Холмин в ужасе выронил планшет.
Сын даже бровью не повёл.
- Дим, я вовсе не то собирался сказать.
- Уж лучше бы тогда совсем ничего не говорил.
В сознании возник штамп:
«Ты как с отцом разговариваешь!» – но Холмин тут же стёр его, понимая, что устами ребёнка, в данный момент, глаголет истина. Как же он сам сейчас глупо выглядит в глазах тринадцатилетнего сына, которого решил не беспокоить взрослыми проблемами. Более того, увести прочь от истины. Да Димка его за это возненавидеть должен – и то, в лучшем случае!
- Пап, – голос Димки дрожал. – Прости меня. Я не знаю, как так получилось. Я не хотел, честно. Просто страшно...
Холмин почувствовал неприятную дрожь в коленках. Он машинально подобрал планшет, сунул в задний карман джинс и сел рядом с сыном.
Димка подвинулся, искренне заглянул в глаза отцу, пытаясь прочитать в них хоть толику правды.
Холмин улыбнулся – как бы тяжело не было, нужно улыбаться... В памяти всплыли слова из старой песенки: «Нужно улыбаться, чтоб живым казаться, нужно улыбаться, чтоб живым остаться».
«Кажется, «Отто Дикс», но не уверен...»
Димка уткнулся носом в плечо.
- Па, а почему это случилось именно с Олегом?
Холмин напряг извилины – мозг ему сейчас был нужен, как никогда! Но ответил он банальность. Точнее и вовсе ничего не ответил. Съеврейничал:
- Дим, о чём ты сейчас?
Сын шмыгнул носом. Вновь отстранился. Уставился в голое окно, на блин низкой Луны.
- За что он так с нами?
- Кто?
- Бог, – Димка разочарованно склонил голову. – Ведь мы же не сделали ничего плохого. Почему он допустил аварию? Я не понимаю.
Холмин проглотил таблетку.
- Может быть потому, что его нет? – начал он осторожно.
Сын глянул, как на душевнобольного.
- Тогда кому мама молится?
- Мама молится вовсе не кому-то конкретному, а просто потому, что ей от этого легче.
Димка ничего не ответил. Но по осанке фигуры было видно, что мальчик не верит.
Холмин вздохнул.
- Видишь ли, Димка... Так получается, что больше всего на свете человек боится смерти. Потому что не знает, что там, за гранью. Туда невозможно заслать экспедицию – ведь это бессмысленно.
- Почему?
- Ну, сам подумай... Оттуда ещё никто не возвращался. Даже если исследователи добудут информацию, они не смогут передать её нам, живым.
Димка почесал затылок.
- Но я видел по телику передачу, в которой показывали людей, перенёсших клиническую смерть. Они говорили, что что-то видели там, пока их сердца не бились...
- Это шарлатаны. Единственное что им необходимо – пропиариться. Встречаются ещё душевнобольные, а с таких, сам понимаешь, какой спрос.
- И что же, совсем ничего нельзя поделать? – расстроился Димка.
- Почему? Главное, задаться правильной целью, и инсайт обязательно настанет.
- Инсайт?
- Озарение.
Димка кивнул.
- Странно выходит. Значит, обрести смысл может, кто угодно...
- Тебя что-то смущает?
- Но ведь даже учёные не могут много объяснить. Остаётся только религия. Так почему ты не веришь в Бога?
Пришла очередь тереть затылок Холмину.
- Видишь ли, Дим... Даже не знаю, как проще объяснить, чтобы ты меня правильно понял...
Сын превратился в слух – даже вперёд немного подался.
- Это слишком просто.
- Что? Бог?
- Скажем так, религия в целом. Вот сам посмотри, что получает человек, когда начинает осознанно мыслить?
- Что? – Димка любопытно хлопал ресницами.
- Касаемо религии, достаточно просто прийти в церковь. Тебе всё объяснят, покажут, приведут примеры из Библии. Даже реальных исторических персонажей припомнят. Человек, допустим, верит приведённым фактам, хотя именно фактами подобную информацию считать сложно.
- Почему?
- Потому что нет реальных доказательств. В физике подобные догматы тут же слетят из графы «факты» в графу «теории» – то есть, научно необоснованный материал. Предположительно, так может быть на деле, но ещё не факт, что действительно есть. По сути, мы имеем лишь голую теорию, не подкреплённую ничем значимым. Но всё равно верим ей, потому что верят все... А Библия открывает нам глаза на то, что ждёт за гранью.
- А наука как же?
- С наукой сложнее. Нет алгоритма развития событий, нет доказательств – соответственно, нет однозначного вывода. Наука не может объяснить, что происходит с сознанием и сущностью человека после смерти. А что это нам даёт?
Димка пожал плечами.
- То, что у религии просто нет достойного оппонента. Потому все и верят в бога, так как священные писания прослеживают дальнейший путь человеческой души. А значит, умирать уже и не так страшно, главное не грешить, иначе попадёшь в ад.
Димка поёжился.
- А теперь задумайся над извечным вопросом: что есть правда, а что истина?
- Ну... – Димка снова глянул в окно. – Правду тебе сказать могут... а могут и не сказать. Тогда получится... что это ложь. А истина... Я думаю, что это действительно что-то настоящее. В чём даже усомниться нельзя. И не важно, что другие по этому поводу думают.
Холмин уставился на сына, не веря услышанному.
- Что?
Димка отвернулся от окна. Пожал плечами.
- Я не прав, да?
- Нет-нет! Наоборот. Но, признаться честно, я не рассчитывал услышать от тебя столь вразумительный ответ.
Димка смущённо улыбнулся, отвёл глаза.
- Да я толком и не понял, что сказал – так, брякнул наугад.
- В этом-то и заключается отличительный признак истины – её человек может познать только самостоятельно. А вот правду... её, действительно, могут просто навязать. Потому что так нужно.
- А зачем навязывать правду?
- Чтобы верили и шли за тобой, не думая о собственной жизни. Ведь в этом случае, тебя ждёт благословенный рай. Религия вовсе не вера, а церковь совсем не добродетель. Напротив, это всемирное зло, что засело в человеческих головах, как паразит. А всё оттого, что мы никогда не умели мыслить самостоятельно. Только убивать и порабощать, неся всюду крест. Вот такие дела, брат.
- Но как же познать истину? С чего нужно начать?
- Сложный вопрос, – Холмин потрепал сына по взъерошенным волосам. – Давай в другой раз об этом поговорим. А то время уже позднее, а вставать завтра рано.
Димка кивнул.
- Хорошо. Но если мне вдруг удастся открыть этот инсайт – в этом случае, я смогу помочь брату?
Холмин почувствовал, как от напряжения у него дёргается глаз.
- Вне сомнений. Этим ты поможешь ему, – Холмин и представить себе не мог, насколько его слова были близки к истине.
Димка заснул, а он всё стоял в своём кабинете, у окна, и размышлял.
«И зачем я завёл этот пустой разговор? Что пытался доказать? И кому? Малолетнему сыну?.. А может себе? Или просто захотел выговориться, потому что так и не написал ничего дельного? Печатным текстом сложно пробиться в душу читателя. Даже если получится, ещё неизвестно, как он к этому отнесётся. Возликует ли, или же ужаснётся... А может, просто покрутит пальцем у виска и пойдёт смотреть очередную часть «Терминатора»... Хотя так, наверное, правильно. Незачем человеку копаться в сути вещей, тем более, пытаться, на гора, что-то осмыслить. Особенно современному человеку. Ведь любопытство ещё никого до добра не довело. Скорее, наоборот. А так, живи всласть, радуйся теплу и свету, люби, расти новые поколения, и закрывай глаза на грусть и невзгоды. Но не получится ведь! Всё чин-чином пока беда не коснётся именно тебя. Тогда-то и открываются глаза. Мир уже не кажется солнечным и лучистым, населяющие его персонажи больше не улыбаются, а в груди селится потаённая злоба. И никак нельзя от этого избавиться. Просто так устроен человек. Кем-то или чем-то по подобию своему и повадкам. Хотя это может оказаться очередной правдой, а истина же – намного ужаснее. Ведь тех, кто кричат о том, что познали её, зачастую объявляют сумасшедшими».
- Неужели я утратил веру именно поэтому? – Холмин распахнул окно, уставился на диск полной Луны; ему ответил томный взор, перенёсший глубокую депрессию. – Потому что опустил руки перед очередным испытанием. Оказывается, как же мало нужно человеку, чтобы пасть перед лицом отчаяния. Стать лицемером. Возомнить себя пупом земли, на котором сроду не прорастёт ни единого семени. Более того, столь возвышенно кричать о какой-то истине. Похоже, я ослеп от горя, отвернулся от великого дара земной жизни, закинулся безразличием и погряз в жалости к самому же себе. Ведь Димка, спрашивая о воле небес, желал услышать совершенно другое. Он спросил «почему», а вовсе не «как». Выходит, запутался лишь я, более того, волоком тяну сына за собой, даже не представляя, куда выведет столь сомнительная тропа, как утрата веры.
Холмин невольно ощупал грудь. Неприятные ощущения больше не беспокоили, однако он прекрасно понимал, что паразит всё ещё в нём.
Свежий воздух разогнал кровь.
