Выждав несколько минут, Виктор Валентинович поднялся с места и попросил внимания, после чего шум постепенно сошел на нет.
— Товарищи! — произнес Велик. — Я — с вами!
Аплодисменты прервали оратора, но вновь встал Вараниев, и Вождь продолжил выступление.
— Товарищи! — повторился он. — Оценка текущего момента показывает, что предпосылки для революции созрели и пора брать власть. Власть брать необходимо! Власть брать необходимо немедленно и навсегда! Но как? Ответа на этот вопрос я пока не знаю, но мы его найдем. Мы его непременно найдем! Проанализируем ситуацию.
В этот момент Велик прервался — волнение не позволило ему выступать по памяти, он вынул из бокового кармана пиджака отпечатанный текст и положил перед собой. Прочитав несколько предложений, напряженно посмотрел в зал. Вождь выглядел встревоженным и неуверенным в себе. Вернувшись к чтению, он произнес еще пару фраз. Монотонно и отрешенно. И вновь последовала пауза.
* * *
Внезапный, неизвестно откуда взявшийся страх охватил Макрицына. К нему пришло ощущение того, что с каждым сокращением сердца кровь с избытком приливает к мозгу, издавая зловещий шум, нагнетая внутричерепное давление и вызывая пульсирующую боль. Еврухерий уже не слышал и не видел оратора, различал лишь смазанные линии силуэта, которые сливались в одно целое с коричневым прямоугольником трибуны. Ясновидящий опустил голову и стал растирать виски быстрыми круговыми движениями.
— Да посмотрите же вы на меня наконец! — услышал он чей-то крик.
Открыл глаза: перед ним стоял Семен Моисеевич.
— Ну, еле докричался до вас… С какой целью вы так усердно голову трете? Надеюсь, не искру добываете?
— Башка раскалывается, — тихо объяснил Макрицын.
— Так сами же и виноваты. К вашему сведению, вы уже не первый час сидите, ногу на ногу закинув. Забыли, что вам матушка покойная, царство ей небесное, говаривала многократно? А она предупреждала, что крайне отрицательно поза такая на кровообращении сказывается. Немедленно скиньте ногу и поставьте на пол!
Ясновидящий подчинился и сразу отметил, что неприятные ощущения стали стремительно ослабевать.
— Красный топор революции на бычью шею буржуазии! — донеслись до него слова Вождя.
Пространство потрясли аплодисменты, а «полуфранцуз-полуеврей» поинтересовался:
— Что здесь происходит, друг мой?
— Съезд Коммунистической партии.
— А какое отношение вы имеете к сему сомнительному мероприятию?
— Являюсь ее членом, вхожу в состав руководства.
— Какой партии, не сочтите за труд уточнить? — тоном виноватого человека прошептал Семен Моисеевич, наклонившись к уху Макрицына.
— Коммунистической партии «Мак. Лем. иЧ.». То есть «Макс, Лемин и Члены».
Космополит с недоумением посмотрел на собеседника и, не проронив ни звука, медленно прошелся вдоль стола, внимательно разглядывая сидящих в президиуме. Вернувшись, он снисходительно улыбнулся:
— Вы убеждены, что ваши соседи по столу — коммунисты?
— А кто же, по-вашему? Не буржуи же!
«Полуфранцуз-полуеврей» торжественно произнес:
— Друг мой, коммунистами здесь и не пахнет! Следовательно, и никакого коммунистического съезда быть не может! Дабы не казаться голословным, прошу вас убедиться в справедливости моих слов путем визуального знакомства с присутствующими. Сделайте одолжение — прогуляйтесь вдоль стола. А впрочем, не стану вас утруждать…
Едва Семен Моисеевич произнес последнее слово, стол вместе со стульями вдруг выехал вперед, развернулся на сто восемьдесят градусов и медленно, бесшумно поехал мимо ясновидящего. Интеллигентные лица с ухоженными бородками и без оных внимательно смотрели на Макрицына, который сразу же подметил, что первые четверо мужчин имели желтые пиджаки, а следующие трое — зеленые. Остальные семь человек оказались облаченными в твидовые сюртуки темных оттенков. На левом лацкане у каждого имелась визитная карточка. Мелкие буквы по очереди увеличивались до внушительных размеров и в строгом порядке падали на пол, образуя инициалы и фамилии. Ясновидящий без труда читал: В.М. Чернов, Н.С.Русанов, В.М. Зензинов, В.В. Сухомлин, затем П.Н. Милюков, А.И. Шингарев, В.Д. Набоков.
— Не знаю таких, — мысленно отметил Макрицын.
Вторая семерка имен и отчеств на визитках не имела.
— Гейден, Герье, Грум-Гржимайло, Гоц, Гогелия, Гершуни, Гучков, — закончил читать «коренной москвич». — Постойте, где Виктор Валентинович Вараниев, где Шнейдерман, где Восторгайло? — удивился Макрицын.
— Не имею чести быть с ними знакомым, — ответил «полуфранцуз-полуеврей». — Эсеры? Октябристы?
Еврухерий разозлился:
— Да что вы дурака валяете?! Как будто с луны свалились! Виктора Валентиновича вся страна знает — председателем партии он у нас!
Космополит сделал вид, будто пытается что-то вспомнить.
— Простите великодушно, но названные вами фамилии мне ни о чем не говорят. Посудите сами: среди лиц, проживающих в одном лишь не самом густонаселенном Таганском районе столицы, только среди прописанных имеется семнадцать человек по фамилии Шнейдерман. Неужели вы могли предположить, что я соглашусь рассказывать о местонахождении каждого из них?
— Про каждого не спрашиваю — только про Боба Ивановича!
— Исключительно из уважения к вам, сообщаю, что данный субъект прописан в Первопрестольной никогда не был, а следовательно, находится в столице незаконно. Тем более что проживает он совсем недалеко от центра Москвы, в новой трехкомнатной квартире, купленной, между прочим, на партийные взносы. Жилплощадь оформлена на его супругу Виолетту, бывшую медсестру, а ныне артистку кино. Второсортного, должен уточнить. Не могу не добавить, что господин Шнейдерман обладает шикарной жилплощадью в историческом центре Санкт-Петербурга, которую использует для незаконного обогащения.
— Я вас не спрашиваю, где прописан, — разнервничался Еврухерий, — а спрашиваю, где сейчас находится Шнейдерман! И где Восторгайло, Вараниев?
Столь резкий выпад удивил Семена Моисеевича, что выразительно обозначилось на его лице, и он движением руки указал в сторону статуй. Однако ясновидящий не успел туда посмотреть — его отвлек гул, внезапно возникший в зале. Макрицын устремил взгляд на оратора.
— А девок в той бане десятка два, и все как на подбор, Виктор, скажу я тебе! Как на подбор! Любую бери — не прогадаешь! Ножки бритые, гладкие… Что ни грудь — то шедевр! Размер оптимальный, форма идеальная, сама в руку ложится… А я тебе, Боб, так отвечу на это: если тихо все и жена не знает, то можно… — слово в слово, как заведенный, повторял Велик случайно услышанный разговор первых лиц партии во время посещения сауны в Подмосковье. — А девок в той бане… десятка два и все как на подбор, Виктор, скажу я тебе! Как на подбор! Любую бери — не прогадаешь! Ножки бритые, гладкие… Что ни грудь — то шедевр! Размер оптимальный, форма идеальная, сама в руку ложится… Я тебе, Боб, так отвечу на это: если тихо все и жена не знает, то можно… бане десятка два, и все как на подбор, Виктор, скажу я тебе! Как на подбор! Любую бери — не прогадаешь! Ножки бритые, гладкие… Что ни грудь — то шедевр! Размер оптимальный, форма идеальная, сама в руку ложится… Я тебе, Боб, так отвечу на это: если тихо все и жена не знает, то можно… А девок в той…
Было хорошо видно, что Велик уже не стоял, а висел, отжавшись на вытянутых руках от верхнего переднего края трибуны. Его ноги, плотно прижатые одна к другой, застыли в полуметре над полом, словно сведенные судорогой в идеально прямую линию. При этом через каждые пять-десять секунд Вождь, подобно птице, совершал резкие движения головой. И говорил, говорил, говорил… в короткие паузы он наклонялся вперед и вновь возвращался в исходное положение. Его лицо постепенно становилось все злее и злее. Стали блестеть и наливаться кровью глаза. Произносимые фразы звучали чеканно, микрофон усиливал скрип зубов и тяжелое, прерывистое дыхание. Амплитуда наклонов увеличилась, в руках появилась дрожь.
Гул нарастал. Раздались многочисленные выкрики с мест, несколько человек демонстративно покинули зал.
Потрясенные происходящим, члены президиума пребывали в полной растерянности. Они смотрели на Виктора Валентиновича, ожидая его указаний. Но Вараниев, обмякнув на стуле, с уроненной набок головой, сидел безмолвно, веки его были сомкнуты.
Первым опомнился Шнейдерман. Боб Иванович подбежал к председателю и пальцами придавил точку на шее. Убедившись, что пульс есть, снял с товарища галстук и расстегнул рубашку. В это время к столу уже торопились люди, профессионально обученные оказывать первую медицинскую помощь.
— Вы интересовались, где Шнейдерман, Восторгайло, Вараниев? — снова заговорил «полуфранцуз-полуеврей». И опять решительно указал в сторону статуй.
