– И когда тебе это стало известно? – спокойно спросил Хорза.
– Еще на «ТЧВ». Мы находились в нескольких днях от этой планеты. Точно не помню. Сначала я даже не поверила. Но теперь у меня нет никаких сомнений. Послушай. – Йелсон приблизилась к нему, и в ее голосе снова послышались умоляющие нотки. – Я могу устроить выкидыш. Надо сосредоточиться на этом мысленно, и получится, если ты этого хочешь. Может, я уже и сделала бы это, но я помню – ты мне говорил, что у тебя нет семьи, никого, кто продолжил бы твой род, и я подумала… понимаешь, мой род меня не волнует… я просто подумала, что ты… – Она замолчала и, резко закинув голову, провела пятерней по своим коротким волосам.
– Спасибо, что ты об этом подумала, – сказал Хорза. Йелсон молча кивнула и снова принялась перебирать пальцы.
– Выбор за тобой, Хорза, – сказала она, не глядя на него. – Я могу его сохранить. Я могу его вырастить. Я могу удерживать его на той стадии, на которой он находится теперь… Выбирай сам. Может, мне просто не хочется самой принимать решение. Я хочу сказать, что я вовсе не желаю выставить себя какой-то благородной или готовой к самопожертвованию, но вот как обстоят дела. Тебе решать. Хер его знает, что там во мне намешано, но я подумала, что ты должен знать. Потому что ты мне нравишься и потому что… не знаю… потому что наступило время, когда мне, для разнообразия, нужно сделать что-нибудь не только для себя. – Она снова покачала головой. Голос ее стал смущенным, извиняющимся, отрешенным – все сразу. – Или, может, как и всегда, мне хочется сделать что-то для своего удовольствия. Бог ты мой…
Он протянул к ней руки, придвинулся к ней поближе. И она вдруг тоже метнулась к нему навстречу, обхватила его руками, прижалась к нему. Скафандры мешали объятию, и Хорза не мог даже чуть-чуть согнуться, но он прижимал Йелсон к себе и чуть покачивал назад-вперед.
– Если ты решишь его оставить, то он будет из Культуры только на четверть. Извини, что перекладываю это на тебя. Но если ты ничего не хочешь знать, то так тому и быть. Я снова подумаю и приму решение. Это все еще часть меня, а потому, может, я не вправе спрашивать у тебя. На самом деле я не хочу… – Она тяжело вздохнула. – Ах, Хорза, я не знаю, правда, не знаю.
– Йелсон, – сказал он, предварительно обдумав свои слова. – Мне не важно, была твоя мать из Культуры или нет, мне не важно, почему случилось то, что случилось. Если ты готова идти до конца – я не против. И всякие там вопросы межвидового скрещивания меня не волнуют. – Он легонько чуть отодвинул ее от себя, чтобы заглянуть в темноту, которая была ее лицом. – Я польщен, Йелсон, и я благодарен тебе. Это прекрасная мысль. Как ты сама сказала: «Какого черта!»
Он рассмеялся, и она вместе с ним. Они еще крепче прижались друг к другу. Хорза почувствовал, что глаза его увлажнились от слез, хотя ему и хотелось смеяться от несообразности всего этого. Йелсон прижималась лицом к жесткому плечу его скафандра – рядом со следом от лазера. Ее тело слегка дрожало внутри скафандра.
За ними, на станции, в холоде и темноте, шевельнулся умирающий, издав глухой стон.
Хорза еще некоторое время прижимал ее к себе. Потом Йелсон немного подалась назад, чтобы еще раз заглянуть ему в глаза.
– Не говори остальным.
– Конечно не скажу, если ты не хочешь.
– Прошу тебя, – сказала она.
В тускловатом свете огней их скафандров казалось, что пушок у нее на лице и волосы на голове поблескивают, как атмосферное сияние вокруг планеты, увиденной из космоса. Хорза снова обнял ее, не зная, что сказать. Он был удивлен, да… но, кроме того, признание Йелсон сделало все, что происходило между ними, гораздо более важным, а потому он больше, чем когда бы то ни было, не хотел обидеть ее, сказать что-нибудь не то. Он не мог позволить, чтобы это стало значить для него слишком многое. Никто еще не говорил ему таких слов, но именно это и пугало его, озадачивало. Он чувствовал: что бы ни предлагала ему эта женщина – продолжение его рода, выживание его клана, – он еще не готов возлагать на это свои надежды. Перспектива обзавестись наследником представлялась Хорзе маловероятной и еще почему-то маняще хрупкой – ему казалось, что она не выдержит вечной полуночи и холода туннелей.
– Спасибо, Йелсон. Давай закончим этот разговор, и тогда мы будем лучше себе представлять, что мы хотим делать. Но даже если ты передумаешь, все равно спасибо тебе.
Больше ничего он сказать не мог.
Они вернулись в темную пещеру станции, и в этот момент автономник накрыл неподвижное тело Нейсина простыней света.
– А, вот и вы, – сказал он почти шепотом. – Я не видел никакого смысла звать вас. Вы все равно ничем не могли ему помочь.
– Ну что, доволен? – спросил Авигер Хорзу, когда они положили тело Нейсина рядом с Доролоу.
Они стояли около мостика. Йелсон возобновила свое дежурство рядом с идиранином, который все еще был без сознания.
– Мне очень жаль Нейсина и Доролоу, – сказал старику Хорза. – Они и мне были симпатичны. Я понимаю, как ты расстроен. Тебе не обязательно оставаться здесь теперь. Если хочешь, можешь вернуться на поверхность. Там теперь безопасно. Мы рассчитались с теми.
– Ты рассчитался и с большинством из нас, разве нет? – горько сказал Авигер. – Ты ничуть не лучше Крейклина.
– Заткнись, Авигер, – сказала с мостков Йелсон. – Ты-то ведь еще жив.
– И ты, молодая дама, тоже неплохо постаралась, сказал ей Авигер. – Ты и этот твой дружок.
Йелсон несколько мгновений хранила молчание, потом сказала:
– Ты смелее, чем я думала, Авигер. Только запомни, мне плевать, что ты слабее и старше меня. Смотри, напросишься – так врежу по яйцам… – Она кивнула и сложила губы трубочкой, не сводя глаз с офицера-идиранина, лежащего перед ней. – Сделаю тебе такое одолжение, старичок.
Бальведа подошла к Авигеру и, взяв его под руку, повела прочь.
– Авигер, – сказала она, – дайте я расскажу вам о том времени…
Но Авигер отстранился и пошел один, затем сел спиной к стене напротив вагона-реактора.
Хорза посмотрел вдоль платформы туда, где сидел старик.
– Ему бы нужно следить за счетчиком, – сказал он Йелсон. – Там у реактора довольно горячо.
Йелсон вгрызлась в еще одну пищевую плитку.
– Пусть этот старый хрыч поджарится, – сказала она.
Ксоксарле пришел в себя. Йелсон смотрела, как сознание возвращается к нему, потом навела на него ствол.
– Хорза, скажи-ка этому большому червяку, пусть ползет вниз по пандусу.
Ксоксарле, посмотрев на Хорзу, с трудом поднялся на ноги.
– Можешь не беспокоиться, – сказал он на марейне. – Я не хуже вашего гавкаю на этом жалком подобии языка. – Он повернулся к Йелсон. – После тебя, приятель.
– Я – женщина, – прорычала Йелсон и показала ружьем вниз. – Давай, шевели своей трехстворчатой задницей.
Антиграв скафандра Хорзы был разбит, а для Унаха-Клоспа Ксоксарле был неподъемным, так что пришлось идти пешком. Авигер, как Вабслин и Йелсон, могли лететь, а Бальведа и Хорза попеременно занимали места на паллете. Что же касалось Ксоксарле, то ему все двадцать семь километров до седьмой станции нужно было топать на своих троих.
Они оставили два тела у дверей транзитных труб, чтобы забрать их позднее. Хорза швырнул на пол туннеля бесполезную пластину, когда-то бывшую дистанционным автономником Разума, потом прошелся по ней лучом лазерного ружья.
– Тебе от этого стало лучше? – спросил Авигер.
Хорза посмотрел на старика – тот парил в воздухе на своем антиграве, собираясь вместе с другими направиться в глубь туннеля.
– Вот что я тебе скажу, Авигер. Если хочешь сделать что-нибудь полезное, слетай-ка на этот въездной пандус и пальни пару раз в башку дружка Ксоксарле, чтобы он был мертв на все сто и мы не сомневались.
– Слушаюсь, капитан, – сказал Авигер, издевательски приложил руку к виску и двинулся туда, где лежало тело идиранина.
