Крейна переодели — как для похорон, не могла не подумать Фаун, — в запасную рубашку Ремо, накрыли одеялом, а еще одно сложенное одеяло подложили под голову. Его вялые руки лежали вдоль тела, лишенные чувствительности ноги вытянулись к носу баржи. Даг уселся рядом с Крейном, скрестив ноги. Чистая одежда придала встрече двух мужчин странно формальный характер: как будто встретились гонцы из далеких земель, чтобы обменяться новостями.
Даже Крейн, казалось, это почувствовал; по крайней мере он больше не пытался укусить оказавшихся рядом, как делал, когда его мыли. Фаун гадала, казались ли ему те несколько часов, когда мимо него ходили, как мимо кучи грязного белья, такими же жуткими, как для всех остальных. И еще она заподозрила, что Даг так все устроил нарочно, так же как раньше оставил Барра без пищи, чтобы укротить парня.
Фаун перетащила скамью и уселась на ней так, чтобы не быть в поле зрения Крейна. Впрочем, как бы ни пострадал его Дар, он должен был знать, что она поблизости… Барр прислонился к курятнику, а Ремо сел в ногах Крейна.
— Так каково же твое настоящее имя? — начал Даг. — Из какого ты лагеря? Как случилось, что ты оказался один?
— Ты что, потерял своего напарника? — спросил Барр.
— Или ты дезертировал? — включился в допрос Ремо.
Крейн сжал губы и бросил на своих противников яростный взгляд.
— Один из пленников сказал, что он из дозорных Олеаны, — неуверенно проговорил Ремо.
Последовало молчание.
— Если это так, — сказал наконец Даг, — и он был изгнан, то его, должно быть, зовут Крейн Лог Холлоу. — Подбородок Крейна дернулся, и Даг с мрачным удовлетворением улыбнулся. — Дело в том, что Лог Холлоу — единственный лагерь в Олеане, откуда, как я слышал, изгоняли дозорного в последние несколько лет, и едва ли могло оказаться два похожих случая.
Крейн, насколько мог, отвел глаза.
— Сойдет и просто Крейн, — сказал он. Это были его первые слова.
— Сойдет, — согласился Даг. — Значит, я знаю начало и конец твоей истории. А что было между ними?
— Какая разница?
— Для твоей судьбы? Теперь уже никакой. Но если ты хочешь рассказать о себе сам, а не предоставить это другим, которые могут быть и не особенно к тебе расположены, то у тебя есть для этого два часа, пока мы огибаем Локоть. После этого ты будешь не в моей власти.
Крейн нахмурил свои черные брови, как будто этот довод неожиданно оказался для него весьма веским, но ответил он только:
— Ты будешь выглядеть смешно, когда потащишь на виселицу человека, который не может двигаться.
— Я не стану смеяться.
Стражи Озера, как помнила Фаун, редко пытались лгать друг другу. Сможет ли Крейн хотя бы закрыть свой Дар в своем беспомощном состоянии? Дагу пришлось отчасти открыть свой, что явно не доставляло ему удовольствия. Барр и Ремо оставались напряженными, как люди, которые хоть и морщатся, но не могут удержаться от того, чтобы ковырять заживающую царапину; поэтому Фаун предположила, что и они держат свой Дар отчасти открытым.
Крейн, хмурясь, повернул голову в сторону.
— Проклятие, что ты со мной сделал? Я не чувствую своего тела — и Дара тоже.
— Я однажды видел, как человек упал с лошади, — уклончиво ответил Даг, — и сломал шею примерно в том же месте, где я сломал твою. Он прожил несколько месяцев. Такого мучения мы тебе не причиним.
— Но ты даже не прикоснулся ко мне! Ты был в двадцати футах от меня, на берегу. Ты использовал во зло свой Дар!
— Верно, — бесстрастно подтвердил Даг, не пытаясь придумать отговорок. Ремо и Барр посмотрели на него с тревогой. Изумленный взгляд Крейна ясно говорил: «Кто же ты такой?» — но вслух он этого не произнес.
Полная беспомощность Крейна стала совершенно очевидной, когда его мыли. Он должен был уже понять, что является говорящим мертвецом. Фаун знала, как притворяться равнодушной к пытке, которой нельзя избежать, но она никогда не видела подобного безразличия. Крейн казался недовольным тем, что его разум пытаются пробудить от его мрачного забытья.
Снова последовало молчание.
— Значит, — снова попробовал Даг, — ты был упрямым, как мул, нарушителем правил, не пожелал исправляться, и тебя вышвырнули из Лог Холлоу. Возможно, еще и за воровство.
— Это было ложью, — ответил Крейн и через мгновение добавил: — Тогда.
— В самом деле? — мягко переспросил Даг. — Как я слышал, была еще и какая-то крестьянка… и дети. Что случилось с ними? Когда твой лагерь отобрал у тебя все до нитки и изгнал тебя, сумел ты к ней вернуться?
— На некоторое время, — ответил Крейн. — Она была недовольна моей охотничьей добычей по сравнению с тем, что я привозил из походов. А потом проклятая баба померла. Я пожертвовал всем ради пустышки.
— Отчего она умерла?
— От лихорадки. Меня там не было. Я вернулся, как раз когда нужно было все расхлебывать.
Даг глянул на Фаун; лицо его выражало напряжение, и Фаун коснулась тонкого подсохшего струпа на шее — следа ножа Крейна. Прошлой ночью Даг едва не потерял ее… Фаун иногда тревожилась о том, что может случиться с ней, если Дага убьют; сейчас она неожиданно поняла, что никогда раньше не задумывалась о том, что будет с Дагом, если погибнет она. Овдовев в первый раз, он с трудом выжил, и это при поддержке родных и в окружении знакомого мира; каково же ему пришлось бы, имея вокруг пустоту?
— Что случилось с детьми? — спросил Даг. Голос его был очень ровным, лишенным всякого осуждения. Да иначе и нельзя, подумала Фаун: Крейн может вовсе перестать отвечать. Она закусила палец, думая о несчастных детях.
— Оставил ее сестре. Та не хотела полукровок. Мы поспорили… и я ушел. С тех пор ничего не знаю.
Фаун предположила, что спор был отвратительным… Смерть любого из родителей — ужасное несчастье для малышей, но потеря матери может быть для них смертельной, даже если рядом близкие родственники или друзья. Крейн явно не был тем человеком, у которого оказались бы те или другие. Даг не стал этого касаться.
— А что потом?
— Я некоторое время скитался по Олеане. Когда мне надоедало жить в лесу, я брался за любую работу, какую мне давали фермеры, или играл в кости. Тут выгода была невелика, и я стал воровать — благодаря Дару это оказалось легко. Я мог входить в лавки или дома, как призрак. Мне особенно нравилось проникать туда, откуда меня выгоняли, хотя я честно просил о работе.
— Ох, и хорошо же там принимали следующий отряд, — с возмущением сказал Ремо, — ведь Стражей Озера начинали подозревать в воровстве! — Даг знаком велел ему молчать. Губы Крейна изогнула насмешливая улыбка. Сколько ему могло быть лет? Конечно, больше, чем Барру или Ремо, но меньше, чем Дагу, решила Фаун.
Ремо посмотрел на склонного к нарушениям правил Барра так, что тот неловко поежился и ответил своему напарнику взглядом, в котором ясно читалось: «Я никогда не стал бы…» Однако Фаун видела, что обоим молодым дозорным понятно: «Да, это так легко!»
— Однажды ночью, — продолжал Крейн, — какой-то фермер проснулся до того, как я закончил, и поймал меня. Мне нужно было заставить его молчать, но я слишком сильно его ударил. Вот тогда я и решил распрощаться с Олеаной. Дошел до реки, за деньги того фермера купил себе место на барже. Тогда я и начал думать: если мне удастся уехать далеко, может быть, я смогу выдать себя за другого человека. Скинуть кожу, сменить имя и начать заново. Я собирался решить, куда направиться — на юг к Греймауту или на север в Лутлию, — когда доберусь до Конфлуенса. Хоть я и не люблю снег… Говорят, в Лутлии не задают слишком много вопросов, если дозорный может выдержать холод. Только дурак — капитан той баржи — свернул к таверне в пещере, и я познакомился с Пивоваром и его игрой.
— Что это была за игра? — голос Дага стал странно мягким, и Ремо с сомнением посмотрел на него. Слова Крейна лились так, словно он забыл о слушателях, увлеченный своими воспоминаниями. Даг ничего заметного не делал, чтобы нарушить этот поток; Фаун не могла судить о том, не направляет ли он его своим Даром.
