Ознакомительная версия.
Гаврила не отводил глаз от роскошной груди прекрасной венецианки... Вот уж, действительно, где было за что подержать! Похоже, новгородский сотник нашел себе даму сердца. Дама сердца смущенно рдела.
— Оружием займемся завтра, — решил Бурцев. — Сразу после «Золотого льва». Завтра вообще у нас будет много дел. А сейчас — спать. Ночка выдалась не из спокойных. И кстати, Джузеппе, верни, пожалуйста, деньги. Рановато ты их цапнул. Сделаешь дело, тогда и получишь награду.
Гаврила остался в опочивальне Дездемоны. И пробыл там до самого вечера — пока в дом не начали сходиться слуги. И ночью тоже тихонько проскользнул туда же. Зачем? А чтобы «ореолу святости» не было страшно. Присутствие мужа венецианку почему-то от страхов не излечивало. «Синьор Габриэло», видимо, справлялся с этой задачей получше. Джузеппе не возражал... Джузеппе был весь в мыслях о «сарацинском мешочке» с золотом.
Вышли по настоянию Бурцева утром — не слишком рано, дабы не привлекать внимание на безлюдных сонных улочках, но и не слишком поздно, чтобы не терять драгоценного времени понапрасну. Точнее, не вышли — отплыли. Как объяснил Джузеппе, до припортовых кварталов проще добраться по воде.
В путь отправились вшестером: Бурцев, Гаврила, двое слуг-гондольеров, сам венецианский купец и его благоверная. Дездемона уговорила-таки супруга взять ее с собой. Это оказалось нетрудно: отказать «ореолу святости», да в присутствии двух «Хранителей Гроба» Джузеппе не мог.
Две небольшие, ярко разукрашенные гондолы, принадлежавшие купцу, покачивались на воде неподалеку — среди других лодок победнее и целого леса полосатых причальных шестов. На одной разместились Джузеппе и Бурцев, причем под тяжестью шагнувшего с берега толстяка венецианца гондола едва не опрокинулась. Вторую лодку заняли Гаврила с купеческой женушкой. Ну и по гондольеру на корме.
Алексич больше не скромничал и ничуть не стеснялся молчаливых слуг Джузеппе. Дездемона — и подавно. «Ореол святости» пристроилась на коленях новгородца. Утренний ветерок трепал роскошные черные волосы, омытые — бр-р-р! — львиной мочой. А их миловидная обладательница часто, заливисто смеялась. Гаврила тоже оглушительно взгогатывал. Эти двое неплохо спелись за ночь. Бурцев был рад за товарища, вот только мысли об Аделаиде омрачали эту радость. Ему-то на колени сейчас сажать было некого!
Джузеппе никак не реагировал на подозрительное веселье собственной жены. Сам, будучи в возбужденно-приподнятом настроении, он радостно поторапливал слуг. Те, наконец, опустили весла в воду.
Лодки отчалили...
К глубокому удовлетворению Бурцева в день церемонии обручения с морем на венецианских улочках было многолюдно. А каналы буквально кишели пестрыми гондолами. Праздник... И даже унылолицым тевтонским братьям, даже грозным Хранителям Гроба его не испортить.
Гондольеры Джузеппе виртуозно провели лодки по узким проливчикам, ловко протиснулись среди множества таких же легких суденышек с беззаботными пассажирами. Потом в лицо дохнуло свежестью, прохладой и близким морем.
— Большой Канал! — торжественно объявил Джузеппе. — По его водам мы доберемся до самого центра Венеции. К ее вратам — к порту...
Туда, впрочем, стремились не только они. У Бурцева сложилось впечатление, будто все население Венецианской республики спешит сегодня поглазеть на торжества по случаю венчания Венеции с Адриатикой. Ладно, то, что они сейчас не выделяются из общей массы, — это даже хорошо. Бурцев, пользуясь случаем, наслаждался видами средневековой Венеции. Все равно ведь ничего другого не оставалось.
При дневном свете город выглядел иначе, не то что ночью. А может, облик его просто изменялся по мере приближения к центру. С обоих сторон Большого Канала высились дворцы местной знати и просторные дома богатеев-нуворишей вроде Джузеппе. И вновь в глаза бросалось безумное количество крылатых львов. Бурцев смотрел... Мысли текли столь же неторопливо, как вода за бортом.
Тринадцатый век — суровое время. Естественные водные преграды и частая сеть каналов не гарантировали венецианцам безопасной жизни, а потому приличный участок города опоясывали крепостные стены, нужда в которых отпадет еще не скоро.
Однако защищать приходилось не только сушу. Большой Канал — тоже. Эта некогда главная артерия Венеции рассекала город надвое гигантской — почти в четыре километра — синусоидой. Глубина, если верить словоохотливому Джузеппе, здесь достигала пяти-шести метров, расстояние между берегами — от тридцати до семидесяти метров. В общем, вполне достаточно для прохода вражеских кораблей.
Чтобы не пропустить в город с моря незваных гостей — пиратов, а также заклятых врагов и извечных соперников республики — генуэзцев, венецианцы с заходом солнца перегораживали канал цепями. Сейчас над водой виднелись лишь их концы — ржавые массивные звенья, свисавшие с огромных береговых воротов. Сами цепи лежали где-то на илистом дне.
Кроме оборонительных цепей берега Большого Канала соединял единственный пока мост Риальто — хлипкое деревянное сооружение, годное, однако, для прохода пешеходов, проезда всадников и груженых телег. М-да, а выглядел-то этот Риальто тринадцатого столетия поскромнее новгородского моста через Волхов.
— Посмотрите сюда! Палаццо Фарсетти! Дворец, воздвигнутый великим дожем Энрико Дандоло, который с помощью крестоносцев взял Константинополь![60] — Джузеппе, желая угодить спутникам, вел себя как услужливый гид. — А вон там — Палаццо Лоредан! А вот и жемчужина Венеции — главная площадь города пьяцце де Сан-Марко с базиликой, также носящей имя Святого Марка. Эта золотая базилика[61] — поистине гордость республики! Пизанцы со своей церквушкой могут теперь кусать свои вонючие локти![62]
Базилику начали строить почти двести лет назад — еще при славном доже Доменико Контарини, а украшать ее продолжают и поныне[63].
«Поразительный долгострой!» — изумился Бурцев. Впрочем, оно того стоило! Собор Святого Марка — даже неоконченный и облепленный лесами — впечатлял. Грандиозный комплекс из нескольких зданий, расположенных крестообразно, словно парил над водой. В центре и по краям равностороннего креста-базилики возвышались купола. Входы — как понял Бурцев из восторженных объяснений купца, их в базилике ровно пять — украшали бесчисленные мраморные колонны, арки и порталы. Часть фасада еще влажно поблескивала свежей лепниной и пестрыми мозаичными картинами.
— Посмотрите налево, синьоры! Видите, вон там... Новая мозаика. Мастера только-только закончили работу.
Бурцев пригляделся. Рассмотреть хоть что-либо в слепящем утреннем солнце оказалось мудрено, но Джузеппе это обстоятельство ничуть не смущало. Размахивая от восторга руками, он говорил и говорил без умолку:
— Сюжет посвящен внесению мощей святого Марка в базилику. Вы ведь слышали о подвиге двух отважных венецианских купцов Рустико да Торчелло и Буоно да Маламокко? Они выкрали в Александрии нетленные мощи святого Марка и тайком вывезли их из Египта под свиными тушами, рыться в которых мусульмане побрезговали[64].
«Вообще-то это больше смахивает не на подвиг, а на воровство и банальную контрабанду», — подумал Бурцев. Однако от комментариев воздержался. Он с удивлением смотрел на вдохновенного рассказчика. Купец преображался прямо на глазах. Нет, Джузеппе вовсе не играл роль словоохотливого экскурсовода в угоду спутникам. Сейчас он жил ею. Этот толстенький нескладный человечек с алчными поросячьими глазками, оказывается, безумно любил свой город. Не исключено, что после страсти к наживе Венеция была его второй страстью — гораздо более чистой и возвышенной.
А купец продолжал:
— Мощи блаженного проповедника были упокоены за алтарной оградой темно-красного веронского мрамора, под 250 иконами. С тех пор он считается покровителем и защитником Венеции, а лев святого Марка стал символом республики.
Ага, так вот, значит, откуда здесь такое изобилие резных, литых, кованых и лепных представителей семейства кошачьих!
— В базилике Сан-Марко дожи клянутся в верности Венеции. И там же им воздают последние почести, трижды по три раза поднимая на носилках тела упокоившихся правителей республики. Кстати, Дворец Дожей — вот он рядом, у самой воды.
Дворец Дожей тринадцатого века выглядел скорее угрожающе, нежели красиво. По сути, Дворец представлял собой замок-крепость — квадратный, неприступный, с тремя мощными башнями. В таком можно отсидеться и в случае вражеского нападения, и во время народных волнений.
— А во-о-он там, видите, решетки? Это тюрьма Карчери. Большая тюрьма, очень. И очень жуткое место, — не преминул похвастаться очередной достопримечательностью Джузеппе. — Внизу — Поццы, вверху — Пьомби. Не приведи Господь туда попасть! В нижних камерах, бывает, заключенные отбывают свой срок по пояс в воде. В верхних — жарятся заживо под раскаленными свинцовыми крышами. К тюрьме из Дворца Дожей ведет мостик. Мост вздохов — так его у нас называют. Кто проходит по этому мосту, назад обычно не возвращается.
Ознакомительная версия.
