Больше я не старался ее отговорить – было слишком очевидно, что мне это не удастся.
На следующее утро я отправился в Чикагское отделение клуба «Хронос», чтобы взять все необходимое. Кроме того, я оставил там извещение о том, что Акинлей больше не будет помнить, кто она такая и что с ней было, и забудет о существовании клуба. Я также подчеркнул, что мы, члены сообщества, должны держать ее под наблюдением, но вмешиваться лишь в тех случаях, когда ей действительно будет требоваться наша помощь.
Технологии 1987 года лишь немного отставали от тех, которые Винсент использовал для того, что стереть мою память. Да, он обладал знаниями, опережавшими время. Но такими знаниями располагал и клуб «Хронос». Мы, его члены, не вмешиваемся в ход событий, но когда дело касается нас и нашего существования, будущие поколения весьма щедро делятся с теми, кто пришел в этот мир значительно раньше их.
Имевшееся в распоряжении клуба устройство было электрохимическим и воздействовало на строго определенные участки мозга. При этом в отличие от аппарата, который применил по отношению ко мне Винсент, для его эффективного использования вовсе не обязательно было, чтобы подвергаемый процедуре человек находился в сознании. Поэтому, когда я ввел в вену Акинлей мощный седативный препарат, это очень походило на убийство.
– Спасибо, Гарри, – сказала она, когда я это сделал. – В моих следующих жизнях, когда я немного попривыкну к себе новой, приходи меня навестить, ладно?
Я пообещал, что выполню ее просьбу, но ее глаза уже закрылись.
Сама процедура продолжалась всего несколько секунд. Когда она закончилась, я какое-то время посидел рядом с кроватью, наблюдая за показаниями приборов, фиксирующих физическое состояние Акинлей. Она была права – быстрее других болезней ее должна была убить пневмония. В других обстоятельствах я бы просто дал ей умереть, но процедура Забвения включала в себя еще один, крайне важный этап, без которого процесс нельзя было считать завершенным. На третью ночь после первого этапа я проснулся от громкого голоса, произнесшего какие-то слова. Они показались мне знакомыми. Хотя и не сразу, я узнал африканский язык эве – диалект, который мне не доводилось слышать уже несколько столетий. Мои познания в эве были не слишком обширными, но все же достаточными, чтобы понять сказанное. Я взял руку Акинлей в свою и шепотом произнес:
– Успокойся. Ты в безопасности.
Если Акинлей и поняла, что я сказал, она никак это не показала. Увидев меня, она отпрянула, насколько это можно сделать, лежа в кровати, и стала звать родителей и других членов своей семьи. Она явно не понимала, что происходит. Опустив взгляд, увидела собственное распростертое тело, от которого в разные стороны отходили провода и трубки, и содрогнулась. Затем снова стала звать на помощь – отца, мать, Бога.
– Я Гарри, – сказал я. – Ты знаешь меня?
– Нет, я вас не знаю! – с трудом прохрипела Акинлей. – Что происходит? Помогите!
– Ты в больнице. Ты больна, – попытался объяснить я, чувствуя, что, пожалуй, переоценил свои познания в области эве – мой словарный запас был слишком беден и я с большим трудом нашел возможность избежать фразы «ты умираешь».
– Кто я?
– Ты узнаешь об этом позже.
– Мне страшно!
– Я знаю, – пробормотал я. – Это значит, что все прошло нормально.
Я опять погрузил Акинлей в сон – прежде чем она успела спросить что-нибудь еще.
Когда на следующее утро медсестры вошли к Акинлей, чтобы поменять постельное белье, она была мертва, а меня в палате уже не было.
Глава 58
Я проснулся на больничной койке.
Рядом со мной кто-то был.
Это оказался Винсент – он спал сидя, упершись лбом в матрас, на котором лежал я.
Я пришел в себя после процедуры Забвения, то есть интеллектуальной смерти, и я… все еще был собой. Я был Гарри Огастом, и я по-прежнему помнил все.
Очнувшись, я какое-то время лежал неподвижно, боясь шевельнуться и разбудить Винсента. Мой мозг лихорадочно работал. Итак, я по-прежнему нахожусь на базе Петрок-112 в статусе арестованного. И все еще представляю угрозу для Винсента. Я по-прежнему умираю, потому что в моем организме находится яд, но мое сознание остается моим сознанием, моя память каким-то чудом сохранилась. Конечно, Винсент захочет удостовериться, что процедура Забвения прошла успешно, и постарается выяснить, не осталось ли у меня в мозгу каких-либо воспоминаний. Но я себя не выдам.
Наверное, я все же сделал какое-то движение, потому что Винсент проснулся. Выпрямившись, он уставился на меня, словно доктор, пытающийся поставить пациенту диагноз, глядя ему в глаза. Я хотел сказать что-нибудь на родном языке, как сделала после пробуждения Акинлей, но решил, что это будет перебор. Вместо этого я широко открыл рот и издал громкий нечленораздельный стон, похожий на рев животного. Он вполне соответствовал моему физическому состоянию – все мое тело, наполненное ядом, страшно болело.
– Гарри! – окликнул меня Винсент, придав своему лицу озабоченное выражение, и взял меня за руку. – Гарри, вы меня слышите?
Он говорил по-русски. В ответ я снова не то застонал, не то заревел.
– Как вы, Гарри? – Винсент перешел на английский. – С вами все в порядке?
Он явно пытался вести себя как мой друг, искренне озабоченный моим состоянием. Мне отчаянно захотелось ответить ему так, как он того заслуживал, но я подавил свой порыв – у меня было слишком мало времени. Жить мне оставалось совсем немного. Пока я был без сознания, яд продолжал делать свое дело. Повернувшись на бок, я перегнулся через край кровати, и меня вырвало кровью и желчью. К моей радости, рвотные массы забрызгали ботинки Винсента, который не успел вовремя отскочить. В голове у меня стучало, в глазах плавали огненные круги. Бедный Винсент, подумал я. У него, похоже, просто не оставалось времени проверить, сработала ли процедура. Он, однако, решил сделать все возможное, чтобы выяснить то, что сейчас интересовало его больше всего на свете.
– Возьмите его! – рявкнул он, обращаясь по-русски к двум охранникам.
Те стащили меня с кровати и, держа под мышки, поволокли, как мешок, в коридор. Следуя указаниям Винсента, они дотащили меня до душевой.
– Убейте его! – громко приказал Винсент по-английски.
На что он рассчитывал? Вероятно, на то, что если в моем мозгу сохранились какие-то воспоминания о родной речи, я, поняв смысл его слов, выдам себя какими-то действиями. Однако с другой стороны, если бы я никак не отреагировал на его приказ охранникам, это могло означать, что я отчетливо понимаю: в сложившейся ситуации смерть для меня благо, поскольку сулит облегчение. К счастью, меня выручило мое тело – оно забилось в конвульсиях, которые, судя по всему, были предсмертными. Благодаря им я не почувствовал, как мой мозг пронзила пуля.
Глава 59
Моя тринадцатая жизнь началась так, как и должна была начаться. Берик-на-Твиде, женский туалет на железнодорожной станции – все шло своим чередом. Меня отдали Патрику и Харриет, и те стали воспитывать меня как родного сына. Воспоминания о предыдущих жизнях начали возвращаться ко мне в трехлетнем возрасте, а к шести годам я был полностью готов к тому, чтобы объявить членам клуба «Хронос» о планах Винсента и о том, каким образом он собирался их реализовать.
Я отправил в Лондон письмо, адресованное Черити Хэйзелмер и клубу «Хронос», в котором рассказал обо всем. О Винсенте Ранкисе, о квантовом зеркале, о происходящем в России. Чувствуя, что времени на волокиту с перемещением меня из моей семьи нет, я сообщил Черити, что украду необходимую сумму денег, напишу для прикрытия достаточно убедительное сопроводительное письмо, самостоятельно доберусь до Ньюкасла и объясню ей все лично. Ей нужно было только дождаться телеграммы о моем приезде и встретить меня на станции. Позже я понял, что спешка, с которой я все это организовал, возможно, спасла мне жизнь.
