"Попаданец - это я, - догадался Лешка. - И судя по всему, я не первый, кто сюда загремел".
Такие мысли расширяли представление о здешних порядках до самых невероятных границ. Однако, чтобы Лешка Сухарев меньше думал о познании окружающего мира, а больше вспоминал о собственной шкуре, ему живо накинули петлю на ноги и мигом втащили на борт дирижабля. Тут было светло и уютно, невзирая на сомнительное радушие экипажа. Передняя часть помещения украшалась штурвалом и широким креслом водителя. В задней части располагались двери кают. Вдоль бортов стояли ящики с припасами, бочки с нарисованным черепом и костями, копья, багры и ведра, лежали мешки с песком. По центру имелась ажурная винтовая лестница, уходящая одним пролетом куда-то наверх, а другим вниз.
Когда толстяк взобрался на палубу дирижабля, небо на востоке слегка окрасилось бледным сиянием скорого утра. Последним, тяжело дыша, взобрался орк. Он вытянул за собою веревочную лестницу и угрюмо уставился на хозяина. Тогда воздушный корабль снялся с якоря и, еле слышно тарахтя невидимым моторчиком, медленно отчалил на запад, подальше от солнечных лучей.
Эпизод двадцатый
Меняйте чаще обстановку,
Чтоб сохранить рассудок и сноровку...
Время тянулось мучительно долго, словно движение улитки, ползущей по острому лезвию гильотины. Наконец, ближе к полудню к Лешке подошел орк и, достав острый кинжал, освободил человека от пут. Действовал орк грубо, но без излишней жестокости. Тем же кинжалом он с явным удовольствием ткнул Лешку в задницу и повел его в каюту капитана.
Каюта оказалась в кормовой части дирижабля, между дверьми с буквами "М" и "Ж". Капитан Борманжир слегка прищурился и весьма цинично оглядел пленника с ног до головы. Было видно, что товарный вид приобретенного материала пришелся ему по сердцу.
- Куда меня везут? - осмелился спросить Лешка, цепко оглядывая убранство помещения. От его взгляда не ускользнуло, что тучный владелец воздушного корабля склонен к явной роскоши и комфорту. Помимо дорогой мебели, образцом которой служил шикарный стол на резных дубовых ножках, на стенах висели живописные полотна с обнаженной натурой. Натура была пышная, как и капитан "Цеппелина". Лешка разглядел даже имя художника - некто Heineken van Breedenbrandt. Миниатюрные изящные канделябры прекрасно дополняли эту обалденную живопись. Даже иллюминаторы были занавешены шелковыми шторами, окантованными золотистой бахромой. Пожалуй, единственным недостатком помещения являлась батарея пустых бутылок, скопившаяся возле дивана, по размеру которой можно было судить, что обитатель каюты обожает спиртные напитки ничуть не меньше аппетитных дам средиземноморских народов, включая прелестных эльфиек и томных грудастых орчанок.
- О, вас не есть везут, вас есть немножко доставляйт... - любезно послышалось в ответ.
- Доставляют обычно картошку на базар, а человека приглашают в гости.
- О, майн гот, уферяю фас, вы есть отшен полезный груз, не хуже этот ваш картошка... - Борманжир сделал дружелюбное лицо и широким жестом гостеприимного хозяина предложил гостю место за столом. - С таким колоритным пассажир, как вы, даже моя скромный польза для родного отечества, доннер веттер, выглядит немношко непрезентабельно.
На столе стояли блюда и кушанья, которых Лешка в глаза не видывал. Их было немного, зато выпивки хватало с избытком, ровно столько, чтобы напиться вдрызг, слегка закусить и лечь под стол.
Орк подошел к странному прибору, издали напоминающего патефон, несколько раз крутанул за ручку на боку причудливого устройства, после чего в каюте, в самом деле, заиграла музыка. Орк постоял около "патефона", зачарованно внимая мелодичным звукам, затем опомнился и замер на входе, как часовой. Неведомый оркестр искусно играл на скрипках и виолончелях, задавая легкий темп и манеру общения двух миролюбивых собеседников. Тогда они уселись друг против друга и принялись вполне галантно уничтожать выставленную пищу к чертовой матери.
Через четверть часа, когда спиртные напитки развязали им языки, Лешка Сухарев пришел к выводу, что Борманжир ему нравится. Сволочь, конечно, конкретная, пробы негде ставить, но все же искренность и жизнерадостное поведение толстяка, нельзя было не отметить. Еще через полчаса они сидели практически обнявшись и кидали в орка остатками еды, стараясь попасть молчаливому громиле прямиком в лысый череп. Орк сжимал пудовые кулаки, свирепо сверкал белками глаз, но с места не сдвинулся.
- Мой дорогой друг, господин комраден россич, - непроизвольно икая, произнес Борманжир. - Если бы не фойна с гнуснаый орда, то, майнн гот, я с преогромный радость отпустить твоя симпатичная персона на все четыре сторона. Иди, гуляйся, куда хотеть, чтобы мой усталый глаза никогда тебя больше не видеть на борту моего славного "Чревоугодника". Ферштейн?
- Ферштейн, гер Борманжир, - культурно опьянев, отвечал Лешка Сухарев. - У каждого из нас безо всякого сомнения есть обстоятельный повод находиться именно в том дерьме, в котором ему посчастливилось находиться.
- О, так вы есть филосов, натюрлих?!
- Как и всякий россич, гер Борманжир...
- Тогда это есть отшень беспощадный философия - прямолинейная, как удар стопудовый кувалда по лицу...
- У россичей другой не бывает, ваше степенство...
Мало-помалу беседа переместилась на свежий воздух. Нестойко держась на ногах, парочка собутыльников вышла на палубу "Чревоугодника" и, по-товарищески поддерживая друг друга за плечи, остановилась возле левого борта.
Капитан Борманжир тяжело облокотился на бортик, шумно отдышался, а затем с большим удовольствием принялся рассуждать на тему проплывающих внизу достопримечательностей.
- О майн гот!.. Мой друг, теперь фы должен обязательно посмотреть на этот пастораль! Это есть место для польный любовь и счастливый жизнь! Натюрлих! Если бы не фойна с этот подлый и вонючий орда, то иметь тут свой маленький домик, банька, несколько штук симатишный киндер и гут жена, было бы ошен замечательно...
