…За счет фронтового опыта краснорубашечники отбросили берсальеров, и те запросили подкреплений. Всем очень повезло, что Террачини, плохо представляя себе возможности «танковых» батальонов, вооруженных танкетками «Фиат-Ансальдо», отправил одну роту танкеток на поддержку берсальеров, а вторую почти сразу же – на поддержку краснорубашечников. Экипажи обнаружили, что сражаются точно с такими же машинами, и прекратили ночную резню. Результатом боя стали две поврежденные танкетки и полсотни убитых и раненых. И тогда Террачини, уже понимая, что никаким образом не успевает к утру в Тирану, обратился к Муссолини и попросил послать на помощь десанту авиацию…
– …Твою мать! – За шиворот Сашке посыпались штукатурка и кирпичное крошево. – Да твою же мать!!!
«Капрони» зашли на второй круг, и на Тирану снова посыпались бомбы. Александр поднес к губам фляжку и прополоскал рот, который забила тонкая алебастровая пыль. После чего снова посмотрел вверх. Дворец уже лишился крыши, которая не пережила попадания пяти стакилограммовых бомб, поэтому было прекрасно видно то, что творилось в небе.
Неторопливые итальянские бипланы кружили над городом, разгружая свой смертоносный груз на головы королевских войск и жандармов. Как надеялись итальянские летчики и бомбардиры. В реальности бомбы летели как бог на душу положит. Доставалось всем: и правительственным войскам, изготовившимся к новому штурму, и защитникам дворца, и мирным жителям.
– Слава богу! – выдохнул Сашка, увидев, что итальянцы наконец разворачиваются домой. И тут же взвыл: – Да чтоб вы передохли, макароны тупые!
С запада надвигалась новая волна бомбардировщиков, во главе которой солидно и неторопливо шел громадный биплан.
– Ерш твою за ногу! Еще и этого девяностого послали! Да чтоб вас всех!..
Конец пожелания перекрыл тяжелый грохот. Сверхтяжелый бомбардировщик «Капрони» Са.90 – чудовищное порождение безумного гения, вывалил все свои восемь тонн бомб на несчастную Тирану. А за ним отбомбились и все остальные самолеты. И не успела еще осесть пыль, как вниз ринулись фиатовские истребители, расстреливая из пулеметов все, что только могли разглядеть…
Когда к вечеру второго дня итальянским войскам наконец удалось преодолеть шестьдесят километров от Дурреса до Тираны, их встретили руины, напоминавшие последний день Помпеи. Террачини радостно обнял Сашку, отправил в госпиталь раненного в ногу Кельменди, посокрушался о погибших четырех штурмбатовцах и пятидесяти шести албанских добровольцах, после чего попросил передать товарищам Сталину, Димитрову и Муссолини, что приказ Коминтерна выполнен. Александр пообещал, но отойдя в сторонку, тряхнул гудящей головой и проорал в небо, потрясая рассаженным кулаком:
– Да чтоб я!.. Да еще раз!.. С итальяшками, которых не сам готовил!.. Да пидором буду!!!
Эпилог
Новый, 1936-й, год страна праздновала с ёлкой, которая стала символом всего праздника. Новогодние представления проходили по всей стране. В театрах, дворцах культуры и даже цирках, но главная ёлка была, как и положено в Москве, в колонном зале Дома Союзов.
В этом году за право написать сценарий для праздника и музыку к нему разыгралась настоящая битва, которая была выиграна Исааком Осиповичем Дунаевским и Владимиром Ивановичем Немировичем-Данченко, создавшими настоящую музыкальную сказку с Бабой Ягой, лешими, домовыми и, конечно, Снегурочкой и Дедом Морозом.
На первое представление пришли почти все руководители страны с детьми и внуками и так же, как дети, заворожённо смотрели на развитие сюжета, который разворачивался на всей немалой площади зала.
Сталин тоже пришёл вместе с Артёмом, Василием, Светланой и Александром, но, оставив детей, отошёл в сторону, где уже собрался кружок из таких же, как он, отцов – Микояна, Ворошилова, Берии и многих других.
Праздник шёл своим чередом, и когда в итоге добро победило, ёлка озарилась яркими электрическими огнями, осветив всю залу.
Надежду Константиновну Крупскую Александр заметил совершенно случайно, когда по привычке осматривал зал. Как раз в этот момент зажгли люстру, и словно вспышкой высветилось лицо Надежды Константиновны, стоявшей в группе малышей в одинаковой серой одежде.
Даже не раздумывая, Александр прошёл по периметру зала и, встав рядом с Крупской, слегка поклонился.
– Здравствуйте, Надежда Константиновна. Поздравляю вас с Новым годом!
– А… Саша, – чуть подслеповато прищурившись, Надежда Константиновна посмотрела на него. – Как всё-таки хорошо, что мы снова начали проводить новогодние ёлки! А я вот тут привезла детей из Михайловского дома. – Она чуть пригнулась, раскрыла руки, словно прятала детей под крылья. – Мне говорили, что ты звонил…
– Да, хотел подарки отдать, – Александр подошёл ближе. – Из Индии, Египта, Италии… Уже много набралось, а через секретариат передавать не хотелось. А как ни позвоню, вас или на месте нет, или на совещании.
– Да, у нас много писали… – Она наклонила голову и, обращаясь к детям, произнесла: – Это вот тот самый Александр Белов-Сталин.
– А где ваши ордена? – пискнул самый маленький и, словно испугавшись, скрылся за спинами более рослых товарищей.
– Так детский праздник же, – Саша развёл руками. – У нас здесь главный герой – Дед Мороз. Да и вот, товарищ Крупская, тоже без орденов!
– Это ты зря, Саша, – Крупская покачала головой. – Ордена – они для того, чтобы все видели. А я… что я, – она улыбнулась.
– Да что ордена! Надежда Константиновна, я тут с товарищами с электролампового завода переговорил, и из Гусь-Хрустального. Обещают к следующему году ёлочные игрушки из стекла и фарфора. Утверждают, что будет красивее, чем в Германии. И гирлянды электрические тоже… А ещё вот немецкие товарищи вроде ставят оборудование для нового кондитерского производства. А значит, конфет будет больше, и они будут дешевле. А это здорово! Правда?
– Конфеты… – Крупская смотрела на Сашу, и у неё, никогда не имевшей детей, поднималось в душе какое-то странное чувство. Ведь, по сути, совсем мальчишка. А французская Je suis partout [199] назвала его «Сталинским волкодавом». А ещё она с первого знакомства с ним почувствовала его какую-то чужеродность. И при этом тяжкое, хмурое нечто, наползавшее на страну последние пять лет, словно рассеялось, и вновь показалось солнце, как тогда, в семнадцатом. – А что, ребята, попросим товарища орденоносца приехать к нам в дом и рассказать о себе?
– Да! – ребятня буквально вспыхнула весёлыми криками.
– Приеду, конечно, – Александр кивнул. – Сам бывший детдомовец. А что, ребята, вы подарки ещё не получали? А ну пойдём! Поспрашиваем Деда Мороза, с чем это он к нам приехал.
Когда шумная толпа детей и Александр удалились, Надежда Константиновна машинально оглянулась и сразу же наткнулась взглядом на такой же внимательный взгляд с другой стороны зала. Иосиф Сталин стоял возле колонны и с мягкой улыбкой смотрел на Крупскую, а через секунду первым сделал шаг вперёд.
Они сближались, словно два линкора перед боем, настороженно ощупывая противника радарами и готовя первый залп.
– Здравствуй, Надя, – Сталин, словно и не было долгих лет размолвки, улыбнулся и подал руку.
– Здравствуй, Коба, – Надежда Константиновна машинально назвала Сталина старой партийной кличкой, тоже улыбнулась в ответ и пожала протянутую руку. – Это была хорошая идея – восстановить новогодний праздник.
– Да, Саша подбрасывает время от времени что-то такое… – он усмехнулся в усы, и они пошли неторопливой походкой вдоль колонн. – Порой не знаю, что и делать. Он, кстати, предложил недавно отбирать детдомовских детей в особую школу и готовить из них управленческие кадры.
– Да, интересно, – Крупская вдруг остановилась и буквально впилась взглядом в глаза Сталина. – Скажи, Коба, он кто? Только не лги, умоляю. Можешь просто не ответить, но не лги!
