Ноги Сержа за ночь, проведенную на корточках, затекли почти до бесчувственности, и теперь он их выпрямил, чтобы немного отошли. Немец, увидев это, негромко позвал:
— Kamerad!.. Kamerad, es gibt nicht eine zigarette?
— Тамбовский волк тебе камрад! — недружелюбно буркнул Серж.
Немец заткнулся и принялся шарить по карманам, выковыривая крошки табака. Был он чуть постарше Сержа, от силы года на два. А может, это война его малость состарила, и на самом деле было ему не больше восемнадцати. Был он сух, мальчишески костляв — длиннополая шинель болталась на нем, как мешок на колу. Такой же белобрысый, как Серж, только уши нелепые — лопушистые, и нос не прямой, а с горбинкой, какой–то ястребиный.
Как только подумал Серж про этот ястребиный нос, так и оторопь его взяла. Не бывает, не может быть таких совпадений. Это уже совсем из ряда вон. Неужели вот это лопухастое носатое существо, и тот, вытертый, сморщенный, с шаркающей старческой походкой, математический профессор — одно и то же лицо? Курт Вингерт… или Виннерт. Кажется, все–таки, Виннерт. Только бабки не хватает до полного комплекта.
За дверью послышался шорох. Серж вздрогнул. Проем окошка закрыла чья–то маленькая голова. Лица против света видно не было, но по торчащим длинным патлам угадывалась девчонка.
— Курт! — позвала девчонка, положив на кассовую полочку пару папирос и спички. — Эй, Курт!
— Danke schön, fräulein Valen, — поблагодарил немец, и протянул одну Сержу, — kamerad, ist zu rauchen?
— Отвали! — огрызнулся Серж.
Он подумал, что ничто в жизни, наверное, не сможет удивить его больше, чем это нагромождение невероятных совпадений. Из нескольких сотен тысяч людей, сошедшихся в бою за этот город, Сержу выпало пересечься именно с этими двумя. Даже ежу стало бы понятно, что это неспроста. Но что крылось за этой шуткой судьбы — пока было неясно.
Немец пожал плечами, заложил одну папиросу за ухо, про запас, а вторую закурил.
— Эй, — позвала девчонка, — а тебя за что сюда?
Серж нахохлился под колючей шинелью, исподлобья поглядывая на непрошенную гостью.
— За глупость.
— Дезертир, что ли?
— Сама ты… — разговаривать в таком тоне с бабушкой, хоть и с девятилетней, было слишком, и Серж умерил тон. — Зачем ты ему помогаешь? Он же фриц.
— Nicht Fritz, — ответил немец.
— Его зовут Курт, — пояснила девчонка. — Он хороший, помогал нам с мамой, консервы давал и хлеб. А когда мама все равно умерла — похоронить помогал. Я ему листовку принесла, и он пришел в плен.
— Какую листовку?
Девчонка порылась в карманах и подала Сержу бумажку, отпечатанную с двух сторон, с одной стороны по–немецки, по–итальянски и еще — Серж предположил — по–румынски — видимо, предложение о сдаче в плен. С другой — по–русски:
«Удостоверение для перехода в плен.
Предъявители сего офицеры и солдаты немецкой армии в количестве ………… чел. во главе с ………………….. убедившись в бессмысленности дальнейшего сопротивления, сложили оружие и поставили себя под защиту законов Советской России. В соответствии с приказом наркома обороны СССР Сталина N»55 и согласно законам Советской страны им обеспечиваются: теплое помещение; шестьсот граммов хлеба в день и три раза в день горячая пища; лечение раненым и больным; переписка с родными.
Настоящее удостоверение действительно не только для группы, но и для отдельного немецкого солдата и офицера.
Командование Красной Армии»
— Немцы за это, наверное, могут расстрелять? — спросил Серж.
Прочитав о еде, он почувствовал, как засосало под ложечкой. Обедать ему довелось только этим проклятым попкорном, и довольно давно.
— За это не расстреливают, — сказала девчонка, — за это вешают.
— Страшно?
— Немножко. Одного мальчишку повесили за то, что на стене написал «Сталинград не сдается!».
За дверью послышались тяжелые шаги. Курт погасил окурок и встал. Серж тоже почел за лучшее встать.
— Что, Валюха–муха, снова своего фрица балуешь? — спросили снаружи. — Ничего, недолго вражине дармовую пайку жрать. Замполит ему какое–то задание придумал.
Дверной заплот лязгнул, заскрипели ржавые петли. Вокруг фигуры вошедшего заклубились облака пыли. Он ткнул пальцем в сторону Сержа:
— Ты! Фриц, ком! На выход. Ком–ком, ерхибен.
***
В подвале было душно, сыро, накурено, и, несмотря на раскаленную буржуйку под окном, совсем нежарко.
— А, привел? — сказал комбат.
Он, отряхнув с рукавов кирпичную пыль, присел на снарядный ящик, разгладил положенную на табурет мятую тетрадь и положил рядом тонкую книжицу карманного формата. Серж видел такие в музее, это был краткий русско–немецкий военный разговорник. Приготовив карандаш, комбат приказал:
— Заги зи… э–э–э… ди… нумэр йрэс рэгиментс.
Серж покосился на сидящего рядом человека в буденовке и офицерской шинели, бинтовавшего свою раненую кисть, и сказал:
— Я по–немецки не ферштею.
Комбат поднял глаза.
— Та–ак. Это становится любопытным. А, замполит?
Замполит зубами затянул узел бинта и сказал:
— Да чего там любопытного. К стенке надо таких любопытных, без разговоров.
— Ладно, разберемся, — нахмурился комбат. — Ну что же, давай по–русски, если по–немецки не ферштеешь. Имя, фамилия, звание.
— Родин. Сергей.
— Дальше. Что из тебя, клещами каждое слово вытаскивать? Звание какое?
— Да я вообще невоеннообязанный.
— Вот как, значит?
— Да, по болезни. У меня это… пиелонефрит. Хронический.
— Чего–чего?
— Ну, почки…
— Почки–цветочки, — комбат с недоверчивой ухмылкой оглядел крепкую фигуру пленного, — об лоб можно поросят бить, а он какие–то почки выдумал.
«Почки», на самом деле, выдумала мама Сержа, когда он в первый год провалил экзамены в институт, и пришла военкоматовская повестка. «Но вряд ли, — подумал Серж, — эти люди, здесь и сейчас, проникнутся положением современной армии».
— Комсомолец? — спросил замполит.
— Нет.
— Почему?
Серж снова оказался на грани пата. Нельзя же, в самом деле, объяснить сейчас, что комсомола давно нет.
— У нас это… не было… — замямлил Серж.
— Ячейки?
— Да.
Комбат подбросил в буржуйку обломки стула, послюнявил химический карандаш, отметил что–то в тетради и спросил:
— Когда и при каких обстоятельствах перешел на сторону противника?
«Влип, точно», — подумал Серж, и ответил:
— Никуда я не переходил.
— Угу, — кивнул замполит, — а форма немецкая на тебя сама наделась.
— Так меня ваши же одели, — огрызнулся Серж, — разведчики. С убитого фрица сняли. Спросите у них. И дырка вот…
— Что за вздор? — удивился комбат. — На кой черт им понадобилось бы тебя переодевать?
— Дзыбин что–то докладывал про это, — вспомнил замполит. — Сидел будто в исподнем и жрал какое–то… — он приподнял шинель, наброшенную на снарядные ящики, и достал из–под нее немецкую каску, наполненную дочерна пропыленным попкорном.
— Ты это ел? — спросил комбат.
Серж пожал плечами и кивнул:
— Ну да.
— Зачем?
— Хотел — вот и ел.
Комбат покосился на грязные комки в каске, похожие на свалявшуюся вату пополам с известковой пылью и песком, и снова перевел взгляд на Сержа.
— Ты, Родин, дурак или контуженный?
— Немного, — Серж ухватился за невольную подсказку, — контуженный слегка.
— Мякишев! — позвал замполит.
Серж вздрогнул, решив, что сейчас его поведут на расстрел. На зов явился высоченный боец, в расстегнутой, несмотря на холод, телогрейке. В открытом вороте виднелся полосатый треугольник тельняшки.
— Сверни–ка мне цигарку, Мякишев, — попросил замполит, вынув кисет здоровой рукой.
— Да вот, возьмите трофейных, — предложил матрос, достав мятую пачку. — Цивильные. И вы берите, товарищ комбат. Побудем сегодня у фрицев на довольствии.
— Ну что же, — кивнул комбат, — побудем.
— Как там, на Тихоокеанском флоте? Порядок?
— Полный порядок, товарищ комбат.
— А как Дзыбин? — осведомился замполит. — Он, вроде, вчера этого фрукта нашел?
— Связного прислал. Говорит, что до вечера дотянет. Если патронов хватит — подстанцию не сдаст. Просил гранат подбросить. А лучше миномет.
— Миномет… Где я ему возьму миномет? А связной где?
— В подвал унесли: ранило его. Снайпер подстрелил.
— Ясно. Можешь идти. Спасибо за цигарку.
Комбат закурил и снова повернулся к Сержу.
— Родители–то есть у тебя?
— Да. Мама и бабушка.
— Бабушка… Что же мне делать с тобой, Сергей Родин?
Серж опустил глаза.
— А нельзя мне… с вами…
— С нами–то? Это запросто. Нам хорошие бойцы во как нужны. А ты явно хлопец геройский. Жаль только, военный билет где–то посеял. И мундир. И оружие, которое тебе Родина доверила, чтобы ты ее защищал.
