— Взгляните на него, — перебил незнакомец.
Несомненно, это был странный с виду шарик, это не был настоящее яблоко (м-р Хинклиф должен был согласиться с этим); шарик был странного золотого цвета, словно в самом веществе его было заключено солнечное сияние. Глядя на него, м-р Хинклиф яснее представлял себе пустынную равнину среди гор, охраняющие доступ огненные мечи, седую древность только что выслушанной легенды. Он протёр себе глаза.
— Но… — начал он.
— Плод этот сохраняет всё тот же свежий вид вот уже три месяца и несколько дней. Не сохнет, не сморщивается, не загнивает.
— А вы сами, — спросил м-р Хинклиф, — вы в самом деле верите, что это…
— Запретный плод?… Да.
Не могло быть никакого сомнения, что человек говорит вполне серьёзно, и что он в здравом уме.
— «Плод Познания»… — добавил он.
— Но если бы и так? — помолчав, заговорил опять м-р Хинклиф, не отводя глаз от яблока. — Это всё-таки не тот вид знания, которое мы имеем в виду. Я хочу сказать, что тот плод Адам и Ева съели в своё время.
— Мы унаследовали их грехи, но не их познание, — возразил незнакомец. — Всё могло бы стать теперь для нас ясным и понятным. Мы заглянули бы в сущность всего, проникли бы в самый сокровенный смысл вещей.
— Отчего вы не съедите его в таком случае? — вдохновенно спросил м-р Хинклиф.
— Я для того и взял, чтобы съесть его, — отвечал незнакомец. — Человек пал. Только съесть — это вряд ли…
— Знание — сила, — перебил м-р Хинклиф.
— Но счастье ли? Я старше вас, больше, чем вдвое, старше. Не раз я брал этот плод в руку, и сердце у меня сжималось при мысли о том, что можно было бы узнать в этом страшном просветлении… Предположите, что если бы вдруг всё в мире стало бы безжалостно понятно?…
— Это, пожалуй, было бы большим преимуществом, — в общем, — отозвался м-р Хинклиф.
— Допустим, вы заглянули в сердца и умы окружающих вас, в их глубочайшие тайники, — тех людей, которых вы любите, людей, чьей любовью вы дорожите. Что тогда?
— Обманщики были бы выведены на чистую воду, — сказал м-р Хинклиф, поражённый новой мыслью.
— И хуже того, вы узнали бы самого себя, оголённого, освобождённого от самых дорогих иллюзий, таким, какой вы есть, с самыми безотрадными перспективами. Увидели бы то, что ваши слабости и пороки помешали вам выполнить…
— Это было бы чудесно… «Познай самого себя», как сказано.
— Вы молоды, — проговорил незнакомец.
— Если вы не хотите съесть этот плод и тяготитесь им, отчего бы вам просто не выбросить его?
— Пожалуй, и в этом вы не поймёте меня. Как выбросить такую чудесную, блестящую вещь? Раз она досталась тебе, она уже связывает. Другое дело отдать яблоко! Отдать его кому-нибудь, кто жаждет знания, кого не пугает мысль о том, чтобы проникнуть…
— Положим, — с раздумьем сказал м-р Хинклиф, — но плод может быть ядовитым.
В этот момент глаза его остановились на некоем неподвижном предмете, на части большой надписи чёрными буквами по ту сторону окна вагона: «…вуд», прочёл он. Он стремительно вскочил.
— Великий боже! — воскликнул он. — Холмвуд! — фактическое настоящее вытеснило то настроение, которое начало овладевать м-ром Хинклифом.
В одну секунду он с портплэдом в руках распахнул дверцу вагона. Сторож уже размахивал зелёным флагом. М-р Хинклиф выпрыгнул. «Вот!» — послышался голос позади него, и, обернувшись, он увидел сверкающие глаза незнакомца и протянутый ему из вагона, не завёрнутый и красивый, золотой плод. М-р Хинклиф взял его машинально. Поезд уже двигался.
— Нет! — воскликнул вдруг незнакомец и сделал движение, будто хотел схватить яблоко обратно.
— Посторонитесь! — крикнул кондуктор, захлопывая дверь вагона.
Незнакомец кричал что-то, высовываясь из окна и размахивая руками, но м-р Хинклиф слов разобрать не мог, а за тем — тень от моста упала на этого человека и он исчез из виду. М-р Хинклиф стоял, удивлённый, всё ещё глядя, как последний вагон скрывается на закруглении, и держал в руках плод. На секунду ум его пришёл в полное смятение. Но вслед за тем он почувствовал, что два-три человека, стоящих на платформе, с любопытством приглядываются к нему. Ведь это новый учитель начальной школы! И это его первый дебют! Они, должно быть, думали, что незнакомец угостил его апельсином. При мысли о таком наивном объяснении, м-р Хинклиф покраснел и сунул плод в боковой карман, который некрасиво оттопырился.
Но делать было нечего, — он направился к зрителям и, стараясь скрыть испытываемое им чувство неловкости, спросил, как пройти к школе и каким способом можно доставить туда его портплэд и два чемодана, выгруженные на платформу.
Он получил ответ, что багаж его может быть доставлен на тележке за шесть пенсов, а сам он может пройти пешком. Ему почудились иронические интонации. Он смутился ещё больше.
Серьёзный тон человека в поезде и волшебная сказка, рассказанная им, нарушили ход мыслей м-ра Хинклифа и пока что заслоняли настоящее туманной пеленой. Движущееся пламя! Огненные мечи!
Однако, не успел он пройти вокзал, как тревожные мысли об его новом положении, о том впечатлении, какое он произведёт в Холмвуде вообще и на членов школьной семьи в особенности, с новой силой овладели им и очистили его умственный горизонт. Удивительно, до чего неудобным может оказаться мягкий и ярко-золотой плод, всего дюйма три в диаметре, для нервного юноши, который хочет предстать в наилучшем виде. Яблоко ужасно оттопыривало карман его чёрного пиджака, совсем портило линии. Он повстречал пожилую, одетую в чёрное, лэди, и почувствовал, что она тотчас остановилась взглядом на этой выпуклости. Одна рука была у него в перчатке, вторую перчатку, вместе с палкой он нёс в другой руке; взять в ту же руку и яблоко было невозможно. В одном укромном месте, где дорога была как будто совсем пустынна, он вынул яблоко из кармана и попробовал засунуть его в шляпу. Оно было слишком велико, шляпа забавно вздулась и, как раз в тот момент, когда он вынимал яблоко обратно, из-за угла неожиданно показался мальчишка мясника.
— Ч-чорт, — прошептал м-р Хинклиф.
Он съел бы этот плод и сразу обрёл бы всеведение, если бы не было так глупо входить в город, посасывая сочный плод, а плод был несомненно сочный. Повстречайся ему кто-нибудь из учеников — это, наверняка, серьёзно отразилось бы на дисциплине. Кроме того, липкий сок мог запачкать лицо и манжеты, а если сок едкий, вроде лимонного, он мог выесть пятно на его костюме.
Тут, с боковой тропинки на дорогу вышли две хорошенькие, освещённые солнцем девушки. Они медленно шли, болтая, по направлению к городу. В любой момент они могли оглянуться и увидеть позади себя молодого человека с каким-то блестящим помидором в руке! Наверное, посмеялись бы над ним.
— К чорту! — пробормотал м-р Хинклиф и быстрым движением швырнул докучливое яблоко через каменную стену в примыкающий к дороге фруктовый сад. Когда оно исчезло, чувство сожаления шевельнулось в м-ре Хинклифе — впрочем, лишь на мгновенье. Он переложил в руке палку и перчатку и, выпрямившись, с чувством собственного достоинства, ускорил шаг, обгоняя девушек.
Но во мраке ночи м-ру Хинклифу приснился сон: он видел долину и пылающие мечи, и искривлённые деревья, и знал, что яблоко, которое он так легкомысленно выбросил, было действительно яблоком Древа Познания. И, проснувшись, он почувствовал себя очень несчастным.
Утром сожаление рассеялось, но позже снова вернулось и смущало его, только не в те часы, когда он бывал счастлив или очень занят. В конце концов, в одну лунную ночь, часов около одиннадцати, когда весь Холмвуд мирно спал, с удвоенной силой поднялось в м-ре Хинклифе сожаление, а вместе с ним и жажда приключений. М-р Хинклиф выскользнул из дому, перелез через стену у площадки для игр, пройдя молчаливый город, вышел на дорогу к железнодорожной станции и забрался во фруктовый сад, куда бросил свой плод. Но в росистой траве, среди поникших головок одуванчиков он ничего не нашёл.
В оригинальном тексте главного героя зовут «Mr Hinchcliff», что по-русски следовало бы передать как «м-р Хинчклиф».
Портплед — дорожная сумка или чехол для пледа или постельных принадлежностей — М.Б.
