Пьетро поспешно продолжил:
– Нет, это несправедливо.
Нуччи закивал уже увереннее – раз Пьетро так говорит. Ведь Пьетро окончил среднюю школу. Ему виднее.
– Посмотри на меня, – сказал Пьетро, – посмотри на меня, Нуччи.
Нуччи посмотрел в ответ и увидел перед собой его утонченное лицо с оливковым отливом кожи, полные добродушные губы и крепкие сверкающие зубы, и ниспадающие лоснящиеся волосы.
– Ну, посмотрел, – произнес Нуччи.
– Чем я, по-твоему, отличаюсь от субъекта по имени Джозеф Маком?
– Большого ученого по ракетам, что ли?
– Именно. Вот посмотри, Нуччи, в чем разница между мной и Макомом?
– Не знаю, – тихо сказал Нуччи.
– У меня два глаза. Ноги, уши, нос. И детей побольше, чем у него. Si?
– Si, Пьетро.
– Так в чем же разница, спрашивается?
– Пьетро, – сказал Нуччи. – Мне не хочется этого говорить, но ты ведешь себя неразумно. Действительно…
Пьетро замахал мозолистой рукой.
– Нет, нет, mia pabalo! Это я знаю. Но ведь мы оба трудимся. Так?
– Вы оба трудитесь, Пьетро.
– И оба выкладываемся до предела, si?
– Si, Пьетро.
– Так что, это неважно, сколько у него серого вещества – он работает не усердней меня, так ведь?
– Так, Пьетро. Вы оба вкалываете до упаду. Вы оба валитесь замертво от усталости. Но, Пьетро, он же окончил колледж.
– Нуччи, mia proveino, совсем не нужно оканчивать колледж, чтобы желать совершить нечто великое!
– Лично я не мечтаю ни о чем более великом, чем двенадцатичасовой сон.
– Нет, нет, Нуччи, это не то! Неужели ты и правда ни о чем не мечтаешь?
– Я мечтаю о Маргарите…
– О звездах, Нуччи! о звездах…
Но тут раздался пронзительный свист таймера, и вскоре Нуччи, Пьетро и Антонио с другими парнями отправились на работу в дневную смену.
– Пьетро, – сказал Нуччи. – Не пристало тебе мечтать о звездах. Думай только про своих bambini. Забудь про Макома. Он большой человек.
– Я тоже стану большим человеком, – сказал Пьетро. – Однажды я стартую в ракете.
– Однажды, – сказал Нуччи. – Однажды, Пьетро. Не сегодня.
Пьетро залез во внутренности тракторного двигателя и чинил его, проклиная на чем свет стоит всё, что он знал и понимал, но все равно не мог полюбить:
– Однажды, – зло процедил он сквозь зубы. – Однажды! Нет, не однажды, а сей же час!
Снаружи раздался чей-то голос:
– Эй, Дионетти, чем ты занимаешься с этим двигателем, починкой или любовью? Поторапливайся. Корабль отправляется на Марс через четыре недели!
* * *
Пьетро стало не по себе.
– Мне двадцать семь лет, и у меня восемь детей. И всю оставшуюся жизнь я должен заползать под брюхо раскаленной машины и мучиться с ней! О, Святой Михаил, поддержи мою усталую голову!
Извиваясь, он выполз из-под крана, огляделся на окружающий его знойный мир и сказал:
– Как, ну как же тут станешь великим человеком, черт возьми? – Он яростно сплюнул. – Что мне сделать, чтобы выбиться в большие люди?
Начальник сверлил глазами Пьетро.
– У тебя будут большие неприятности, если этот кран не заработает через десять секунд!
В ответ Пьетро просверлил глазами начальника.
– Какого черта я тут делаю! – вдруг вскричал он. – Я иду к мистеру Макому свершать великие дела!
И он отшвырнул разводной ключ и потопал прочь.
– Эй, Дионетти, а как же кран!
– Возьмите этот кран и…
Начальник рассмотрел это предложение и отклонил его…
– Какие у вас проблемы, мистер… мистер… гм, – Маком пытался вспомнить его имя.
Пьетро подсказал:
– Дионетти. Пьетро Дионетти. У меня восемь детей и жена. Я хочу повышения по службе.
Карие глаза Макома расширились, а губы скривились в полуулыбке.
– Что же такого вы совершили, мистер Дионетти, чтобы заслужить повышение?
– Я работаю руками. Я работаю сердцем. Может, моя голова бастует, но тело трудится, мистер Маком.
– Разумеется, разумеется, вы работаете, Дионетти, – важно кивнул Маком, моргая. – Как, впрочем, и все остальные, вам подобные. Работа и опять работа. Вот ваш удел. Нам всем приходится трудиться.
Пьетро вынул свой козырь:
– Но я не такой, как все, мистер Маком. Я – другой. Я вижу звезды.
На лице у Макома возникло удивление. А этот человек не так прост, как кажется.
– Что вы хотите этим сказать, Дионетти? – вежливо поинтересовался он. – Вы видите звезды?
Дионетти взглянул на потолок так, как будто на нем вращались и плавали все планеты мирового пространства.
– По ночам я смотрю на небо, как и все. Но не все видят то, что видит Дионетти. Это не просто звезды и луна, мистер Маком. Это куда больше, чем смотреть и видеть то, на что смотришь. Тут надо прочувствовать, мистер Маком, проникнуться. Вот чем я обладаю – чувством.
Маком откинулся на спинку кресла.
– Но это еще не основание для повышения по службе, не так ли, Дионетти? – участливо спросил он.
Пьетро изумился.
– Не основание, мистер Маком? Конечно, это и есть основание. Разве я не отличаюсь от остальных? Разве крепкое тело не отличается от других тел, если оно еще способно на большее, чем просто тело, если оно пытается думать и чувствовать больше, чем остальные? Разве не пора такому телу переместиться?
– Куда переместиться?
– Куда? – переспросил Дионетти.
Заминка. Затем вымазанная моторным маслом рука взлетает ракетой:
– Переместиться? Вверх. Ввысь!
Маком понимающе засмеялся. Встал и протянул руку.
– Мистер Дионетти…
– Да, сэр?
– Вы пойдете на повышение.
– Правда, мистер Маком?
– Определенно, мистер Дионетти. Вашу руку.
Пьетро был польщен тем, что мистер Маком уважает его настолько, что пожимает его замасленную руку, и вышел с сияющей улыбкой и большими надеждами.
* * *
Дионетти еще раз откусил от своего сэндвича с салями и запил глотком красного вина. Причмокнул губами и погладил себя по животу.
– Ah, Jesu-Guiseppe e’ Maria, – выдохнул он. – Как хорошо. Моя жена делает лучшие сэндвичи с салями после Муссолини.
– Как ты можешь есть, Пьетро? Как ты можешь есть, когда через тридцать минут, всего через тридцать минут тебе нужно уходить. Когда через тридцать минут тебя поглотит ракета и унесет на Марс?
– Нуччи, mia proveino, ты переживаешь больше, чем я.
– Что ты будешь делать на корабле? – полюбопытствовал Антонио.
– Что ты будешь делать на Марсе? – подхватил Филиппе.
– Сколько времени ты будешь отсутствовать? – не отставал от остальных Нуччи.
Пьетро покончил с сэндвичем и встал, чтобы вытереть руки о штаны. И тут только до него дошло, что на нем не засаленные джинсы, а перламутровые рейтузы и хорошо сидящий костюм с треугольным вырезом. Поэтому он вытер руки о штаны Нуччи, а Нуччи весь прямо засиял от такого знака внимания.
– Я не знаю, сколько времени меня не будет, – сказал Пьетро. – Шесть месяцев. Год. Два. Но когда я вернусь…
Нуччи сказал:
– Пьетро, fron tillio, тебе не страшно?
Пьетро зашагал по стартовой площадке, и шестеро остальных итальянцев последовали за ним, покачивая головами.
– Страшно? – спросил он. – Нет. Меня мутит, si. И мысли путаются, si. Но я не боюсь.
– Что за работа у тебя будет на борту? – не без подвоха спросил Антонио.
– Работа? Что я буду делать? Антонио, разве мало того, что я лечу. Важно не то, что я делаю сейчас, а то, что я буду делать потом. Подожди, увидишь.
– Ты станешь большим человеком, Пьетро? – спросил Нуччи.
– Да, Нуччи, большим человеком.
– Как мы узнаем, что ты стал большим человеком, как ты говоришь?
– Как?
Пьетро остановился у ангара. Вдалеке он увидел стройную женщину с восемью детьми, выстроенными по росту. Они приближались, и у них в глазах стояли слезы – его жена и bambini.
