надёжно отгорожен, чем мир, из которого я пришел. Мне бы только разобраться, как у меня это вышло, – что незаметно для себя, – из отшельничества в мире жутеров вернуться в усадьбу Вебстеров. Может формула жутера трансформировалась во всё моё существо? Тогда, может быть, вероятно, я так или иначе найду способ проникнуть в Синеград».
«Новое свойство, – сказал себе Дядюшка, – Новая способность. Которая постепенно развивалась незаметно для меня самого. Которой любой человек, любой механор… возможно, даже любой енот… мог бы воспользоваться, суметь бы только разгадать, в чем тут хитрость. Хотя, может быть, всё дело в моём туловище, этом самом туловище, которое еноты подарили мне в день семитысячелетия. Туловище, с которым никакая плоть и кровь не сравнятся, которому открыты мысли медведя, и мечты лисы, и снующая в траве крохотная мышиная радость. Исполнение желаний. Возможно. Реализация странного, нелогичного стремления во что бы то ни стало получить то, чего вовсе нет или редко бывает, и что вполне достижимо, если взлелеешь, или разовьёшь, или привьёшь себе новую способность, которая направляет тело и дух на исполнение желаний».
«Я каждый день ходил в том мире через этот холм, – вспоминал он, – Ходил, потому что не мог удержаться, потому что меня неодолимо влекло к нему, но я старался не приглядываться, не хотел видеть всех различий.
Я ходил через него миллион раз, пока сокровенная способность не достигла нужной силы.
Ведь я был в западне. Слово, мысль, образ, которые перенесли меня в мир жутеров, оказались билетом в один конец, формула доставила меня туда, а в обратную сторону не работала. Но был ещё один способ, которого я не знал. Да я и теперь его не понимаю...»
– Дядюшка, очнись! Ты говорил что-то про способ, – нетерпеливо произнёс Фаня.
Вздрогнув от голоса енота, Бэмс очнулся:
– Способ?
– Да, способ остановить теримаго.
Механор кивнул:
– Я это выясню. Я отправлюсь в Синеград.
Глава 6
В Синеграде Иван Раскин округлил десятое тысячелетие своего забытья и продолжал спать, лежа без движения. На бульваре блуждающий ветерок тормошил листву, но этого никто не слышал, и никто не видел.
И вдруг он неожиданно очнулся.
«Как странно, – подумал он, – ведь я сказал – навечно.
Сказал, что хочу спать бесконечно, а у бесконечности нет конца».
Всё остальное тонуло в серой мгле сонного забытья, но эта мысль четко отпечаталась в его сознании:
«Я сказал – вечно, а то, что со мной сейчас происходит, это не вечность».
И какое-то слово, или мысль стучалась его в мозг, словно кто-то далеко-далеко стучался в дверь.
Он лежал, прислушиваясь к стуку, и слово превратилось в два слова… два слова – имя и фамилия, его имя и его фамилия:
– Иван Раскин, Иван Раскин.
Снова и снова, снова и снова, два слова стучались в его мозг:
– Иван Раскин, Иван Раскин.
– Да, – сказал мозг Раскина, и слова перестали звучать. Безмолвие и редеющая мгла забытья заколыхались. Потянулась ниточка воспоминаний. Волокно за волокном.
Было некогда огромное поселение, и называлось оно – Синеград.
В городе жили люди, но люди без идеалов.
За пределами города жили Еноты… Они населяли весь мир за его пределами. И у енотов был идеал и была мечта.
Марина поднялась на холм, чтобы на сто лет перенестись в мир мечты.
А я… Я поднялся на холм и сказал: вечно. Но это не вечность.
– Это Дядюшка Бэмс! Иван, вы слышите меня?
– Слушаю, Дядюшка, – сказал Раскин, но сказал не ртом, не языком, и не губами, потому что чувствовал, как его тело в капсуле облегает жидкость, которая питала его и не давала ему обезвоживаться. Жидкость, которая запечатала его губы, и уши, и глаза. Он сказал своим умом, своей мыслью:
– Слушаю тебя, Дядюшка, – мысленно ответил Раскин, – Я тебя помню. Теперь вспомнил. Ты был с нами с самого начала. Ты помогал нам обучать енотов. Ты остался с ними, когда кончился наш род.
– Я и теперь с ними, – ответил механор.
– А я укрылся в вечность, – сказал Иван, – Закрыл Синеград и укрылся в вечность.
– Мы часто думали об этом, – сказал Дядюшка, – Зачем вы закрыли его?
– Еноты, – отозвался мозг Раскина, – Чтобы еноты смогли использовать возможность.
– Они развернулись вовсю, – сообщил Дядюшка.
– А поселение теперь открыто?
– Нет, Синеград по-прежнему закрыт.
– Но ведь ты здесь.
– Да, но я один знаю путь. И других не будет. Во всяком случае, до тех пор ещё очень много времени пройдет.
– Время, – произнес Раскин, – Я уже забыл про время. Сколько времени прошло, Дядюшка?
– С тех пор, как вы закрыли город? Около десяти тысяч лет.
– А здесь еще кто-нибудь есть?
– Есть, но они спят.
– А механоры? Механоры по-прежнему следят?
– Да, они по-прежнему следят.
Раскин лежат спокойно, и в душе его воцарился покой. Поселение по-прежнему закрыто, и последние люди спят. Еноты развернулись, и механоры следят за порядком.
– Напрасно ты меня разбудил, – сказал он, – Напрасно прервал сон.
– Я не просто так поболтать с вами пришёл. Мне нужно узнать одну вещь. Я знал когда-то, но забыл, а дело совсем простое. Простое, но страшно важное.
Иван мысленно рассмеялся:
– И что у тебя за дело, Дядюшка?
– Это насчет термитов, – сказал Дженкинс, – Термиты, бывало, досаждали людям. Как вы тогда поступали?
– Очень просто, мы их травили, – ответил Раскин.
Дженкинс ахнул:
– Травили?!
– Ну да, – ответил Раскин, – Это очень просто. Надо только знать про эффект симбиоза: внутри них живут некие жгутиковые, которые перерабатывают целлюлозу в сахар, это как раз и питает термитов. Они друг без друга жить не могут. Нужно накормить теримаго обычным пеннициллином, тогда эти микроскопические твари внутри них сразу сдохнут, а сами термиты погибнут уже через сутки. Мы пропитывали гнилушки этим антибиотиком. Так и уничтожали целые термитники целиком
