Он побрел дальше. Собственно, и не было смысла шляться дальше по Туарсону – хватало и того, что он обнаружил Бетту. Нет, ну а вдруг? Вдруг что-то да откроется…
Но ничего ему больше не открылось – кроме развеселой компании парней и девушек, сидевшей на аккуратно сложенных у забора бревнах – неошкуренных, сухих, сразу видно, явно предназначенных на дрова. Он не свернул бы в тот переулок, прошел бы мимо. Но замер, как вкопанный, услышав вслед за аккордами виолона знакомый баритон:
Любовь, как роза красная,
цветет в моем саду.
Любовь моя – как песенка,
с которой в путь иду.
Сильнее красоты твоей –
моя любовь одна,
она со мной, пока моря
не высохнут до дна…
Среди прочих на бревне непринужденно разместился граф Гаржак, одетый соответственно принятой на себя «легенде». Самую чуточку ломаясь, со всеми повадками городского ухаря невысокого полета, томно ухмыляясь, он наигрывал и пел с преувеличенной театральностью:
Не высохнут моря, мой друг,
не рушится гранит,
не остановишь водопад,
а он, как жизнь, бежит…
Судя по лицам остальных, граф давно был принят в компанию. Интересно, наткнулся он уже на Бетту, живущую в паре минут ходьбы отсюда, или продолжает искусные подходы…
Господи, Гаржак… Из того мира, куда неизвестно когда удастся вернуться… Сварог стоял, тоскливо уставясь на меломанствующего графа: вот уж кто великолепно умеет читать по-писанному… но не при остальных же писать… знать бы, где он остановился… но завтра с рассветом фигляры собрались тронуться в путь… Остаться здесь? Найти Гаржака? Но даже если Сварог его отыщет и объяснится, графу придется добираться до Гаури даже дольше, чем Сварогу до гланской границы. Так что бессмысленно…
– О! Собака! Та самая, ученая!
– Тю-тю-тю! Иди сюда!
– Иди, посчитаешь что-нибудь! Колбасы дадим!
– Это еще что! – засмеялся Гаржак. – Видел я одного пуделя, так тот умел натуральнейшим образом выговаривать «вино». Больше, правда, ничего не умел…
– А что… У Бонета пес выговаривал «мама», я своими ушами слышал, когда пес еще был живой…
– Иди сюда, счетовод!
Совершенно не тянуло их развлекать, муторно стало на душе невероятно – и Сварог, бросив на Гаржака последний тоскливый взгляд, затрусил прочь.
…Староста степенно вошел под навес возле постоялого двора, где обедали все четверо – а рядом примостился Сварог со своей миской, в охотку наворачивая вареную требуху с кашей. Лицо у старосты было непроницаемое, замкнутое, его сопровождал рослый малый в одежде охотника, с ножом на поясе.
Ортаг отложил ложку, привстал:
– Наше почтение, жамый…
– Наше почтение, – без выражения сказал староста. – Вы доедайте, не вставайте, чего уж… Я не губернатор какой… Хорошо вас тут кормят?
– Неплохо.
– Ну вот и ладненько… – вздохнул староста. Положил на стол из некрашеных досок небольшой звякнувший мешочек. – Тут вот еще немножко, к тому, что вы собрали… От управы, стало быть… В дороге пригодится…
– Благодарствуйте… – сказал Ортаг чуть настороженно.
Сварог его понимал. Был в этом внезапном визите оттенок некоей странности – с чего бы высокой по здешним мерам персоне, старосте процветающей фригольдерской деревни, лично снисходить до бродячих фигляров, чтобы подбросить им еще малую толику денежек. Послал бы писца или этого вот молодчика, уставившегося очень уж неприязненно…
– Да что там… – отмахнулся староста. – Так, пустячок… Только вот что, жамый Ортаг… Вы уж, когда доедите, будьте так любезны прямо-таки незамедлительно ехать прочь из деревни, своей дорогой, куда вы там собирались… Незамедлительно, вот именно…
– Что случилось, господин староста? – тихо спросил Ортаг, помрачнев на глазах.
– Да ничего не случилось. И не хочу я, чтобы что-нибудь случилось… – староста, преувеличенно прикряхтывая по-стариковски, опустился на лавку напротив Ортага. – Мы тут люди, знаете ли, простые, и жизнь у нас простая, незатейливая. Может, кому не понравится, но уж какая есть… Привыкли жить по-своему, уж не посетуйте… Или вы против?
– Да как же мне быть против? – сказал Ортаг, натянуто улыбаясь. – Тут все ваше, а значит, и порядки свои…
– Вот как вы все распрекрасно понимаете, жамый, – кивнул староста одобрительно. – А значит, соображаете, что ни к чему вам лишние хлопоты, да еще в чужом краю, где прав у вас, откровенно говоря – фига да маленько…
– Что случилось, господин староста? – повторил Ортаг.
– Ничего, говорю же, не случилось. Просто так обернулось, что вы тут совершенно не ко двору. Ничего не скажешь, поете вы с женушкой красиво, душевно поете, век бы слушал. И доченька ваша, хоть и молоденькая совсем, ремесло знает. И дядюшка ваш железо глотает самым натуральным образом, залюбуешься… Вот только этакое мошенство нам тут совершенно ни к чему, – он откровенно уставился на Сварога. – Не надо было нам этакое подсовывать под видом обыкновенной ученой собаки… И не взметывайтесь с лавки с оскорбленным видом, жамый, я вас душевно умоляю. Вы ж прекрасно соображаете, что к чему, а? Соображаете…
Стояла напряженная тишина. Ортаг молчал, понурясь.
– Ну вот совершенно ни к чему нам тут этакое… – тем же вялым, лишенным эмоций голосом продолжал староста. – А потому будьте любезны, как доедите, садиться на облучки и уезжать подобру-поздорову. Вот именно, подобру-поздорову. Пока честью просят. Кто-нибудь другой на моем месте поступил бы и покруче, ну да я человек, право слово, совершенно не злобный. Езжайте уж добром, куда вам там… Так оно для всех лучше будет и спокойнее. Ведь правда?
– Как прикажете, – сказал Ортаг, не поднимая глаз.
– Да разве ж я могу вам приказывать? Вы человек сторонний, к деревне не приписаны. Я вам советую, по-отечески прямо, и не более того… – его голос набрал жесткость. – Я там распорядился, на конюшне, ваших лошадок запрягли уже, овсеца подбросили напоследок… Уезжайте уж по-хорошему…
– Сейчас же уедем, – сумрачно сказал Ортаг.
– Да зачем же сейчас? Я ж говорю – дообедаете спокойно… а там уж извольте сразу в путь. Удачной вам дороги и всех благ.
Он, покряхтывая, встал, едва заметно поклонился и степенно направился прочь. Охотник, задержавшись на миг, выразительно поиграл густыми бровями, ухмыляясь, многозначительно похлопал по рукояти ножа и заспешил вслед за принципалом.
Шумно отодвинув миску, в которой тяжело плескалась густая похлебка, Ортаг распорядился:
– Пошли. Не помрем и без жаркого, деньги есть… – он взял со стола мешочек, подкинул на ладони и опустил в карман. – Расщедрился напоследок… Вообще-то он прав, другой бы на его месте…
Никто не произнес ни слова – остальные молча, с серьезными лицами вставали из-за стола. Сварог виновато отвернулся.
– Да вам-то уж чего кукситься… – хмыкнул, глянув на него, Ортаг. – Вы тут ни при чем. Не вы ж все затеяли, придумал Патек, а я, дурак, согласился…
– Кто ж знал, что они просекут… – пожал плечами Па-тек.
– Да я и тебя не виновачу, – буркнул Ортаг. – Пакостное занятие – виноватых искать, когда в этом нет никакого смысла. Оба хороши. Решили, проскочит, а оно не проскочило. Кто-то у них тут есть знающий, и гадать нечего. Крепенько ж они иные вещи недолюбливают, если вызверились даже не на оборотня, а на простого обращенного… Ну, чисто монахи, туда их… Ну, что молчишь? – повернулся он к Кайе. – Скажи опять, что я дурень набитый!
– Да зачем же, отец? – ответила она спокойно, с привычным, надо полагать, терпением. – И вовсе ты не дурень. Думали, проскочит, а оно не проскочило, бывает… – она нахмурилась. – Только вот что интересно: я за все время ни разу вблизи от нас знающего не чувствовала…
