Отпуск закончился. В первый рабочий день, подойдя к знакомой лавке, очень воинственно настроенный В. обнаружил, что вместо того лавочника работает другой. В. спросил, где же прежний.
— Уволился, — последовал ответ.
— Ясно… Будьте добры, один пирог с яйцом и луком и один с курятиной.
Вечером того же дня В. решил пройтись и подышать свежим воздухом. Чтобы срезать путь, следовало идти через переулки в старой части города. В. отлично знал дорогу, поэтому спокойно сворачивал из одного переулка в другой, даже не сверяясь с табличками на домах. В дальнем конце одного из переулков В. случайно увидел следующую картину: из полуподвала торопливо вышло два или три десятка человек, причем все кутались в одежду так, что их лиц было не разобрать. Группа быстро рассыпалась, и люди торопливо разошлись, каждый в свою сторону. Дверь подвала лязгнула, грохнули массивные засовы, и установилась тишина. В переулке остался только один человек. Он повернулся к В. спиной, положил что-то на землю и стал возиться. В. пошел к человеку и сделал вид, будто идет мимо, никакого дела до происходящего у него нет. Как только они поравнялись, человек резко встал и развернулся к В. лицом. Он испуганно отпрянул и схватился за свою ношу — футляр — словно за какую-то драгоценность. В. невольно остановился, разглядывая незнакомца.
Мужчина выглядел оригинально. Длинные волосы спускались по плечам смолянистыми патлами. Засаленная одежда состояла из осеннего пальтишка, разорванного в плечах и без пуговиц, грязно-оранжевый шарф обмотал шею, словно удавка, ботинки знавали лучшие времена и давно нуждались в починке.
В. и незнакомец замерли друг напротив друга в напряженных позах. Только облачка пара, вырывающиеся при дыхании, свидетельствовали о том, что оба живы. Мужчина ссутулился, прижал голову к плечам, как в ожидании удара.
— Что вы делали? — вежливо спросил В..
— Ничего особенного, — стеснительно отозвался грязно одетый мужчина.
Оба уставились друг на друга; один в явном недоумении, второй — с немым вопросом.
— Что это у вас такое в футляре?
— Ничего особенного! — повторил мужчина. — Ничего, что было бы противоправно, — поспешил добавить он и сделал движение, чтобы уйти.
Ответ явно не удовлетворил В., который, почувствовав одновременно собственную власть и пугливость оппонента, упер руки в бока и подошел к мужчине поближе.
— М-да? Постойте-ка. Тогда что же там находится?
Вынужденный остановиться мужчина мялся, оглаживая грязными пальцами черную кожаную поверхность. Его спина ссутулилась еще больше.
— Ну?!
Мужчина подпрыгнул.
— Сударь, умоляю! Позвольте мне уйти.
— Только после того как покажете мне, что храните в футляре. Показывайте или я вызову полицию. Я жду!
— Ну ладно… — Мужчина заторможенно положил футляр на землю, отщелкнул замки, откинул крышку и поднес к глазам В. предмет, находившийся внутри.
В. достаточно было одного взгляда на предмет, чтобы все внутри него всколыхнулось, и сам он пожалел о своей просьбе. Предмет лаково поблескивал в свете желтого фонаря чайным отливом, с мелкими трещинками и зазубринами по краям; предмет выглядел старым, но цельным и как будто в рабочем состоянии. Края округло загибались в некую форму.
— Что… что это? — пробубнил он.
— Это скрипка, сударь. Музыкальный инструмент. На нем играют.
В. опасливо огляделся; в переулке было безлюдно. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь увидел его в компании этого оборванца. Еще подумают не то — потом придется объяснять.
— И что же, ты играешь на этой… скрипке? — В. неопределенно повел рукой. Теперь ему самому захотелось убраться восвояси.
Бродяга с нежностью посмотрел на инструмент, провел кончиком пальца по струнам:
— Это так. Я знаю много мелодий, веселых и грустных, быстрых и медленных.
— И конечно же, все они запрещены законом.
— Для меня это не имеет значения, — с вызовом ответил мужчина. — Человеку нельзя запретить думать и чувствовать.
В. обдумывал создавшееся положение. Определенно, с ним очень давно не случалось подобного. По идее, сейчас он должен сдать нарушителя ближайшему полисмену и с чистой совестью отправляться дальше. Он сглотнул и внезапно для самого себя произнес:
— Сыграй что-нибудь. И я тебя отпущу.
Бродяга робко посмотрел на В.
— Вы серьезно, сударь?..
— Абсолютно! Я сделаю вид, что мы никогда не встречались.
— Х-м-м, как угодно.
Он торжественно поднес к подбородку скрипку, положил на струны смычок, закрыл глаза. Вздохнул и заиграл. По переулку разлилась тихая мелодия. Начавшаяся незатейливо, с каждым мгновением эта музыка усиливалась, развивалась в удивительный по красоте мотив, и этот хрустальный, кристально чистый поток заполнял собой окружающие вещи, проникал в каждый камешек, в каждую снежинку, даже в кожу, заставляя их вибрировать в унисон. Лицо скрипача преобразилось, приобрело возвышенное выражение. На нем проступили новые черты, сделавшие его поразительно притягательным, словно оно стало вместилищем какой-то божественной сущности, отчего хотелось смотреть, бесконечно смотреть на него, не отводя глаз. В нем читалась энергия, сила, превосходство, оно двигалось, оно жило и дарило жизнь. Оно напоминало произведение искусства, пластичное, многоцветное и многогранное. В толпе горожан оно было бы подобно солнцу, пылающему во тьме.
Вдруг В. понял, что это лицо он запомнит навсегда. Музыкант сыграл последний пассаж и опустил инструмент.
— Вивальди, — прокомментировал он. — Фрагмент «Зима».
Тотчас послышался тихий треск — словно кто-то разбил яйцо о край стола.
— Я нигде тебя раньше не видел? — В. охватило чувство эйфории, легкости.
Музыкант усмехнулся, убирая скрипку обратно в футляр:
— Меня-то вы точно видите в первый и последний раз. Сегодня я уезжаю из города и никогда больше сюда не вернусь.
— Ты очень странно выглядишь, — признал В. — Ты необычный человек.
— Зато вы, горожане, все на одно лицо. Так сразу и не отличишь, кто есть кто. Прощайте, — с этими словами он небрежно отсалютовал и легко зашагал прочь, а его длинные волосы колыхались в такт поступи. От былой неловкости не осталось и следа.
— Постой! — почти с отчаянием воскликнул В. — Что это значит?
Музыкант не ответил и вскоре скрылся за углом. В. почувствовал себя одураченным. Одолела злость. Догонять бродягу было выше его достоинства, кричать на всю улицу — тем более. Старое чувство изъяна в мироздании вернулось с новой силой. К тому же ответ буквально замаячил перед глазами, достаточно приложить лишь небольшое усилие.
Чтобы поскорее добраться домой, В. сел в ночной трамвай. Он заскочил в переднюю дверь и по привычке оглянулся. Пассажиры дремали, двое, склонившись поближе, шептались о чем-то своем, один перебирал содержимое саквояжа. Вагон тренькнул и отправился по маршруту. В. отвернулся к окну. Снова и снова он прокручивал в памяти ту сцену в переулке, пытаясь понять, что же произошло. Прошло несколько минут. Трамвай проехал две или три остановки. Ответ пришел внезапно, четкий и ясный. В. выпрямился, его спина похолодела. Требовалось удостовериться в догадке. Он осторожно обернулся, чтобы посмотреть на попутчиков. В этот момент трамвай дернулся, остановился, двери раскрылись на очередной остановке. Пассажиры автоматически подняли головы, и В. увидел, что всех их объединяет одно и то же — лицо.
Лицо почтальона и лавочника, лицо монтера и кассира, студента и пожилого пешехода, оно смотрело сейчас на В. из разных углов вагона, чуть безразлично, но с легким интересом постороннего наблюдателя. Тут В. показалось, будто перед ним и не лица вовсе, а какие-то нагромождения мускулов, выступы, отверстия и впадины, насильно скроенные в единое целое, словно из лоскутов разной ткани, и будто эта субстанция выглядит настолько дико, противоестественно и нелепо, что существует по какой-то ошибке! Как карикатура.
В. постарался взять себя в руки. На следующей остановке он поспешно выскочил из трамвая, хотя от дома его отделяло порядочное расстояние. С неба повалил снег. Ветер исчез. Крупные хлопья падали вниз совершенно бесшумно. Запахнувшись в пальто, В. шел домой и старался не смотреть на встречных.
— Не будет закурить? — спросил кто-то.
В. невольно глянул на прохожего и отшатнулся.
— Нет! — почти закричал он и, едва не срываясь на бег, припустил дальше.
Наконец знакомые улицы, поворот и дом. Подъезд, лестница, этажи — первый, второй, третий. Дверь! Повернуть ключ, переступить порог и щелкнуть замком. В. с минуту слушал собственное учащенное дыхание. Через комнату приглушенный стенами играл патефон — жена, слушает стандартную субботнюю симфонию под номером двадцать. Возникла мимолетная мысль о том, насколько же эта картонная музыка блекла и негармонична. Успокоившись, он скинул верхнюю одежду, пригладил растопыренные волосы и заглянул в спальню, туда, где возле туалетного столика любила прихорашиваться супруга. Сейчас ему нужна была одна вещь. Он медлил лишь секунду, потом сел перед зеркалом и посмотрел на себя.
