Фриде закрыл глаза. Даже с закрытыми веками перед ним по-прежнему маячил красно-желтый солнечный диск с черной дырой внутри. Не помогала и обычно используемая учеными низкая контрастность при наблюдениях. Пятна были огромными! Такую дыру можно было засечь даже при помощи обыкновенной подзорной трубы.
Когда наступит закат и солнце начнет тонуть в перегруженной пылью земной атмосфере, людям представится случай взглянуть на него незащищенными глазами. Миллионы узреют то, что Фриде наблюдал сейчас. Зияющую рану, размером и очертаниями похожую на одно из лунных морей. Две дыры, чьи размеры и глубина доступны даже невооруженному глазу. Две впадины, продавленные на солнечной поверхности безжалостной рукой.
Фриде вспомнилось, как две недели назад, когда «Гиперион» облетал Южный полюс, он безуспешно вглядывался в пространство, пытаясь отыскать хотя бы малейший след «явления». Тогда он совершенно не был уверен в том, что аномалия действительно существует.
Надо же, какой сюрприз!
За это время вне поля его зрения созрела пара солнечных пятен, и не маленьких, едва заметных пятнышек начала цикла, но огромных, четких, которые обычно появляются на пятый-шестой год, в самый разгар солнечной активности. Более того, на взгляд Фриде, эта пара превосходила размерами Великую Группу пятен 1947 года, самую большую из всех когда-либо занесенных в анналы.
Фриде снарядил эту экспедицию, надеясь подтвердить, что столь долгий период незамутненного солнечного сияния подойдет к концу быстрее, чем считает научное сообщество. Чтобы подтвердить свою теорию, Фриде надеялся найти хотя бы несколько зарождающихся пятнышек или район активной магнитной деятельности, но эти пятна превзошли все его ожидания. Было даже немного досадно от того, что он мог бы остаться дома и с легкостью изучать их с Земли.
Эти мысли проносились в голове Фриде, пока ученый перестраивал датчики и наблюдал за растущей на экранах парой пятен, поскольку теперь «Гиперион» поднялся над горизонтом аномалии и медленно двигался к экватору. В этот момент произошло второе событие, заставившее доктора вздрогнуть.
Пятна соединялись протуберанцем!
Фриде мог видеть его дугу, протянутую вдоль лимба солнечного шара. Протуберанец представлял собой клочковатую полуокружность из бледных газов, выходящую из границы одного пятна и тонущую в другом. Пока Фриде внимательно изучал его экранный образ, из фотосферы вырвался всплеск ярко-красного пламени. Он вырвался из океана будущих частиц, свернувшись в плотный сгусток. Неожиданно сгусток рванулся к вздымающейся дуге протуберанца.
Фриде, не привыкшему к такого рода зрелищам, газовый мост показался ужасающе огромным. Находясь в непосредственной близости, астрофизик мог даже разглядеть его переплетения, впадины и бугорки на поверхности. Внутри огромной трубы сходились течения, выбрасывавшие сгустки свободных газов, почти моментально сгоравших в перегретой атмосфере короны.
– Джели! – Фриде нажал кнопку селектора. – Подойди, пожалуйста, на секунду!
– Что случилось? – В тоне жены слышались едва различимые нотки недовольства. – У меня все руки в соде.
– Я обнаружил протуберанец!
– М-м… а ты разве его собирался искать? Я имею в виду солнечные пятна и все такое прочее?
– Но он просто огромен!
– Да, тогда, наверное, и пятно должно быть немаленьким.
– Дорогая, ты совершенно неромантична!
– Ты абсолютно прав, мой дорогой. Я как раз собиралась пойти в гидропонный процессор и проверить его содержимое.
– Так ты не хочешь его увидеть?!
– Милый, занимайся своим протуберанцем, а я займусь готовкой.
– Ты много потеряла, – сказал Фриде, но его жена уже отключила интерком.
Интересно, а как будет выглядеть этот феномен при панспектральной эмиссии? Фриде пришло в голову, что это пятно, о котором он уже думал как о своей собственности, можно было различить даже при полном солнечном свете.
Доктор распустил ремни, привязывавшие его к креслу, и позволил невесомости унести его к самому куполу обзорной кабины. Сейчас лицевая часть «Гипериона» была повернута к диску звезды, и Фриде знал, что если опустить поляризующие фильтры, то Солнце предстанет перед ним во всей красе.
Естественно, Солнце не будет светить ему в лицо со всей силой, поскольку такое излучение неминуемо убьет его. Темный экран перед глазами ученого был сделан из термостойкого стекла двойной прочности, с теми же промежуточными слоями фреонового геля, как и в других отсеках корабля. Солнечный жар не сможет его испепелить, поскольку контроль за поляризацией купола, представлявшей собой искусно сплетенную сеть жидких кристаллов, осуществлялся собственной экспертной системой, непохожей на радужную оболочку глаза. Фотометры отбирали необходимый видимый спектр, а кристаллы задерживали избыточный свет, могущий оказаться губительным для кожи и глаз, так что ученый был надежно защищен. Можно было без преувеличения сказать, что Фриде смотрел на Солнце настолько пристально, насколько мог себе позволить.
Доктор повернул рукоять.
Скручивание!
Вращение!
Сгущение!
Разрыв!
Газовая трубка, в которую угодил плазмот, уже успела накопить десятки тераватт потенциала внутри канала. Чем сильнее становился поток, тем беспокойнее чувствовал себя плазмот, поскольку избыток кинетической энергии начинал сказываться на его ионной структуре.
Помимо постепенного структурного истощения, плазмота заботило иное. Ему некуда было податься, не с кем переговорить, и не было ни малейшего шанса на то, что положение изменится к лучшему. Он будет просто болтаться в вышине, пока на солнечной поверхности что-нибудь не произойдет.
На мгновение ему закралась в голову мысль отцепиться от внутреннего течения и соскользнуть вниз. Возможно, ему удастся вернуться в фотосферу вместе с нисходящим потоком.
Однако плазмот чувствовал, что, скорее всего, он погибнет. Края трубы терялись в черноте магнитного шторма, о котором он тщетно пытался предупредить своих собратьев и который по-прежнему бушевал в солнечной атмосфере. Падая, плазмот мог запросто угодить в самый центр огромного холодного бассейна нисходящей газовой колонны, которая являлась аномалией на фоне восходящих жарких ячеек фотосферы. Сравнительно холодные газы увлекут его в глубь конвекционного слоя, лежащего на полпути к ядру, где никогда не был ни один плазмот. На дне колодца его могут испепелить термальные энергии.
Стоило рисковать лишь в случае, если плазмоту удалось бы доплыть до одной из стенок бассейна и отыскать восходящий поток. Это было бы возможно, если бы ячейка не превосходила шириной те восходящие колонны фотосферы, которые плазмоты избрали своим обиталищем. Однако бассейн мог оказаться шире их в сотню раз, и тогда плазмоту грозит участь быть заживо погребенным в холодных глубинах.
Плазмоту было не на что надеяться, и он был бессилен предпринять что-либо, безучастно подсчитывая витки газовой трубки и пытаясь приноровиться к невероятным по внутренней силе сгусткам энергии.
Плазмот потерял счет времени, когда внезапно почувствовал происходящие вокруг изменения. Грохочущая газовая трубка внезапно затихла, а скорость потоков энергии снизилась. Начался какой-то новый этап. Газовый мост разрушился прежде, чем плазмот успел сообразить, что же, собственно, происходит.
Он не упал вниз, поглощенный породившей его колышущейся черной мутью, поскольку успел накопить слишком много энергии. Он разорвался, выбрасывая сгустки и струи перегретой плазмы вверх, к колышущейся короне.
Плазмот обвился вокруг одного из бешено несущихся сгустков материи и приготовился к смерти.
Сияние!
Удар!
Ритм!
Скорость!
Борт «Гипериона», 21 марта 2081 г.,
