему бы лекаря», — подумалось стрельцу, и он, продолжая бережно держать на руках седую голову священника, принялся оглядываться по сторонам. В первый раз на его зов никто не откликнулся, но теперь людей вроде как поприбавилось, может, и сыщется.
Однако крикнуть ратник не успел — толпа как-то раздалась в стороны, и в образовавшемся проходе Снегирь увидел того, о котором только что сетовал, что сыскать не удастся.
Выглядел тот чудно и совсем не по-княжески. Платье изрядно помятое и кое-где в пятнах грязи, сам растрепанный и без коня. Да что без коня, когда у него на голове шапки и той не имелось.
«Вот тебе и на!» — обомлел стрелец, но от удивления таким загадочным видом даже не сумел ничего вымолвить, а загадочный бегун так и проследовал бы мимо, но бросил взгляд на лежащего священника и резко сбавил ход.
Остановившись подле Снегиря, он коротко спросил:
— Жив? — И, даже не дождавшись утвердительного кивка, поинтересовался: — Они там?
Стрелец снова молча кивнул, и второй воевода его сына опрометью поспешил наверх.
Стоящие снизу, у самого подножия лестницы, оторопело пропустили его, удивленно таращась вслед, а вот у тех, кто находился на самом крыльце, времени было побольше, чтобы сообразить, и они решительно загородили бердышами путь к входной двери.
Снегирь не слышал, о чем там говорила с иноземцем выставленная Молчановым стража, но видел, что произошла заминка и что этого князя — Мак… как же его там, а ведь называл Васюк несколько раз — дальше не пускают.
Если бы сын не рассказывал о нем столь много хорошего, десятник бы еще подумал, но этот иноземец не просто сидел с его родным дитятком в одном узилище, но и, не брезгуя, кормил его с ложки, а потому…
— Придержи-ка, — велел он своему знакомцу Зароку и, бережно передав седую голову священника из рук в руки, потянулся за бердышом.
— Эй, Митяй! — крикнул он, вставая. — Пропусти князя! Добром прошу! — В его голосе чувствовалась такая нешуточная угроза, что стоящие наверху стрельцы только молча шагнули в стороны, давая воеводе свободно пройти.
Снегирь удовлетворенно кивнул и решил, что уж теперь-то он непременно улучит часец и подойдет опосля к князю, чтоб поделиться раздумьями, спросить обо всем непонятном, ну и… поклониться за Васюка…
Глава 26
И один в поле воин
Чалый все-таки не дотянул, и я еле-еле успел соскочить с него. Но передо мной уже зияли широко открытые Константино-Еленинские ворота, в которые я пригласил всех, кто оказался поблизости.
— Чего стоим?! — заорал я истошно. — Там государя убивают, а вы стоите?! Айда за мной!
Ответа я не услышал, а может, просто не дождался. Мне было не до этого. Я бежал, представляя собой весьма экзотическое зрелище. По виду боярин, по замашкам — тать, а судя по окровавленному виску — вообще не пойми кто.
Кого-то я соблазнил, потому что услышал за собой крики, шум, гам, но главное — топот множества ног.
Отлично! И я припустил как лидер гонки, продолжая накручивать себя на бегу: «Значит, стрекозы оказалось мало? Не вышло нужного эффекта? Только наш повелитель времени Числобог забыл, что я на крохотное насекомое не тяну, особенно в эдаком виде. Скорее уж на птеродактиля. И если даже он не принесет должного результата, то…»
Но об этом думать не хотелось, а потому я сосредоточился на ритмичном дыхании, которое мне еще ой-ой-ой как понадобится, а потому надо бы его по возможности сохранить.
Хорошо, что дистанция оказалась короткая…
Когда я подлетел к крыльцу годуновских хором, там уже стояли люди. Но бежавшие сзади меня создавали такой ор, что продираться сквозь это скопище мне не понадобилось.
Отреагировавший на новый шум народ, завидев несущегося на него со всех ног молодого боярского сына, явно не собирающегося тормозить, попятился и мгновенно раздался в стороны, уступая мне дорогу.
Увы, хоть толпа и бурлила, но ее накал не дошел до критического. Знай я, что имею в запасе хотя бы десяток минут, я бы постарался довести ее до кипения, но есть ли они у меня?
Вот и я этого не знал.
У самого крыльца какой-то стрелец держал на коленях окровавленную голову священника, в котором я с ужасом узнал отца Антония.
Но останавливаться было нельзя. Все потом — ты уж прости меня, отче. Помочь я все равно не в силах, а посчитаться за тебя я постараюсь, причем с процентами.
Однако не удержался и на миг притормозил.
— Жив?
Стрелец молча закивал головой. Уф, от сердца отлегло.
— Они там?!
И вновь последовал утвердительный кивок.
Отлично!
А вот радоваться, что успел, пока рано. Да и не время — впереди выросли бугаи, настроенные достаточно решительно.
Те, что внизу, были несколько иными, более обалдевшими, что ли, а эта пятерка…
— Сдурели, ребятки? — проникновенным голосом поинтересовался я у них. — Одному государю служим, а вы передо мной дверь закрыли. Совсем обезумели?
Те замешкались, переглядываясь.
— Дак не велено, — неуверенно протянул один.
— Кому? И кем? Голицыным, что ли? Так ведь чихал я на твоего Голицына! Пес он и псом издохнет!
Детина вытаращил на меня глаза в полном недоумении, удивленно глядя на человека, который походя обозвал одного из наипервейших бояр Руси псом, но уступать мне дорогу все равно не собирался.
Получалось, придется драться.
Дьявольщина! Сколько же времени у меня это займет?!
Я быстро прикинул, с кого начинать, сделал шаг назад, но… тут подоспела помощь снизу.
Тот, что держал на руках голову отца Антония, уже стоял с бердышом в руках и шутить не собирался.
Во всяком случае, рявкнул он достаточно зло, но… не мне, а стоящим напротив стрельцам.
Те переглянулись и нехотя отступили в стороны.
Вот и славно. А в сенцах никого, и можно истратить пару-тройку драгоценных секунд на то, чтобы извлечь саблю из ножен, а засапожник Дубца из голенища сапога…
— Ну и чего встали, псы?! Дави его! Дави! — науськивал Голицын оставшуюся в живых пятерку во главе с Молчановым, которая, пыхтя и то и дело спотыкаясь на телах Квентина и своего товарища, пыталась заломить руки царевичу.
— За уд его, за уд хватай, Михайла! — азартно крикнул Сутупов.
— Токмо чуток его придержите, а я счас, — пропыхтел Молчанов, тяня руку к штанам Федора, и вдруг, неожиданно ойкнув, стал оседать на пол.
В спине Михайлы, кулем свалившегося к ногам царевича, торчал нож.
