Нашлись в корзинах и большие серебряные тарелки, на которые вывалили рыбу разнообразного копчения. Заранее все порезанное – бери и ешь. И свежей, жаренной на костре рыбы мальчишки натащили на оструганных деревянных досках.
Даже деревянную лоханку с водой притащили – руки мыть.
– Вам, сир, белого вина или эля? – начал угощать меня алькайд, едва расселись за столом.
Демократично расселись, без чинов.
– Такую рыбу грешно есть помимо пива, – передразнил я Пашу Эмильевича из «Двенадцати стульев», вдыхая аппетитный аромат копчений.
– Как точно сказано! – восхитился алькайд, вот только я не понял, искренне это он или по должности.
Появились разномастные серебряные кубки, надраенные до блеска самое позднее – вчера вечером. Мне поставили самый большой и тут же набулькали в него эля, который оказался слабо пенящимся лягером.
Я попробовал и понял, откуда у французского пива ноги растут по вкусовым качествам. Ни «Будвайзер» ни разу, даже не «Козел Велкопоповицкий» и уж тем более не «Крушовице». Больше напоминало «Жигулевское» производства юга Украины во времена СССР, если смешать его со «Стеллой Артуа». Фильтровать пиво тут также никто не удосужился. Но сойдет для сельской местности, особо под правильную рыбку.
– Хмель сами растите? – спросил я, утолив первую жажду.
– Нет, сир, хмель – дикий. Пастухи у басков собирают его в горах и на рыбу у нас выменивают. Вон они горы – им тут рядом, – махнул он в противоположную от моря сторону.
– А почем? – впился я зубами в треску горячего копчения и чуть не застонал от наслаждения – ностальгия вкуса.
Надо отдать должное, мурманская рыбка была и жирней и нежней той, к которой я дома привык. У нас, как поговаривали, прежде чем треску коптить, с нее рыбий жир вытапливали. А тут он пока всем без надобности.
– Дык… корзина хмельных шишек на такую же корзину сушеной рыбы. Давно так повелось, – откликнулся алькайд.
Мне так хорошо стало на душе, что на миг показалось, будто я привычно пивасиком под рыбку балуюсь в компании реконструкторов клуба викингов после фестиваля. Расслабился малехо и даже анекдот рыцарский рассказал.
– Один кабальеро дал обет убить дракона… – начал я рассказ, размахивая тресковым хвостом.
Мальчишки даже рты открыли, застыв столбиками. А старшие несколько снисходительно промолчали: типа монарх у них молодой – пусть себе развлекается.
– Долго в горах искал дракона, пока наконец-то не наткнулся на пещеру, от которой густо несло запахом рептилии. «Выходи, дракон, на честный бой!» – заорал кабальеро, приготовив свой меч. В ответ – тишина. И опять кричит кабальеро и в рог с натугой дует: «Выходи, дракон проклятый, биться будем!» И опять только тишина в ответ.
Тут я сотворил мхатовскую паузу и держал ее до тех пор, пока слушатели не дошли до кондиции – сейчас лопнем от любопытства и всех забрызгаем.
– И тут сверху раздается густой низкий окрик дракона, – подбавил я в модуляции голоса подобие инфразвука: «Биться так биться, но зачем мне в задницу дудеть?»
Алькайд постарался сохранить невозмутимую рожу, но у него ничего не получилось потому как шкиперы от хохота свалились с лавки и утянули его за собой на камни.
– А еще!!! – завопили мурманские пацаны, моментально получившие по подзатыльнику от старших.
– Можно и еще, – согласился я, глядя, как, держась за живот, хрюкает Микал.
Только Марк Баклажан держал серьезное лицо, потому как ни черта не понимал, чего это мы… Оглянулся он по сторонам и замахнул за щеку большой кусок балыка. Вот он был – и нету. Только Марк вяло челюстями шевелит.
А меня понесло. Я и в прошлой жизни любил и – главное – умел рассказывать анекдоты в компании.
– Ехал как-то один кабальеро – дон Жуан из Ла-Манчи по узкой улочке Толедо. И видит: из окна второго этажа смотрит на него прехорошенькая горожанка. «О! – подумал кабальеро. – Если произвести на нее впечатление, то вполне, вполне… можно с ней и переспать ночку». Поехал он на постоялый двор, вынул свои самые красивые одежды, едет обратно и думает: «Я вот так проеду под ее окном, а она спросит: «Кабальеро, откуда у вас такое красивое перо на шляпе?» – А я ей отвечу: «При чем тут шляпа, сеньора? Не переспать ли нам ночку?» – Проехал раз, проехал два, никакой реакции у донны на него. Его это задело, и он придумал очень оригинальный план, по которому не обратить на него внимания эта женщина никак не сможет. Он перекрасил свою лошадь в зеленый цвет.
Мурманы грохнули, не дожидаясь конца истории. Пришлось самому ждать, пока они отсмеются. И очень тяжело было мне сдержаться и не засмеяться вместе с ними, очень уж заразительно они это делали.
– Наконец терпение у кабальеро кончилось, и он, остановившись под ее окном, с раздражением спрашивает: «Донна, вы что, не видите, какая у меня зеленая лошадь?» – На что горожанка, обмахнувшись веером, ему лениво так отвечает: «Кабальеро, при чем тут лошадь? Не переспать ли нам ночку за один серебряный эскудо?»
Потом еще анекдотец. Про то, как Илья Муромец… простите – Сид Камепадор поле боя перепутал…
А там и первый голод с жаждой утолили. И смотрю – за столом остались только я с ближниками и алькайд с тремя начальными мурманами. Мальчишек разогнали по наблюдательным постам, а остальные мурманы очень грамотно взяли убежище под охрану и оборону, но за пределами того расстояния, на котором они могли что-либо подслушать.
Намек понял: пора заканчивать звиздихаханьки и дело делать. Тем более алькайд уже не смеется. А внимательно смотрит на меня и потом переводит взгляд на Микала и Марка.
Я перестал рассказывать анекдоты и заявил в ответ на его взгляд:
– От Микала у меня секретов нет. А негр васконскую речь не разумеет. Но если совсем шифроваться, то вы будете говорить по-мурмански, а Микал мне переведет на язык, который тут никто не знает. Но если так сложно, то можно и Марка поставить на охрану подальше.
– Лучше говорить на языке, который все понимают, – сказал алькайд.
– Микал, распорядись, – приказал я.
Когда мой раб, поставив недовольного амазона подальше от вкусно пахнущей рыбы, присоединился к нам, алькайд наконец-то задал мне вопрос, который его, наверное, поедом грыз с момента нашей первой встречи:
– Сир, вы обмолвились в прошлый раз про остров в океане? Для нас это очень важные сведения, и очень неприятно, что о нем уже знают, потому как с этих мест мы кормимся, после того как из Биская почти ушли киты.
– В этом году на ваш остров случайно наткнулись английские рыбаки. Они назвали его Нью-Фаундленд, – сообщил я им последние исторические новости из моего послезнания. – Пока они держат местоположение острова в секрете, как и вы. Как понимаете, это ненадолго. Вскоре там может появиться официальный представитель английской короны и поставить на острове флаг своего короля. НАМ ЭТО НАДО?
– Что вы от нас хотите? – посерьезнели лица мурманов.
– Чтобы вы поставили на острове форт, над которым развевался бы флаг Наварры. И чтобы этот форт был постоянно населен. С семьями. Там должно быть достаточно людей, чтобы отбиться от пришедшего вражеского корабля. Микал, давай хартию.
Микал порылся в сумке и извлек из нее кожаный тубус.
Забрав у него эту морскую упаковку для документов, я вскрыл ее и вынул оттуда грамоту, заранее красиво написанную Бхутто еще вчера, уже со всеми подписями и печатями. Была чиста только одна строка, в которой должно стоять имя владельца хартии.
– Этой грамотой на остров, назовем его островом Благодати, мной назначается губернатор с правами вицероя. Кто им будет, решайте сами, вам там жить. В дальнейшем на острове у вас будет опорная база для торговли с Русью. На этом берегу корабли этой, назовем так – Бискайской торговой компании – будут базироваться в Сен-Жан де Люзе.
– А почему бы нам не базироваться в одном из бретонских портов, сир? Это будет ближе, – задали мне резонный вопрос.
– Потому что вскоре кто-то из ваших матросов обязательно проболтается по пьянке в портовом кабаке о том, куда именно он ходит с товаром, чтобы получать такие большие деньги, какие он пропивает. А нам желательно этот северный торговый путь как можно дольше держать в секрете. Потому и торговать со всеми будем отсюда, с Берега Басков. Пусть гадают, кто нам товар сюда возит.
