Хотите, я посмотрю? Принесите аптечку в один из отсеков, чтобы я мог взглянуть. Может, мне удастся вам помочь. Что такое? Вы трогаете один из других шкафчиков в коридоре?
Хорза пытался с помощью пистолетного ствола открыть ближайшую к потолку дверцу.
– Нет, – ответил Хорза, налегая на рычаг. – Я к ней и близко не подхожу.
– Странно. Я уверен, что чувствую что-то в этом роде. Вы уверены?
– Конечно уверен, – заверил Хорза, всем весом нажимая на рукоятку.
Дверца подалась. За ней обнаружились трубки, оптоволокна, металлические бутылки, какие-то непонятные механизмы, электрические и оптические устройства, полевое оборудование.
– Ой! – сказал шаттл.
– Ух ты! – выкрикнул Хорза. – Она сама распахнулась. Тут что-то загорелось. – Он поднял пистолет, держа его двумя руками, и тщательно прицелился; куда-нибудь сюда.
– Загорелось?! — воскликнул шаттл. – Но это невозможно.
— Вы думаете, я могу с чем-нибудь перепутать дым, идиотская вы машина? – заорал Хорза и нажал на спусковой крючок.
Раздался выстрел. Отдача отбросила руку Хорзы и его самого назад. Восклицания шаттла потонули в грохоте разрыва. Хорза прикрыл лицо рукой.
– Я ослеп, – воскликнул шаттл.
Теперь дым и в самом деле повалил из-за дверки, взломанной Хорзой. Он похромал к пульту управления.
– У вас и тут огонь! – выкрикнул он. – Тут дым отовсюду.
– Что? Но это невозможно…
– Тут пожар! Не понимаю – вы что, и запаха не чувствуете? Вы горите!
– Я вам не верю! – завопила машина. – Уберите этот пистолет, или…
– Вы должны мне верить! – прокричал Хорза, оглядывая пульт управления, где, видимо, находился мозг шаттла. Он видел мониторы и кресла, контрольные приборы и даже то место, где, видимо, было скрыто ручное управление. Но ни малейшего указания на то, где мог находиться мозг. – Дым валит отовсюду! – повторил Хорза, заставляя свой голос звучать истерично.
– Вот! Возьмите огнетушитель! Я включаю и свой собственный! – прокричала машина.
Секция в стене повернулась, и Хорза взял объемистый цилиндр, державшийся благодаря скобе, потом ухватил четырьмя своими целыми пальцами рукоятку пистолета. Из различных мест отсека послышалось шипение и появился пар.
– Все без толку! – воскликнул Хорза. – Тут целая туча черного дыма, и он… кх-х! – Он изобразил кашель. – Кх-х-х! Он сгущается.
– Откуда он появляется? Быстрее!
– Отовсюду! – крикнул в ответ Хорза, оглядывая пульт управления. – Откуда-то рядом с вашим глазом… он под сиденьями… за экранами, над экранами… Я не вижу!..
– Продолжайте! Теперь я тоже чувствую дым.
Хорза посмотрел на небольшое серое облачко, просачивающееся в пилотскую кабину из короткого коридора, – оттуда, где он выстрелил в корабль и где теперь потрескивал огонь.
– Он поступает из этих… из мониторов по обеим сторонам концевых сидений и… откуда-то сверху сидений, из боковых стен, где торчит этот…
– Что? – воскликнул мозг. – С левой стены, что смотрит вперед?
– Да!
– Гасите сначала там! – завизжал шаттл.
Хорза бросил огнетушитель, снова взял пистолет обеими руками и прицелился в выступ на стене над левым сиденьем. Он нажал спусковой крючок – один, два, три раза. Пистолет изрыгал пламя, все тело Хорзы сотрясалось от выстрелов. Из дыр, проделанных пулями в корпусе машины, полетели искры и осколки.
– Иии-и-и-и… – сказал шаттл и замолчал.
Из выступа в стене просочился клуб дыма и соединился с тем, что приплыл из коридора, образовав тонкое облачко под потолком. Хорза медленно опустил пистолет, огляделся и прислушался.
– Эх ты, простачок, – сказал он.
С помощью огнетушителя он загасил небольшие очаги пламени в стене коридора и там, где находился мозг шаттла, потом вернулся в пассажирский отсек и, сев рядом с открытой дверью, дождался, когда рассеется дым. Едоков не было видно ни на берегу, ни в леске, каноэ тоже скрылись из вида. Он поискал пульт управления дверями и нашел его. Двери с шипением закрылись, и Хорза усмехнулся.
Он вернулся в пилотскую кабину и принялся нажимать кнопки, открывать крышки на панели, пока экраны не ожили. Они внезапно замигали, когда Хорза наугад надавил на клавиши в подлокотнике одного из кресел. Услышав шум набегающих на берег волн в пилотской кабине, он подумал, что задние двери опять открылись, но оказалось, что это внешний микрофон передает внутрь наружные шумы. Экраны мигнули и засветились цифрами и линиями, перед сиденьями открылись заслонки. Штурвалы и рычаги управления с легким «фс-с-с» выдвинулись наружу и, щелкнув, закрепились на своих местах – можно было взяться за них и управлять аппаратом. Хорза давно не был в таком приподнятом настроении. Он начал новые поиски, которые тоже должны были увенчаться успехом, но более долгие и раздражающие, поиски пищи: Хорза был ужасно голоден.
По валявшемуся на песке огромному телу стройными рядами ползли маленькие насекомые. Одна рука умершего была откинута в сторону: обуглившись и почернев, она лежала в гаснущем пламени костра.
Маленькие насекомые сперва начали выедать глубоко посаженные открытые глаза. Они даже не заметили, как шаттл, порыскав, поднялся в воздух, набрал скорость и заложил неумелый вираж над горой, потом двигатели взревели в почти уже вечернем воздухе, и шаттл исчез из вида.
Интерлюдия в темноте
У Разума был образ, иллюстрирующий его информационные возможности. Ему нравилось воображать содержимое хранилищ его памяти в виде записей на карточках – маленьких клочках бумаги с несколькими значками, крохотными, но достаточного размера, чтобы их разглядел человеческий глаз. Если значки имеют в высоту два миллиметра, а карточки представляют собой квадратики со стороной около десяти сантиметров, исписанные с обеих сторон, то на каждую карточку можно втиснуть десять тысяч знаков. В ящике длиной в один метр может поместиться тысяча таких карточек – десять миллионов единиц информации. В небольшой комнате площадью в несколько квадратных метров с проходом в середине, чтобы можно было выдвигать ящики и задвигать обратно, можно поместить тысячу шкафчиков с коробками – всего десять миллиардов знаков.
Квадратный километр, где размещаются такие ячейки, – это сто тысяч таких комнат; тысяча таких этажей – и мы получим здание высотой в две тысячи метров с сотней миллионов комнат. Если продолжать строить такие квадратные башни, притиснутые друг к дружке, пока они не покроют всю поверхность довольно крупной планеты со стандартной гравитацией (может быть, миллиард квадратных километров), то у вас будет один триллион квадратных километров пола, сотня квадриллионов набитых бумагой комнат, тридцать световых лет коридоров и такое количество накопленных знаков, что у любого разума при виде такой цифры может съехать крыша.
При основании 10 цифра степени будет выражена единицей с двадцатью семью нулями, но даже и эта громадная цифра представляет собой лишь частицу возможностей Разума. Чтобы сравниться с ним, вам понадобится тысяча таких планет, целый пучок набитых информацией миров… и эти огромные способности физически находились в пространстве, меньшем, чем одна из этих крохотных комнаток, – в Разуме…
Разум ждал в темноте.
Он подсчитал, сколько он уже находится в ожидании; он пытался оценить, как долго ему еще придется ждать. Он знал до малейшей вообразимой доли секунды, сколько времени он провел в туннелях Командной системы, и он чаще, чем ему это было нужно, думал об этом числе, наблюдал, как оно увеличивается внутри его. Он полагал, что это некая форма безопасности, маленький фетиш, нечто, за что можно держаться.
Он исследовал туннели Командной системы, просканировал их, прощупал. Разум был слаб, поврежден, почти совершенно беззащитен, но осмотреть этот, похожий на лабиринт комплекс туннелей и пещер стоило хотя бы для того, чтобы отвлечься от того факта, что он находится там в роли беженца. В те места, куда Разум не мог добраться сам, он посылал одного из своих оставшихся автономников – увидеть то, что там можно увидеть.
