– Здравствуйте, Егор Сергеевич.
– Здравствуйте, Мария Алексеевна. Рад вас видеть, – соврал Артемьев. Он не любил правозащитников. Считал, что им плевать на любые права, кроме своего права хорошо жить и делать, что хочется. И на то у него были свои убедительные причины. – Присаживайтесь, – предложил Егор, указывая на длинный ряд стульев, стоявших по сторонам стола.
Мария Алексеевна строго осмотрелась вокруг и присела.
– Вызывающе, – сказала она, одарив Артемьева равнодушным взглядом.
– Я старался, – согласился Егор.
– Вы никогда не думали, что далеко не всесильны?
– Мне незачем об этом думать, Мария Алексеевна. Потому что я ни разу в жизни не подумал, что всесилен.
– Ну что же, отнесем эту мальчишескую выходку на тестирование нового сегмента в библиотеке Видений.
– Я не нуждаюсь в вашем снисхождении, – улыбнулся Артемьев. – И когда приходишь просить, разве с презрения к дизайну жилища хозяина дома стоит начинать разговор?
Мария Алексеевна на пару мгновений задумалась и улыбнулась.
– Вы правы. Но все-таки я уверена, что эти портреты развешены по стенам не случайно.
– Итак, Мария Алексеевна, – примирительно сказал Егор. – Чем могу быть полезен?
– Вы окажете неоценимую услугу стране, если начнете чуть серьезнее относиться к проблеме нарушения гражданских прав в России.
– Уточнение. Гражданских прав в России или прав граждан России?
– Разве это не одно и то же?
– Я не специалист, поэтому и спрашиваю. Я ни разу не видел, чтобы какое-то правозащитное общество или организация защищало права гражданина России за ее пределами. Обычного рядового гражданина. Получается, что интерес у вас вызывают не права граждан, а исключительно нарушения на территории.
– Вы считаете, что права граждан России нарушаются за пределами страны?
– Я готов поверить, что в силу вашей занятости вам до сих пор недоступна подобная информация. Я дам распоряжение юридическому отделу, через пару дней они подготовят вам материалы хотя бы за последний год. За неделю, думаю, мы сможем дать более развернутые данные, скажем, за последние пять лет. По моим скромным прикидкам, набралось несколько тысяч эпизодов.
Мария Алексеевна не растерялась от такого прямого вопроса и как прожженный политик ответила без эмоций:
– Я… допускаю, что подобные случаи имеют место и в Европе, и в Америке. Но, как говорится, где родился, там и пригодился.
– Неужели вас не беспокоит нарушение прав граждан вашей страны, где бы они не находились?
– Тут практически ничего нельзя поделать. Есть деловая этика. Будет неприлично, если мы предпримем неавторизованное вмешательство в правозащитное дело на территории другого государства.
– М-м-м, – промычал Артемьев. – Территория, значит, поделена. Однако профессиональные разведчики и провокаторы не упускают возможности вмешаться в дела на территории нашей страны.
– Господи, вы что же, в каждом иностранце видите шпиона, а в каждом, кто не поддерживает курс правящей клики, изменника Родины?
– Если я что-то говорю, значит, я это знаю. А по этому вопросу я знаю где-то раз в миллион больше, чем вы. Допускаю, что вы не хотите интересоваться неудобной темой, но в то, что вы ничего об этих случаях не слышали, в жизни не поверю.
– У вас удивительная способность со всеми портить отношения, – сказала Мария Алексеевна.
– А «Таймс», «Коммерсант», «Огонек» и даже «Аврора» в прошлом месяце сказали, что я – самый желательный собеседник.
– Все меняется.
– Маленькая ложь рождает большое недоверие, – с металлической ноткой в голосе сказал Артемьев и тут же смягчил тон. – А теперь поговорим о делах.
– Наша правозащитная лига в следующем месяце планирует разместить хороший заказ на массовые публичные Видения.
– Правильное решение, – сказал Артемьев. – Реклама добропорядочности и соблюдения закона не останется незамеченной во всех слоях общества.
– Нас интересует сценарий обширных локальных демонстраций, – уточнила Мария Алексеевна.
– Обширных и локальных? – искренне удивился Артемьев и предположил: – Это на каждом перекрестке, что ли?
– Демонстрации на каждом перекрестке – это уже чересчур, – поморщилась Лёшкина. – Их просто должно быть много.
– Но зачем?
– Чтобы люди не боялись высказывать свои протесты. Чтобы день за днем привыкали к мысли, что такое возможно. Если увидят, что тех, кто не боится высказывать протест, много, то однажды они и сами пойдут. Поднимутся на борьбу с несправедливостью. С нарушениями гражданских прав, которые в нашей стране, к сожалению, стали нормой.
– То есть протестуют единицы, но нужно, чтобы выглядело, словно их сотни тысяч.
– Протестуют далеко не единицы, – чуть повысив голос, сказала правозащитница.
– Но и не сотни тысяч, – в тон ей добавил Артемьев. – Вы действительно считаете, что дела обстоят так плохо?
– Конечно, – горячо ответила Лёшкина. – Одно преследование Поленьева чего стоит.
– Преследование? Его же сегодня по суду признали виновным.
– Как будто вы не знаете, как у нас суды признают виновными.
– Минуточку, – сказал Артемьев. – Свидетельские показания, улики…
– Такой умудренный опытом человек, а говорите сущие глупости. Ну как можно в это верить? Дело шито белыми нитками.
– Вы хотите сказать, что свидетели врут, а улики сфабрикованы?
– Вне всяких сомнений. А иначе куда делись записи с камер видеонаблюдения?
– Их уничтожили следственные органы, чтобы дело не развалилось в суде? – предположил Егор.
– Двух мнений быть не может. Вы только посмотрите, какая волна общественного мнения поднялась в его защиту, сколько ярчайших представителей науки и искусства готовы за него поручиться.
– Ну… – протянул Егор, – Несколько выступлений – это далеко не волна. Однако запись мог уничтожить и сам обвиняемый. Чтобы скрыть доказательства своего преступления, – предположил Артемьев.
– Антон Поленьев – убийца, – умилительно сказала Мария Алексеевна и хлопнула в ладоши. – И не просто убийца, но еще и хладнокровный деляга, который подчистил за собой следы. Я не знаю, кто кроме прокурора мог поверить в эту дичь. Поленьев – интеллигентнейший человек. Совесть нации. Понимаете? Национальное достояние.
– Тогда запись мог выкрасть кто-то из обслуги, – продолжил Артемьев.
– Не удивлюсь, если ЧК устроила эту провокацию чужими руками. Подобное в ее стиле.
– ЧК здесь ни при чем, – сказал Артемьев. – А запись действительно выкрала гувернантка. Она хотела ее продать.
– Это маловероятно. Я видела эту особу в репортаже. Этот узкий лобик, эти бегающие глазки… Непонятно, как она вообще попала в дом к Поленьеву.
– Более того, – продолжил Артемьев. – Это абсолютно невероятно. Она стащила жесткий диск не из компьютера, а из камина, куда его бросила ваша совесть нации, очевидно, в надежде, что он сгорит. Я купил эти записи. Если хотите, можем вместе посмотреть кино.
Мария Алексеевна в очередной раз подавилась словами, но быстро пришла в себя, и ее лицо снова стало непроницаемым.
– Верю. Хм-хм-хм. Вам, голубчик, верю, – отшутилась Лёшкина. – У вас может быть всё. Даже улики по делу Кеннеди. Так что у нас получается по нашему вопросу? Что вы ответите правозащитному движению?
– Отвечу, что вы не удивили меня, – сказал Артемьев. – Сотни наших клиентов используют Видения с подобным алгоритмом. Нужно только перекрасить визуальный ряд и все.
– И какова будет цена?
– Это вам скажут в финансовом отделе.
– Ваша компания не обеднеет, если сделает скидку правозащитному делу.
– Бог свидетель, – сказал Егор. – Если бы я был уверен, что после этого вы станете активнее защищать права граждан России, я бы взял вашу лигу на полный пансион.
– Во-первых, мы не продаемся, – строго сказала Лёшкина. – Во-вторых, вы преувеличиваете возможности любой правозащитной организации. У нас не хватит сил защищать всех. Поэтому, чтобы показать, что в стране неблагополучно, выбираются звонкие имена. Под эти имена выделяются средства. Ведь должны же мы на что-то существовать?
