– Кто?
– Не знаю. Не смог выяснить. Такое чувство, будто кто-то прочел и понял мой сценарий. А возможно, и расширил его.
– Так поручите дело Памеле, – сказала Холлис. – Она в таком разбирается. Или кому-нибудь еще. У вас наверняка целая армия людей, которые в таком разбираются.
– Но в том-то и дело. Те, кто разбирается, не нащупают переднего края. Не нащупают нового. Хуже того, они невольно затопчут новое, просто в силу некой узости, присущей профессионализму. – Бигенд промокнул губы сложенной салфеткой, хотя в этом не было нужды. – Мне нужна неизвестная величина. То есть вы.
Он откинулся в кресле и посмотрел на нее, в точности как смотрел недавно на аккуратную попку официантки, хотя Холлис знала, что сейчас его мысли далеки от секса.
– Господи! – невольно выдохнула она, и ей сразу захотелось стать очень маленькой. Такой маленькой, чтобы спрятаться в бахроме пыли на крыше стимпанковского лифта, между бежевыми сигаретными фильтрами.
– Название «Габриэль Хаундс» вам что-нибудь говорит?
– Нет, – ответила она.
Он довольно улыбнулся.
4
Парадоксальный антагонист
Свет в самолете был приглушен. Милгрим лежал без сна под тонким пледом «Бритиш мидленд», чувствуя под боком картонный тубус.
Таблетки он принял пятнадцать минут назад. Время пришлось пересчитывать ручкой на задней обложке рекламного журнала авиалиний. Трудная задача – не спутать расписание приема при смене часовых поясов, особенно когда тебе не говорят, что́ ты принимаешь. Таблетки выдавали базельские врачи, всегда без фабричной упаковки. Ему объяснили, что это важная часть лечения. Все препараты были переупакованы в белые желатиновые капсулы, отличающиеся только размером. Вскрывать капсулы не разрешалось.
Милгрим затолкал пустой блистер вместе с рукописной инструкцией (день, час – все мелким почерком лиловыми чернилами) в карман на задней спинке переднего кресла, поглубже. Они останутся в самолете в Хитроу. Через таможню велено ничего не проносить.
Паспорт лежал на груди, под рубашкой, в чехле Фарадея – для защиты информации в RFID-метке. Перехват RFID-меток был манией Слейта. Метки радиочастотной идентификации. Их сейчас клеят куда угодно и точно в последние американские паспорта. Слейт сам обожал перехватывать RFID-метки, оттого, наверное, так параноил по их поводу. Можно сидеть в вестибюле гостиницы и удаленно собирать информацию из паспортов американских бизнесменов. Чехол Фарадея не пропускает радиосигналы, а значит, не дает считать метку.
Телефон «нео» – еще одно доказательство, что Слейт помешан на идее безопасности и, как подозревал Милгрим, контроля. У телефона была микроскопическая экранная клавиатура – пальцем не нажмешь, только стилусом. В клинике сказали, что координация глаз-рука у Милгрима хорошая, и все равно, набирая эсэмэски, он каждый раз чувствовал себя ювелиром. Что еще хуже, Слейт установил засыпание телефона через тридцать секунд простоя, и если задуматься больше чем на двадцать девять секунд, приходилось заново вводить пароль. На жалобы Слейт объяснил, что это ограничивает окно потенциального взлома полминутой и что в любом случае админских прав он Милгриму не даст.
«Нео», как постепенно понял Милгрим, был не столько телефоном, сколько tabula rasa, на которую Слейт мог удаленно, без ведома и согласия Милгрима, ставить и удалять приложения. Еще «нео» был подвержен тому, что Слейт называл «паникой ядра»: зависал и ни на что не реагировал до перезагрузки. Это состояние Милгрим хорошо знал по себе.
Впрочем, последнее время Милгрим реже впадал в панику, а если впадал, то перезагружался собственными силами. Как объяснила психотерапевт в клинике, это побочный эффект того, что он действует не на автопилоте. Милгрим предпочитал не очень замечать такие побочные эффекты, чтоб не сглазить. Психотерапевт говорила, что главное для него, в смысле побочных эффектов уменьшенной тревожности, – отказ от регулярного приема бензодиазепинов.
Он, по-видимому, сейчас не принимал их совсем после очень постепенной отмены в клинике. Милгрим не знал, когда именно перестал получать бензодиазепины: одинаковые капсулы не позволяли определить. А капсул он принимал много, некоторые – с пищевыми добавками: клиника была с натуропатическим уклоном, что-то такое типично швейцарское. Впрочем, в остальном лечение было вполне агрессивное, начиная с неоднократных переливаний крови и заканчивая препаратом, который врачи называли «парадоксальный антагонист». Он вызывал особо странные сны: в них Милгрима преследовал Парадоксальный Антагонист – загадочный субъект, который почему-то ассоциировался у него с цветовой гаммой американской рекламы пятидесятых годов.
Милгрим скучал по психотерапевту. Так приятно говорить по-русски с интеллигентной женщиной. В переводе на английский это было бы совсем не то.
Он пробыл в клинике восемь месяцев, дольше всех остальных пациентов. Каждый при возможности тихонько спрашивал его, что за фирма. Милгрим поначалу отвечал произвольно, называя тот или иной культовый бренд своего детства: «Кока-кола», «Дженерал моторс», «Кодак». У слушателей расширялись глаза. Под конец он стал называть «Энрон» [8]. Глаза у слушателей суживались. «Энрон» появился оттого, что психотерапевт велела ему ознакомиться с событиями последних десяти лет. Которые, как она справедливо заметила, он полностью пропустил.
>>>
Ему снится высокая белая комната с полом мореного дуба. Высокие окна. За ними идет снег. Мир снаружи абсолютно безмолвный, плоский. Свет рассеянный.
– Где вы учили русский, мистер Милгрим?
– В Колумбии. В смысле, в Колумбийском университете.
У нее бледное лицо. Темные волосы расчесаны на прямой пробор и туго стянуты назад.
– Вы описывали свое предыдущее положение как неволю. Это было после университета?
– Да.
– Считаете ли свое нынешнее положение таким же?
– Считаю ли я его неволей?
– Да.
– Не в том же смысле.
– Ваше лечение здесь сто́ит очень больших денег. Знаете ли вы, почему их готовы на вас тратить?
– Нет. А вы?
– Даже догадок нет. Знаете ли вы, что такое врачебная тайна в моей профессии?
– Вы не должны никому пересказывать наши разговоры?
– Да. А как вы думаете, я ее сохраню?
– Не знаю.
– Сохраню. Когда я согласилась приехать сюда и работать с вами, я сразу поставила такое условие. Я здесь ради вас, мистер Милгрим. Не ради них.
– Приятно слышать.
– Но поскольку я здесь ради вас, мистер Милгрим, я о вас тревожусь. Это так, будто вы заново родились на свет. Вам понятно?
– Нет.
– Вы были ущербны, когда вас сюда привезли. Сейчас вы менее ущербны, однако восстановление – комплексный органический процесс. Если вам повезет, он будет продолжаться до конца вашей жизни. «Восстановление», возможно, неудачный термин. Да, вы восстанавливаете некоторые аспекты своей личности, но куда важнее то, чего у вас раньше не было. Первичные аспекты развития. У вас в определенном смысле произошла задержка в развитии. Теперь вы получили возможность расти.
– Но это ведь хорошо?
– Хорошо? Да. Приятно? Не всегда.
>>>
В Хитроу его ждал высокий бритоголовый негр с табличкой, на которой красным маркером средней толщины было выведено: «мИЛгРИм».
– Милгрим, – сказал Милгрим.
– Анализ мочи, – ответил негр. – Сюда.
Ему с самого начала очень твердо объяснили, что сдавать анализы по случайному графику – условие непременное. Типа не хочешь – до свидания. Условие угнетало бы его меньше, если бы анализ брали в менее неловких ситуациях. Хотя, видимо, в неудобности и был главный смысл.
Негр повел Милгрима в заранее выбранный туалет, на ходу комкая и убирая в карман листок с красной фамилией.
