– Ну, хватит, – решительно остановила ее Нэрис. – А то у меня сейчас голова пойдет кругом! Что он человек влиятельный, я в курсе. А раз им вся женская часть прислуги так интересуется, значит, и вправду не урод. Хотя, если вдуматься, какая разница? И… Знаешь что, Бесс?
– Что?
– Снимай фиалки!
– Но как же…
– Я говорю, снимай! И пуговицы расстегивай! – Нэрис вздернула подбородок. – Если маме так уж нравится это платье, пускай сама его и носит! Сколько у нашей семьи денег, судя по спешке, мой будущий супруг и так знает. И ему, я думаю, наплевать, что там на мне будет надето. Ему, в сущности, и внешность моя без разницы, коли он даже на смотрины приехать не соизволил. А раз так, я не собираюсь в самый важный день своей жизни выглядеть огородным пугалом! Что ты глазами хлопаешь? Снимай ты уже с меня это платье, мы в церковь опаздываем!
– Но… но… как же можно?! Ваша маменька…
– Через несколько часов я стану замужней женщиной! – отрубила непокорная дочь, беспощадно отдирая от лифа букетик. – И моей маменьке придется с этим смириться! Снимай платье, говорю! Я надену другое!
– И какое же? – Бесс вздохнула, снова взявшись за пуговицы. – Второго ведь не шили!
– Бархатное, с кистями, – сказала Нэрис. – Мое любимое. Я его перешила, думала завтра надеть. Надену сегодня!
– С кистями?! – ахнула служанка, округлив глаза. – Зеленое?!
– Да!
– На свадьбу?!
– Именно! Не копайся ты, уже лошадей наверняка подали.
– Но ведь… зеленое на свадьбу – это ж хуже черного крепа! А если еще вас в нем увидят родители…
– Увидят, а как же, – кивнула невеста. – Только уже в церкви, а тогда будет поздно.
– Но что гости подумают?
– Бесс, они могут думать что угодно. И говорить могут тоже что угодно. Но это моя свадьба и мое платье, черт возьми!
– Госпожа!..
– Ну хорошо, извини, не сдержалась. Быстрее, я тебя прошу, если не успеем, мне придется до старости вспоминать свое венчание как самый худший день в жизни. Уф… ну наконец-то. Давай сюда зеленое!
В дверь постучали, и из коридора донесся встревоженный женский голос:
– Несс, ты готова? Уже давно пора ехать!
– Еще минутку, мама! – крикнула девушка и быстро зашептала: – Ну не копайся же ты. Давай сюда платье, сама надену. Плащ, скорее!
– Зачем ты заперлась? – Ручку двери подергали. – Все в порядке?!
– Да, мама! Господи, Бесс! У меня всего четыре теплых плаща, что ты там возишься?!
– Сейчас, госпожа… вот! Давайте я помогу… И все-таки зря вы это сделали. Когда ваша мать узнает, что вы пренебрегли ее подарком, а я не помешала… Она меня точно выпорет!
– Не мели ерунды, тебя в жизни не пороли. А что касается «пренебрежения»… Дай-ка мне графин! Да, с вином!
– Для храбрости?
– Бесс, ей-богу! Что за глупость? Давай сюда.
– Дорогая, я ничего не понимаю! – окончательно встревожился голос за дверью. – Что у тебя там стряслось?! Открой!
– Мама, все в порядке! – Нэрис взяла в руки графин. – Спускайтесь, я сейчас выйду! Так, Бесс, подними этот голубой кошмар повыше. Ага… Лифом ко мне поверни. – Она перевела дух, храбро зажмурилась и, боясь передумать, одним движением выплеснула содержимое графина прямо на голубой атласный подол. – Вот!
– О господи! – Служанка ахнула и прижала свободную ладошку ко рту: на роскошном атласе расплывалось здоровенное багряное пятно.
Нэрис подмигнула и с чувством выполненного долга поставила графин обратно на столик:
– Теперь мама и слова не скажет! Платье испорчено, а шить другое у нас нет времени. Пошли!
– Ах, госпожа… Ну как же можно? Такое прелестное платье! – едва не плача, всплеснула руками Бесс. – Вино же… оно не отстирается!
– Не хнычь. – Нэрис поплотнее запахнула полы плаща и направилась к двери. – Положи его, и пойдем! И не надо смотреть на меня, как на чудовище. Там ткани локтей на пятьдесят, папа не поскупился. На лиф и пояс вино не попало, потом просто перешьешь со шлейфа. И не делай из этого трагедию, я тебя прошу!
– Но как же…
– Бесс, – уже взявшись за ручку двери, девушка с улыбкой обернулась, – ты прекрасно шьешь! И, я уверена, когда придет время тебе выходить замуж, ты будешь самой красивой невестой.
– Простите?..
– Я дарю тебе это платье, глупая!
– Мне?! – снова ахнула девчушка. – Вот… это?!
– Да! – фыркнула невеста. – И хватит охать, побежали! Я и без того всегда кругом опаздываю, если еще и на собственную свадьбу… Папа будет очень расстроен. А маму, скажем прямо, и так ждет большое потрясение!..
Ивар спрыгнул с коня и огляделся. Народу! Кажется, поглазеть на свадьбу дочери негласного властителя Файфа собралось все его население от мала до велика. Площадь перед церковью была запружена народом, толкотня – неимоверная. Прибывающие гости из числа самых знатных семей Лоуленда (да и не только его) вносили еще большую неразбериху, бесцеремонно проталкиваясь на лошадях к ступеням храма буквально по головам простого люда. Впрочем, те были не в обиде: для них, не избалованных жизнью, даже чужой праздник все равно оставался праздником. Кроме того, на площади, чуть в стороне, уже накрывали деревянные столы, чтобы любой присутствующий, какого бы он ни был сословия, мог по окончании брачной церемонии выпить за счастье молодых!
Лэрд Вильям Максвелл в преддверии счастливого события наступил на горло собственной бережливости, приличествующей любому успешному торговцу, и велел выставить десяток бочек доброго красного вина, а столы уставить снедью, дабы каждый, кто пришел сегодня на свадьбу его единственной дочери, приглашенный, нет ли, остался доволен. Опять же: доволен работник – доволен и хозяин! Даже в такой особенный день лэрд Вильям оставался собой. Ивар усмехнулся: его будущий тесть нравился ему все больше и больше. Остается надеяться, что и дочка не слишком разочарует! Просил же государя – хоть портрет достать, неужто сложность такая? Нет, какой бы ни была невеста, он, разумеется, женится. Но сохранить приличествующее выражение лица, если сейчас на площадь въедет перезрелая карга в бородавках и кружевах, будет трудно. Было бы время, съездил бы сам в Файф заранее, на смотрины (пускай и постфактум), но времени не было совсем. Чертовски обидно!
– Расслабься, – хихикнули рядом. – Я тут пробежался по площади, в пару лавок заглянул, с местными пообщался. Все не так уж и плохо! Девица, конечно, не первой молодости, но…
– Том, отвяжись, – смутился Ивар. – И не такое видели… Лучше, вместо того чтобы по лавкам шастать, за Мак-Тавишами бы присмотрел. Опять влезут куда не надо и все дело мне испоганят. Где они?
– Так где ж им быть, как не возле выпивки? – Томас Нивен, волынщик, насмешник и балагур, весело хохотнул. – У бочек околачиваются, слюни роняют. Да не кривись! Я с ними Творимира оставил, у него не забалуешь. Да и бочки до конца церемонии строго-настрого запретили открывать. Видно, случались уже эксцессы!
– Не сомневаюсь, – хмыкнул жених, – особенно, если в здешних краях найдется хоть один Мак-Тавиш. Что-то они запаздывают. Уже и его величество прибыл.
– Скоро будут, не волнуйся. – Томас поднялся на пару ступенек вверх и приставил ладонь к глазам. – Ну, что я говорил? Вон лошади пылят. Едет твоя суженая!
– Угу… Слушай, Том, бог с ним, с ее возрастом, а сама-то она – как?
– Была бы уродина, мне бы сказали, – хмыкнул тот. – Я и у девиц на выданье спрашивал, а их, сам знаешь, хлебом не корми, дай только товарке косточки перемыть! Про красоту неземную не слышал, но и чтоб совсем уж наоборот – тоже. Говорю же тебе – расслабься! В любом случае поздно уже… А камзол ты все-таки зря серый надел.
– Отстань. Мне нравится.
– Нравится! Да ты в нем на крысу канцелярскую похож, а не на жениха! Совсем одеваться не умеешь.
– Да где уж мне, темному? – съязвил Ивар, окинув взглядом разодетого в пух и прах по последней моде волынщика.
Тот довольно ухмыльнулся и, оглянувшись на толпу, торопливо зашептал:
