На рассвете в княжий детинец отправилось настоящее представительство: Воислав, Шибрида и Скорохват как старшие люди из дружины Молодцова, Будим как свидетель, трое от торговой сотни и ещё человек двадцать, присутствовавших при драке. Естественно, вместе со всеми шагал и виновник происшествия. Данила чувствовал себя неуютно из-за того, сколько проблем он доставил собратьям. Люди из торговой сотни и в самом деле проделали огромную работу: договорились о суде, наняли законников, которые разбираются в здешнем праве, нашли свидетелей, обговорили с ними всё. Слова о том, что торговая сотня в случае необходимости будет целиком стоять за Путяту, были не пустым звуком. Данила даже не знал, как будет за эту помощь отдариваться, но оказалось, что отдариваться не надо – всё по обычаю. За своих тут и в самом деле готовы встать горой. Если только сам член общины или рода поступает по обычаям.
– Повезло, что сейчас Ксянтин в детинце, с Добрыней дело бы дороже встало, – сказал один из нанятых сотней законников.
– А когда он приедет? – спросил Воислав.
– Почём знаю. Говорят, в Киеве с купцами уговаривается, как торговлю будут налаживать через Булгарию.
– А как сам поход прошёл, не слышно? – полюбопытствовал Данила, хотя по идее ему надо было молчать в тряпочку, но интересно ведь, а то всё попойки да гулянки.
– Гляньте-ка, наш молодец перестал Велесу служить и захотел к Перуну уйти, – заметил Скорохват.
– Чего?! – Данила настолько удивился фразе, что даже обидеться не подумал. С другой стороны, обижаться на южанина себе дороже.
– Да какой там поход? – с негодованием ответил Шибрида. – Подошли к Биляру, встали лагерем, а потом договорились, как торговать промеж собой будут.
– Говорят, под Биляром в единоборстве Владимир лучшего воина булгар в полон взял.
– И что говорят? Святослав бы всё равно весь город на меч взял и всю страну своей волостью сделал. При нём Русь стоптала б этих булгар и даже не заметила, а теперь мы с ними рядимся плавать по Итилю на Ширван, как дед мой делал, уже не будем.
– Давно уж не ходила Русь никуда, времена спокойные настали, – заметил Воислав.
– Ага, а при Святославе и хазар, и булгар дунайских под себя взяли, и ромеев воевали. Вечной славой гридни себя покрыли. Велик был князь Святослав!
– Да? И что после него осталось? – вдруг спросил один из сотенных купцов.
Шибрида как стоял, вдруг резко и развернулся:
– Ты что же, купчик, про князя Святослава худое что сказать хочешь?
– Шибрида! – рыкнул Воислав так, что вороны с крыш взмыли вверх, а собаки во дворах залаяли. – Вперёд иди, ты первым в княжий детинец входить будешь.
Варяг стиснул зубы, но молча ускорил шаг.
– При деде Владимира, Игоре, – сказал законник, – дружина также злато собирала. К городу подойдёт, дань возьмёт. Зачем биться, если в сече неизвестно как дело обернётся, а злато вот оно, само к тебе бежит?
– Угу, и так дохитрился Игорь, что его древлянские бабы скалками забили, – ощерился Скорохват. – Хуже смерти для воина трудно придумать. Дружина должна воевать, ворогов бить.
– Так Владимир и бьёт, и земли свои в порядке держит, – возмутился ещё один купчик.
– Никшните, к детинцу подходим, – оборвал спор Воислав.
К этому моменту Молодцов минут пять как любовался на резиденцию князей в Новгороде. Детинец был раз в пять меньше любого из концов, но укреплён на порядок лучше. Мощные деревянные стены, составленные из идеально подогнанных друг к другу дубовых стволов, квадратные башенки с бойницами, земляной вал. Детинец стоял на холме, как и Словенский конец, а если сравнивать его с тремя другими поселениями, то это примерно как поставить рядом княжьего гридня в полном доспехе и ободранного разбойника.
В воротах дежурила стража, над ними, на козырьке, – стрелки с луками. Всё представительство пропустили внутрь. Там уже переминались с ноги на ногу истцы с толпой своих свидетелей. На большом деревянном кресле, которое так и хотелось назвать троном, сидел Ксянтин в окружении городской старшины – представителей концов, купеческих, плотницких и иных торговых сотен. Перед ним возвышался высокий помост, на котором предстояло выступать судящимся: по правую сторону стояли истцы – двое купцов с Неревского конца со своими сторонниками, по левую – Данила со товарищи. На настиле и рядом с посадником дежурили воины, для порядка. Вид у них был куда внушительнее, чем у обычных судебных приставов: суровые усатые дядьки, в железе, обвешанные оружием. Глянешь на такого и прямо-таки проникнешься законопослушанием.
Однако Данилу больше привлёк княжий терем. Площадь перед ним очистили от навоза, набросали соломой дорожку от ворот, всё солидно, по-деловому, разве что куры иногда пробегают перед надутыми от важности боярами. Но куры – это так… признак достатка. Сам терем – трёхэтажный деревянный сруб без единого гвоздя, раскрашенный и расписанный в три цвета: красный, синий и жёлтый. Наличники и притолоки украшала сложная резьба, а коньки крыш венчали фигуры животных – коня, петуха, змеи и, похоже, дракона. Они были так искусно сделаны и раскрашены, что казались живыми.
От такой красоты, особенно если учесть, какими инструментами она создавалась, на язык так и просились слова: «Умели же раньше строить».
Проза жизни тем временем напомнила о себе: на помост взобрался грузный бородач в бобровой шубе и зычным голосом объявил начало княжьего суда, потребовал от всех присутствующих поклясться богами, говорить только правду и так далее.
Затем глашатай удалился, а на сцену вышли истцы – два брата: Белян и Карп. Оба беловолосые, лицом чистые карелы или финны, родом они были из неревского конца. Уважительно поклонились Ксянтину, ещё раз поклялись Велесом и Сварогом не лгать и изложили собственное видение событий. Мол, бухой Данила подрался с мирными людьми и товар их испортил, за что с него следует спросить аж три гривны компенсации.
Молодцов был готов биться об заклад, что весь товар Беляна не стоил и гривны, но тут, как говорится, чем больше запрос, тем выше оплата.
– Ты, главное, много не болтай и не возмущайся, – советовал ему Будим по пути. – Сказал своё слово и отошёл в сторону, дальше пусть свидетели говорят.
После братьев к ответу призвали Молодцова. Он внял совету друга, права качать не пытался. Когда велели поклясться, то перекрестился, пообещал говорить только правду. Этот поступок не вызвал у язычников приступов ярости или немотивированной агрессии. Верит человек в своего бога и пускай себе верит, лишь бы наши обычаи не хулил.
Даниле врать и не пришлось, он дотошно пересказал всю историю: подошли к нему четверо, оскорбили, он ответил, но кровь проливать не захотел, а вот его самого кистенём побили. Сказав это, Молодцов уверенной походкой направился к своим. Настал черёд опроса свидетелей, и вот тогда начался самый угар. Оказывается, достоверность показаний свидетеля никого не волновала, главное, какое количество смогла представить та или иная сторона. На чьей стороне больше народа, того и правда.
Даниле в самом деле повезло, что драка случилась на мосту, на «ничейной» территории, и нашлись свидетели, которые на самом деле видели произошедшее. Вот если бы Молодцов набедокурил на Неревском конце, тогда дело приняло бы совершенно другой поворот. Кучу народа словенцев пришлось бы поднять, чтобы переорать неревцев, а то и вовсе вече собирать. И это при условии, что Данила смог бы целым и невредимым добраться на Холм. Нет, убивать бы его не стали, посадили бы в поруб, назвали сумму компенсации, и Молодцов сидел бы в холодной яме, пока друзья положенный выкуп не заплатят. Схема, знакомая Даниле ещё из будущего.
Свидетели от Неревского и Словенского концов выходили по очереди. Неревцы говорили одно и то же: напал первым, лавку сломал мирному купцу, оружие при нём не видели.
Видимо, внаглую врать при Ксянтине никто не решался. Словенцы говорили почти то же самое, только добавляли слова об оскорблении и ещё упирали на то, что мол, какой славный у них молодец-охранник – четверых оружных людей одолел лукошком с мёдом. История, достойная былины.
