– Отравили, июды!
– Уморить порешили!
– Изверги!
Но громче и чаще над всеми прочими возвышалось яростное и многоголосое:
– Бей!
Но в ворота никто не ломился – лишь безостановочный топот людских ног.
Я удивленно пожал плечами. Это что – народ столь обеспокоен несчастьем, случившимся с Федором?
Оставалось невольно возгордиться – ай да Мак-Альпин, ай да сукин сын! Вон как изловчился, ухитрившись за считаные дни – и месяца не прошло – поднять престиж юного Годунова!
Придется открыть ворота, чтобы все объяснить людям, а заодно и успокоить их. Мол, хоть и велика была опасность, но сейчас с ним лекари, так что выживет престолоблюститель, непременно выживет.
Помешала осторожность и всплывшие в памяти слова травницы, которая ничего определенного не обещала. В ответе ее вроде бы больше «да», чем «нет», но получалось, что всякое возможно, а потому торопиться ни к чему.
К тому же для начала следовало заняться гонцом.
– Пошли, и сам увидишь, что царевича сейчас только на носилках таскать – совсем плох престолоблюститель, – миролюбиво предложил я и, не дожидаясь согласия, властно потянул его за рукав, велев остальным: – А вы тут пока побудьте.
– Некогда нам тут прохлаждаться, – проворчал десятник с утопленной в плечи головой. – Али пущай сам князь с нами прокатится до государевых хором да сам все и растолкует. С него не убудет небось, а путь недолог...
Вспомнил, где я его видел!
Уж очень схожие слова – почти одно к одному – он сейчас произнес, вот и припомнилась мне узкая московская улочка со здоровенными сугробами вдоль высоченных заборов и две ватаги, неумолимо смыкающие возле меня кольцо, а впереди вот этот самый крепыш.
Даже голос его тут же всплыл в памяти: «Пущай княже с нами прокатится до подворья боярина мово. С него не убудет небось, а путь недолог. Ну а коль промашку дали, обратно довезем куда скажет...»
– А ты ведь мне знаком. – И я в свою очередь почти дословно процитировал слова Игнашки, с которыми он тогда обратился к крепышу: – Ты Аконит из ратных холопов голицынских. И зазноба твоя в Китай-городе проживает. – Только концовка прозвучала иначе, куда миролюбивее, ибо не время браниться: – Так как боярин твой, дозволил тебе на ней жениться?
Крепыш вспыхнул и зло уставился на меня.
– Ежели бы ты, князь, тогда от меня не вывернулся, дозволил бы, – процедил он сквозь зубы, оглянулся на открывающиеся ворота, что-то негромко шепнул стоящему рядом с ним ратнику и проворно метнулся к своему коню.
Я не успел дать команду, чтоб его остановили. Стало не до того, поскольку в ворота не въехал – ворвался шустрый Липень, осадил лошадь и, кубарем скатившись с нее, сразу метнулся ко мне, на ходу вопя во всю глотку:
– Беда, княже!
Крепыш же действовал стремительно – всего нескольких секунд ему хватило, чтобы запрыгнуть на коня и тут же метнуться с подворья прочь, успев проскочить в закрывающиеся ворота.
А Липень уже рядом со мной.
– Беда, княже! – повторил он. – Люд московский близ Запасного дворца сбирается. Требуют двери отворить, чтоб расправу над престолоблюстителем учинить. Меня сотник Кропот прислал, так я чрез окно выскочил, потому и пробрался.
Ничего не понимаю!
За что расправу-то?! Сами орут, что его отравили, сами матерят тайных убийц, тогда о какой расправе идет речь?! Над жертвой?!
– Слыхал? – повернулся я к гонцу. – И куда мне сейчас царевича отправлять? Был бы жив-здоров, и то бы не доехал до царских палат, так что...
Тот тоже посмотрел в сторону ворот и вдруг зло ощерился:
– А что же, чиниться, что ль, с им, коли он длань на царя поднял?! – И сразу осекся, отводя виноватый взгляд.
«Не иначе как сболтнул лишнее из того, о чем не велено было говорить», – догадался я и тут же понял, что происходит.
Понял и... невольно восхитился мастерством отравителей.
Значит, решили одним выстрелом завалить двух зайцев.
Здорово!
Получается, вот тебе жертва – пресветлый государь красное солнышко, а вот тебе и убийца – престолоблюститель, возжелавший сам усесться на престол своего благодетеля, благо, что на царство тот еще не венчан.
И ведь как шустро все провернули, воспользовавшись первым же удобным случаем. Поневоле напрашивается на язык расхожее выражение о пригретой Дмитрием на груди гадюке. И напрашивается, судя по воплям за воротами, не только мне, но и горожанам, которые несутся к Запасному дворцу и орут нечто похожее.
Но как же это истинные убийцы не рассчитали? Живой и здоровый Федор был бы в роли отравителя куда убедительнее.
Однако через секунду понял причину – вновь я смешал им карты.
Мой послушный ученик четко выполнил все команды и советы своего учителя, в том числе и настоятельное, несколько раз для надежности повторенное указание зорко примечать и есть только из тех блюд, из которых прежде будет брать Дмитрий.
Ну и пить тоже.
Так и получилось, что отравленными оказались оба.
Потому и бучу подняли, чтоб сразу завалить Годунова, ведь Дмитрий, если выживет, может не поверить, будто Федор воспылал к нему столь лютой ненавистью, что решился погибнуть, но извести ненавистного похитителя престола.
Зато стоит прикончить царевича, и тогда все отлично.
Мертвому оправдаться затруднительно, и на прочих, включая истинных отравителей, даже если царь и выживет, все равно не ложится никаких подозрений – раз, они оказываются самыми рьяными мстителями за государя – два, что позволит им впоследствии войти в фавор – три, а в перспективе существенно облегчит успех нового покушения – четыре.
Класс!
Остается только похлопать в ладоши, аплодируя их талантам, и... прикидывать, что делать дальше, – уж больно мерзопакостная получалась ситуация, усугубляемая тем, что Годунов тут, а его беспомощные мать и сестра там, в Запасном дворце.
Конечно, очень хотелось бы выяснить, кто же это у нас такой гений, но это потом. Вначале надо подумать, как мне изловчиться и успеть повсюду, а уж тогда...
Или?..
Я внимательно посмотрел на гонца.
– Так кто, говоришь, послал тебя за престолоблюстителем?
– От государя я прибыл, – упрямо заявил тот, но взгляд отвел в сторону.
– Понятно, что ты послан от его имени, – согласился я. – Но кто передал тебе царское повеление? Ведь если Дмитрий Иоаннович тяжко болен, то не мог же он встать с постели и самолично приказать тебе это. Так кто?
Гонец нахмурился и опустил голову, очевидно прикидывая, можно сказать такое или нет. Наконец принял решение и, гордо выпрямившись, отчеканил, сурово глядя прямо на меня:
– Думный боярин Петр Федорович Басманов таковское повелел.
– Понятно, – кивнул я и разочарованно вздохнул, потому что на самом деле было ничего не понятно.
Кто-кто, а Басманов в отравители никак не годился. Этот сделал ставку на Дмитрия, так что никогда не станет рубить сук, на котором сидит. Не резон ему...
Ладно, потом разберемся.
– Значит, сделаем так, – решительно сказал я посыльному, быстро провернув в голове возможные варианты. – Сейчас я... – И осекся, с изумлением глядя на Игнашку, появившегося невесть откуда, но не через ворота точно, я бы увидел.
Этот-то пострел как тут нарисовался?
Впрочем, откуда бы ни взялся, но коли он тут и со столь заговорщическим видом выглядывает из-за угла терема, значит, надо выслушать, но для начала удалить гонца.
– Сейчас тебя, – поправился я, – мои люди отведут в опочивальню к Федору Борисовичу, и там ты сам убедишься, как сильно ему неможется, после чего поедешь и доложишь Басманову обо всем, что увидел. – И кивнул стоящему рядом с Одинцом Самохе. – Проводи и покажи все, но особо пусть заглянет в ведро, в которое Федор Борисович исторг из себя смертное зелье.
Уж его содержимое точно должно убедить – такое в притворстве не навалишь.
– Я его рожей туда ткну, чтоб все разглядел, – зло пообещал Самоха.
Так, с этим все.
Теперь Игнашка.
Выслушав его, я понял, что дело обстоит куда хуже, чем предполагал поначалу.
