сейчас объясню. Кварталы, целые улицы пустых домов. Люди уехали. А что им тут делать? Что тесное проживание всем в одном месте может им дать? В прошедшую эпоху это что-то давало, а вот сейчас – нет, потому что реальность сегодняшнего дня свела на ноль все плюсы поселения. Конечно же, не обошлось без потерь, ведь в старое жильё деньги вкладывались. Но всё это в итоге возместилось, поскольку они смогли купить жилище, которое намного лучше и дешевле предыдущего; люди теперь могут жить так, как им раньше хотелось, теперь они могут построить себе так сказать, фешенебельную усадьбу вроде тех, которые несколько десятков лет назад были доступны только очень и очень состоятельным элитариям.
А что же осталось нам? Да только лишь несколько кварталов в аренду под конторы, да парочка промышленных предприятий. Наша администрация предназначена для организации комфортной жизни почти миллиона человек, да их теперь тут уже нету! Бюджет на ближайший год сформировали с такими налогами, что скоро и бизнес отсюда убежит, чтобы не платить так много. И вдобавок ко всему у нас на руках теперь и конфискованный за неуплату жилой фонд, который и трёх копеек сейчас не стоит. Вот это и есть наше хозяйство…
Только законченный идиот может надеяться, что госторговля ресурсами подскажет выход из этого положения, да ещё глупые нацпроекты. Потому как на все вопросы есть только один ответ: Тайград, как и многие другие поселения мёртв, может протянем ещё несколько лет, но не больше.
– Глеб Сергеевич… – подал голос глава.
Но Раскин, не обращая внимания, продолжал:
– Я мог бы и дальше играть вместе с вами в эти детские игры. Делать вид, будто наше поселение ещё действующий проект. Продолжал бы морочить голову всем окружающим. Но дело всё в том, уважаемые, что есть ещё и банальное человеческое достоинство.
Тишину в зале дробило шуршание бумаг, чьё-то покашливание.
Но Глеб ещё не закончил:
– Наш Тайград приказал долго жить. Да и слава богу! И чем сидеть тут, и лить слёзы над его кончиной, встали бы лучше, да сказали спасибо. Думаю, если бы этот посёлок, как и все такие поселения в мире, не изжили себя, если бы люди не уехали отсюда так массово, не сомневаюсь, что тогда бы началась настоящая война, и всё вокруг оказалось бы разрушенным. Да-да, не ухмыляйтесь! Забыли уже, как не столь давно боялись ракет с ядерными боеголовками?
Раскин оглядел присутствующих; все молчали. Тогда он продолжил:
– Но люди покинули массовые поселения, промышленность рассредоточилась, и обошлось. Мы живы сегодня только потому, что люди ушли. Да, живы потому, что Тайград мёртв! И пусть, чёрт его побери, он и остаётся таким мертвецом. Нам надо радоваться. Это самое лучшее, что произошло с человеком за всю его историю.
Сказав эти слова, он развернулся, и вышел из зала.
Выйдя из здания, остановился, и посмотрел вверх – небо сияло синевой. Глеб мысленно одёрнул себя:
«Глупо поступил, чего и говорить. Теперь надо работу искать, и когда найдёшь? Уже возраст не тот».
Но тут в голове сама собой появилась какая-то мелодия, убрав на периферию мрачные мысли, он принялся насвистывать, и бодро зашагал вперёд. Он направился к стоянке, где ждал его гравилёт. А в мыслях повеселело:
«Может быть и они теперь уедут отсюда, сбудутся мечты Марины. И будут вечерами бродить по своей земле. А что? Свой участок с речкой на окраине! Ну, обязательно с речушкой, чтобы поутру рыбачить. Кстати, надо удочки в кладовой проверить».
Жанна стояла и ждала у въезда на подворье, когда громко тарахтящая Газель пропыхтела по подъездной дороге, и её муж, Степан, с трудом вылез из кабины со смертельно усталым видом.
– Ну как, продал что-нибудь? – спросила Жанна.
Он обречённо помотал головой:
– Ничего. С огорода брать совсем не хотят. Ещё и ржут, как кони. А у самих кукуруза с мой локоть размером, специально показали, да ещё дыни – почти без кожуры, и слаще наших. Дали попробовать.
Степан пнул ботинком комок земли, так что пыль полетела:
– Да уж, разорила нас эта грёбаная копропоника!
– Может продадим ферму? – робко спросила его супруга.
Муж молчал. Она продолжила:
– А что, пойдёшь в это копропонное дело работать? Вон, сосед наш, Кирилл пошёл же. И доволен.
Стёпа мотнул головой.
– Ну или садовником попробуешь, а? У тебя получится. Сейчас этим барам с их большими домами да парками только садовника подавай, машин не признают, не тот понт.
Муж снова отказался:
– Да не буду я с цветочками возиться! Что я, совсем себя потерял, по-твоему? Всю жизнь в поле провёл. Я – потомственный крестьянин!
Но Жанна не оставляла попыток:
– Слушай, может, и нам гравилёт завести? Небольшой. Знаешь, может, и жизнь тогда как-то по-другому бы пошла? А то сидишь дома всегда. А тут с людьми встречаться будешь, может кто и подскажет чего. А, Стёпа? Что скажешь?
– Да не справлюсь я с гравилётом, – возразил Степан.
– Да не умаляйся. Еще как справишься. Невелика хитрость. Вон погляди на ребятишек Кирилла: мал мала меньше, а уже летают сами. Правда, один из них тут затеял дурачиться и вывалился из кабины, но…
– Ладно, я подумаю, – перебил её муж с отчаянием в голосе, – Подумаю, не переживай так, а то расстроишься ещё.
Он повернулся, и зашагал в поле. Жанна стояла возле Газели и глядела ему вслед, и утирала ладошкой глаза. Она плакала.
Глава 4
Раскин стоял в приёмной очередного отдела кадров, собираясь объяснить девушке, – сидящей перед ним за канцелярским столом, – о цели своего визита, когда она, глядя ему в глаза, кивнула, и произнесла:
– Василий Иванович вас ждёт.
Глеб опешил:
– Но я ведь тут ещё не был. И о встрече с ним не договаривался.
– Василий Иванович вас ждёт, – настойчиво повторила она и указала пальцем на дверь с табличкой:
