— Что-то такое слышал...
— Вот Дух Святой и «отделяет нас от плодов плоти, которые смешались с каждым членом тела нашего... и приводит все члены тела к их первоначальному состоянию, которое не имело ничего от нечистого духа. И тело приводится в подчинение уму, поучаясь у Духа. ...Ум очищает его от еды и сна — одним словом, от всех его движений, и собственной чистотой очищает он тело даже от естественного извержения семени».
— Это потому ты не хочешь есть?
— Надеюсь, потому.
— И женщина тебе не нужна?
— Я грешный человек. Кто скажет тебе, что не нуждается в пище и может спокойно молиться в гареме, — скорее всего, прельщён нечистым. Поэтому женщинам запрещён вход в пустыню.
— Я хотел бы поверить тебе! Но насчёт женщин...
— Так верь, если хотел. «...Дух научает ум, как врачевать все душевные раны... И для глаз устанавливает он правило, чтобы они видели верно и чисто и чтобы не было в них греха. Затем устанавливает он правило для ушей, чтобы они слушали в мире и больше не имели бы жажды или желания слушать о дурном или же о падениях и унижениях человеческих, но радовались бы слушанию о добром... Затем Дух учит чистоте язык, поскольку язык был поражён тяжёлым недугом; тот недуг, поразивший душу, выходил наружу в словах посредством языка, который душа употребляла как своё орудие...».
Феодосий говорил нарочито медленно. Наверно, понимал, что мой ум легко терялся в оборотах старинной речи.
Как он был прав!
— Ты хочешь сказать, что весь человек очищается Духом?
— Наконец-то ты понял, о чём я говорю. «...Дух исцеляет движения рук, которые некогда двигались беспорядочно, следуя произволу ума... После этого Дух очищает чрево, как оно ест и пьёт; ибо пока душевные желания действенны в нём, оно не знает насыщения в своём алчном желании пищи и питья, и через это бесы совершают свои нападения на душу».
— Да уж!
— «И тем, кто ищет в этом чистоты, Дух предписывает: вкушать в меру потребного для укрепления тела, но, делая это, не иметь вкуса похоти, и тем исполнить сказанное Павлом: Итак, едите ли, пьёте ли... всё делайте во славу Божию».
— Я от этого бесконечно далёк.
— Хорошо, что ты умом вникаешь в мои слова. Тебе осталось только ощутить их сердцем. А теперь мы подошли к женщинам: «Затем в отношении плотского вожделения, которое располагается ниже чрева, ум получает поучение Духа... Все эти движения укрощаются силой Духа, Который устанавливает мир во всём теле и отсекает от него все страсти. Об этом говорит апостол Павел: Умертвите земные члены ваши: блуд, страсть, нечистоту, злую похоть и прочее».
— Твой Антоний был последователен!
— Не мой Антоний. Наш. Он не только последователен и мудр. Он свят. Всё сказанное пройдено им самим, в этой пустыне пройдено. Но он сумел ещё и нам рассказать об этом.
Феодосий перекрестился.
Глава 17
Я всё ещё не ложился. Мне расхотелось. Я сидел на каменном ложе, покрытом вытертой шкурой, и думал. Передо мной открывалась стройная система воззрений на мир и на человеческую душу. Система, о которой я раньше не знал. Система, которая легко разрешала многие мои вопросы. И хотя вопросы всё ещё теснились и даже умножились, впереди замаячило нечто похожее на решение. На оригинальное, нетривиальное решение!
Передо мной сидел разумный человек, который не мучился душевно! Который смотрел на меня добрыми глазами и называл младенцем. И мне не было обидно.
Передо мной открывалась не только система теоретического знания, но и система практики жизни. Система, о существовании которой я даже не предполагал, глядя на верующих клуш и толстых священников.
Неужели и то, и это — одно и то же? Части одного и того же?
— Если можешь — говори дальше, — попросил я Феодосия.
Я давно никого не просил ни о чём подобном...
— Мы остановились внизу живота, — блеснул глазами Феодосий. — Дальше — что?
— Ноги... — неуверенно предположил я.
— «И после того и ногам подаёт Он очищение. Некогда они ступали не право, не в согласии с Богом; но теперь ум, собранный под властью Духа, очищает их, чтобы они ступали по Его воле, ходя и служа в добрых делах, так, чтобы и всё тело изменилось и обновилось, и было в послушании Духу. ...И когда всё тело очистилось и приняло полноту Духа, оно обрело некую часть того духовного тела, которое получит в воскресение праведников».
— Это всё?
— Не торопись. У души есть ещё и недуги нетелесные. «Гордость — недуг души не телесный, а также тщеславие, зависть, ненависть, нетерпение, леность и другое. Но если душа предаст себя Господу от всего сердца, Господь помилует её и подаст ей дух покаяния, который будет свидетельствовать ей о каждом грехе, и больше они не приблизятся к ней; и Он покажет ей тех, кто восстают на неё и хотят не дать ей отделиться от них, ведя тяжкую битву, чтобы не могла она пребывать в покаянии».
— Это кого — «тех»?
— Не понимаешь?
— Нет.
— Бесов. Тот, кто заполнен нечистотой, бесов не видит. Разве что совсем разрушит душу свою, — перекрестился Феодосий. — А так — ему хватает самого себя. Своей нечистоты. Своего безумия.
— А кто видит бесов?
— Тот, у кого душа чистая. Когда душа от плотской похоти очищается, бесы нападают на неё, пытаясь отлучить от Бога. Таково испытание.
— И что, прямо с хвостиком и с рожками?
— Не стоит смеяться. Не в облике суть. Бес сильнее человека. Веками он нападает и знает, где есть в человеке слабые места. Только Бог сильнее бесов. Только с Богом они побеждаются. А кто скажет тебе, что сам с бесом сражался и победил его — тот бесом же и прельщён. Не верь ему.
— А как нападает бес?
— Искушает. Внушает мысли хульные и строптивые. Заставляет человека жалеть самого себя, а ближнего ненавидеть. Заставляет завидовать. Даже заставляет считать, кто больше поклонов положил. Внушает человеку, что он уже достиг совершенства. Страхи напускает. А иногда и бьёт, и мучит тело. А иногда толкает человека на подвиги, что выше сил. Чтобы, надорвавшись, разуверился человек. Всяко бывает.
— Ты видел бесов? Они тебя мучили?
— Позволь, я не стану отвечать. Лучше послушай, что говорит Великий Антоний о душе: «Но если она выстоит и будет послушна Духу, поучающему её покаянию, Творец не помедлит снизойти к её изнеможению в покаянии и, видя её в телесных трудах, многих молениях, и постах, и сокрушении, и в поучении словам Божиим, в отречении от мира, в смирении и слезах, и упорствовании в сокрушении, — тогда милосердный Бог, видя труды её и послушание, смилуется над ней и спасёт её».
Видно было, что Феодосию нелегко давалась беседа. Ведь ему, пустыннику и молчальнику, надо было произнести так много слов!
Из-за меня... Мне...
— Ты наизусть знаешь то, что написал Антоний. Как ты запомнил это? — не удержался я, чтоб не спросить.
В принципе, я даже знал ответ.
— Я читал послание Великого Антония. Один список хранится в нашем храме, в который, если будет на то Божия воля, мы пойдём в воскресенье.
— Сколько раз ты его читал?
— Один. Не спрашивай меня. Это — жизнь, не только Антония, но и моя. И многих, поверь. Я даже затрудняюсь назвать их число. Я знаю, что они есть и в твоём далеком веке. Это ты не знаешь о них.
Глаза Феодосия смотрели в пол.
— Ну, а если нет этого? — не унимался я. — Если человек ничего не очищает в себе и не подчиняет ум Духу, а тело — уму?
— Ты задаёшь хорошие вопросы. У тебя живой ум, но сердце закрыто.
— И всё же?
— Тогда «злые духи берут над ним верх, и сеют в теле все страсти, и возбуждают, и поднимают сильную брань против него; так что душа становится усталой и недужной, и плачет и ищет, откуда бы пришла ей помощь...».
— Бедная душа! Напоминает мою...
— Так. Ты отдыхай, младенец далёкого века.
— А ты?
— Я пропустил час молитвы. Прости, я больше не могу говорить с тобой. Я выйду и помолюсь рядом с пещерой.
Он поднялся и перекрестился. Кажется, с облегчением.
Глава 18
Мне надо было подумать. Не было никакой ясности с моим появлением в 380 году, да ещё в египетской пустыне. (Смешно! Если в 380 году, то не всё ли равно где?)
В глубине души... в самой-самой глубине — я изредка вздрагивал: «А вдруг — всё? Вдруг — это навсегда?»
Я находился здесь. Хоть душа и отказывалась воспринимать это как факт. Я разговаривал с монахом-пустынником Феодосием. Я задавал ему вопросы и получал ответы. Даже пытался разобраться в этих ответах, и они мне даже нравились. А дальше что?
Вдруг — навсегда? В пустыне, в пещере, при лампаде, с гуманитарным образованием? Менеджер по рекламе? Что и кому рекламировать?
Мне что, предлагается стать монахом? В 380 году? Уму непостижимо! Дикость!
Мало мне было своих метаний и сомнений...
— У-у-у-у!!! Нет! Нет!
Я заметался на шкуре, постеленной на каменном ложе.
