Сейчас он узнает это чувство. Легкая дрожь вдоль спины. Холодок жуткого узнавания. По-прежнему стараясь перенести внимание и взгляд с этого участка коридора на другой, Джеральд продолжал напряженно размышлять.
Другие поколения приписали бы все это вмешательству богов… или Бога. Или применили бы представление о так называемой «судьбе». Человеческое эго замечает удобные корреляции, которые потрафляют нашим предрассудкам, нелепому ощущению собственной важности, и не желает замечать исключений.
Наука идет другим путем: учит отказываться от субъективизма. Отбрасывать предрассудки. Мыслить связно и зрело…
…но не следует ли хоть краем глаза, хоть немного, но обращать внимание на слабое и необычное? На вещи, которые слишком хороши… или слишком плохи, чтобы быть истинными?
Движение в области слепого пятна.
Этого не может быть. Клетки его роговицы обращены не к этой части коридора. Но Джеральд что-то заметил и позволил этому чему-то принять форму, ничего особенно не ожидая…
…и отшатнулся, получив неожиданно сильное впечатление – мгновенный удивительный отпечаток в мозгу: стремительно промелькнувшая узкая, заостренная морда с длинными усами, вислый хвост, черные глаза, сверкающие…
– Порфирио, – прошептал Джеральд. Крысиный бог Внутренней Сетки. Мифологический персонаж, которому тем не менее поклоняются бесчисленные группы, индивиды и ир по всей Земле и в космосе, они жертвуют богу-покровителю смоделированных существ «десятину» – одну миллионную своей процессорной мощности, чтобы тот мог использовать ее для себя.
Джеральд вырвался из транса, потер глаза и взглянул на коридор, на этот раз со всем вниманием. Там ничего не было. Ничего, кроме пыли, липнувшей к пластиковому полу из-за статических зарядов и центробежной силы.
Никакого коббли. По-видимому, знаменитый маленький виртуальный грызун – возможное порождение его подсознания! Иллюзия, плод воображения и усталости. На другом уровне, очевидно, Порфирио представляет другое объяснение истории жизни Джеральда. Заурядная неотвязная мысль: все это обыкновенное моделирование.
А проснувшись в следующий раз, я увижу, что живу в мире кристалла, обреченного бесконечно блуждать по обширной межзвездной пустыне? Или уже погружен в ил на дне моря какой-нибудь планеты? Может, эта моя реальность на борту могучего корабля, где я легендарный герой-предводитель, всего лишь место, куда мое сознание ныряет, чтобы уйти от ужасной правды?
Если так, нужно ли подвергать «реальность» таким суровым испытаниям? Пытаться проснуться? Не лучше ли оставить все как есть?
Хороший вопрос.
Но характер есть характер. Личность остается личностью. И Джеральд знал, каким будет ответ, потому что он был таким, каким был.
Дьявольщина, да. Я всегда стараюсь проснуться.
Он усмехнулся.
Хватит.
Охоте на Айкиного коббли он может уделять всего несколько минут, изредка, все силы уходят на борьбу. Битву за человечество. За Землю. И может, даже больше.
«И все же человек способен на многое. Он многое может.
– Поэтому я вернусь, – сказал он участку коридора. – И не забуду».
88
Рыба-рогозуб
Она бежит, на голых загорелых ногах блестит легкая испарина. Шелковые шорты и короткий топ, босые ступни легко касаются поверхности, которая под пальцами мягче, чем трава. Сладостное ощущение погони. Она то преследователь, то преследуемая. И знает, что если попадется, то исключительно по собственному выбору. Прыгает, подскакивает на легком ветерке.
Теперь она плывет. Бархатное прикосновение воды к коже. Первобытное, но вневременное. Почти внутриутробное по своей невинности, но без ощущения тесноты матки. Она поворачивает голову в такт дыханию. Чувствует, как мягко сгорает используемая сила. И не хочет защиты, не нуждается в ней.
И вода становится любовником. Она касается всех гладких изгибов плоти, скользит вдоль рук и ног, бедер и талии. Ее касаются пальцы, ладони, жадные, восхищающиеся, похотливые и оценивающие, постепенно они сжимают ее все сильнее, становятся все желаннее в точном соответствии с ее растущим желанием. Рот, игриво кусающий, закрывающий и вбирающий ее губы в бесхитростных поцелуях… Уэсли…
Но рот, и руки, и поцелуи меняются. Преобразуются. Совершенствуются. Они по-прежнему нежные, по-мужски требовательные, но с оттенком – очень приятным – отдаленного намека на полимер и железо. Гордый, сильный, мужественный, достойный… и модифицированный, изменившийся, перестроенный… Гэвин…
Тор старалась не проснуться. Но сон рассеивался, программа, контролирующая «холодный сон», строго сказала: «Довольно». Десять дней во сне – это предел, их должны сменять два дня бодрствования и управления кораблем. Еда и упражнения. Забота о реальной жизни.
Как обычно, в первые мгновения по пробуждении Тор осмысливает свой усложненный облик. Внешние очертания ее тела включают металлический и пластиковый корпус, без которого она погибнет.
Предложат мне новые модификации, когда я вернусь? Придет ли день, когда я снова смогу бегать и плавать? Принимать настоящий душ? Завести любовника?
Она решила сохранить весь химизм своего прежнего тела, включая либидо, которое постоянно тревожило ее сны. Снова соединить все это с настоящей кожей, настоящей плотью… ну что ж, мечтать не вредно.
«Гэвин пройдет апгрейд легче», – думает она, смутно вспоминая, каким он представал в ее сне. Полубог. Или человек, но со многими усиленными «достоинствами»…
– Проклятие! – пробормотала Тор; ей захотелось ущипнуть себя за кончик носа – если бы у нее был нос – или плеснуть в лицо холодной воды. Но вместо этого она отстегнулась и выплыла из ниши для сна. Пора за работу.
Несколько часов спустя, проведя все необходимые осмотры и убедившись, что все системы корабля в порядке, Тор отдыхала в тускло освещенной рубке управления, полуплавая в слабом тяготении, создаваемом двигателями «Уоррена Кимбела».
Как с момента ее появления на свет, в грудной клетке Тор билось ее сердце. И эта мягкая пульсация ритмично покачивала ее тело, заставляя его соприкасаться с внутренней поверхностью кераметаллического корпуса, в который она была заключена. Ее панцирь – после того пламени, что охватил «Дух Чула-Висты».
Раковины внутри раковин. А вне ее кожи корабль – еще много слоев.
В представлении Платона и его современников космос состоял из идеальных хрустальных сфер, по которым вращались планеты и звезды. Представление более удобное, чем современное об огромном, почти пустом пространстве, простирающемся на десятки миллиардов световых лет.
Корабельные сканеры расширили восприятие Тор, и она почувствовала, что окружена скоплениями и туманностями, звезды стали похожи на фосфоресцирующий планктон в безбрежном море. И снова Тор задумалась.
Что происходило там давным-давно?
И что происходит сейчас?
Она никак не могла забыть историю, которую маленькие руки высекли на Розеттской стене. Хотя некоторые части наскальной резьбы казались понятными, общий смысл ее не поддавался осмыслению. На картинах изображались существа, подобные машинам, занятые чем-то недоступным пониманию. Тор сомневалась в том, что археологи или «умные толпы» когда-нибудь смогут расшифровать все послание.
Мы подобны рыбе-рогозубу, которая выбралась на берег, когда материки уже были завоеваны другими. Недоуменно моргая, мы смотрим на берег, который кажется нам опустошенным. Нас окружают скелеты тех, кто пришел раньше.
Но те, кто появился раньше нас, не все вымерли или исчезли.
На песке остались следы.
Стена – свидетельство эпохи забвения простых, наивных правил. Машины менялись. Эволюционировали.
