— Отпустите моего друга, прошу вас, — раздался негромкий спокойный голос.
Павел с удивлением увидел, что Лешка каким-то непостижимым образом остался на ногах и даже вывернулся из цепких омоновских объятий.
Было в его голосе что-то такое… некая внутренняя сила, как будто перекрывшая гомон мятежной толпы.
И вновь произошло чудо — омоновцы разжали хватку. Павел поднялся с асфальта.
— Старшина, пропустите нас, пожалуйста, — безошибочно выбрав главного среди полицейских, продолжал говорить Алексей — все так же спокойно, словно не было бушующего вокруг хаоса.
Теперь Павел уже не удивился тому, что полицейские по знаку старшины расступились, давая им путь за оцепление.
— Девочка с нами, — Леша не просил, а констатировал факт.
Омоновец отпустил и ее.
И тут Паше все же пришлось удивиться.
— Мы же тут… работаем… — негромко произнес старшина.
Походу, он оправдывался! Перед кем?! Перед мальчишкой, которого только что готов был волочь в автозак?..
— Я знаю, — кивнул Алексей, словно воспринял реакцию полицейского, как должное. — Вы выполняете свой долг. Выполняйте.
Как будто следуя приказу, полицейские тут же вернулись к своим трудам. Трое подростков вышли из зоны военных действий, быстро дошли до сквера за царским памятником и уселись на скамейку.
Девочка, судя по всему, просто не понимала, что происходит. Лицо ее было мокрым от слез.
— Ты как тут очутилась? — спросил Паша, подавая ей бутылочку с минералкой. — С ума сошла в такую кашу лезть? Что тебе вообще здесь нужно было? Новый губер? Так тебе все равно голосовать нельзя еще!
— Я с па-апой пришла, — заговорила наконец девочка, захлебываясь слезами. — Он меня с собо-ой взял…
Лицо Алексея потемнело.
— Твой папа революционер? — спросил он.
— Ага, — уже с явно гордостью ответила девчонка.
— Значит, твой папа привел тебя сюда, а потом тебя стали крутить полицейские и фотографировать журналисты? — строго продолжал Алексей.
— Ну… вроде бы, так, — согласилась девочка несколько растеряно.
— А где твой… папа? — спросил Леша.
— Его еще раньше менты свинтили, — легко пояснила девочка. — Это ничего, отсидит суток десять, штраф заплатит и домой вернется. Зато он герой, против воровской власти борется! Вот.
— А мать у тебя есть?
«Прям как взрослый девчонку допрашивает», — подумал помалкивающий Павел.
Впрочем, осуждения в этой мысли не было.
— Мама ушла… — потупилась девочка, но тут же опять встрепенулась. — Спасибо вам, что вытащили. Но мне бежать надо, смотреть, в какое отделение папу увезут.
Она вспорхнула со скамейки и кинулась к омоновскому оцеплению с явным намерением прорваться к автобусам.
— Что-то мне не нравится этот ее папа, — заметил Паша, но вздрогнул, бросив взгляд на гневное лицо Алексея.
— Каналья, — холодно бросил тот. — Канальи.
Павел проследил за его взглядом и увидел, что разглагольствовавший в мегафон оратор спокойно стоит рядом с группой полицейских начальников, наблюдая, как омоновцы волокут демонстрантов в автозаки.
— А этого что же не свинтят? — поразился Паша.
— А его нельзя винтить, — все с тем же холодом медленно ответил Алексей. — Он депутат Государственной Думы. Господин Зайчик. Игорь Савельевич. Кандидат в губернаторы Санкт-Петербурга.
Павел вспомнил эту фамилию — мать несколько раз упоминала «главного питерского оппозиционера» и «героя борьбы с режимом». Правда, особого пиетета к нему не испытывала, мимоходом упомянув слухи о его взяточничестве и прочих неприглядных поступках.
— Хорошо, что мы его встретили, — заметил Леша. — Я тебе потом кое-что про него расскажу. Пошли в Эрмитаж.
И мальчишки продолжили свой путь, благо, дойти оставалось совсем немного.
Глава IV
В отличие от возбужденной Исаакиевской, Дворцовая пребывала в расслабленном спокойствии. Погода для Питера стояла просто чудная, туристический сезон еще продолжался, и по исторической площади сновали группки глазеющих на архитектурные красоты приезжих, которых заманивали для совместных фотографий многочисленные ряженые под «петров» и «екатерин».
Когда друзья подошли к дворцу, Леша быстро дотронулся ладонью до его стены — так мимолетно, что Паша едва заметил этот жест.
Музей должен был закрыться часа через полтора, потому очереди в кассу, несмотря на выходной, уже не было. Выписав школьные входные билеты, мальчишки сразу направились к своей цели — Рыцарскому залу.
Эта часть музея всегда захватывала Павла, пробуждая в душе восторг и зависть. А теперь он еще и был накручен рассказами Леши.
Постояв перед рыцарями и представив несущееся на себя средневековое войско, Павел и вправду пробудил в себе ужасные ощущения, какие и были, наверное, у противостоящих стальной волне пехотинцев.
— А что я говорил? — негромко заметил стоящий рядом Алексей.
Паша давно привык, что друг отзывается на его невысказанные мысли и даже чувства.
Мальчишки пошли осматривать остальные витрины — великолепные шпаги, рапиры, даги, алебарды, глефы, фальшионы и бургиньоты, всячески ублажая инстинктивную мужскую тягу к оружию.
Слегка устав и пресытившись впечатлениями, они сели отдохнуть на скамейку.
— Леш, как ты думаешь, это оружие все царям принадлежало? — спросил Паша с легким сожалением, что он не царь и не может позволить себе такую коллекцию.
— Не все, конечно, что-то уже потом добавили… когда царей не стало, — отозвался друг. — А чего-то, что было, уже нет.
Он произнес это слегка напряженно, и Павел вскинул на него взгляд. Лицо Алексея вновь приняло холодное выражение.
— Что случилось? — спросил Паша тревожно.
— Вспомнил кое-что, — хмуро отозвался Алексей.
А потом, помолчав, продолжил:
— Я тебе говорил, что кое-что расскажу… Про этого… Зайчика.
— И что? — нетерпеливо взвился Павел, почувствовав, что дальнейшие слова друга будут очень важными.
— Он… плохой человек, — заговорил Алексей тихо. — Такой же плохой, как и… Ну ладно, это неважно. В общем, раньше он был связан с бандой воров, которые грабили этот музей.
Павел смутно припомнил, что когда-то давно взрослые обсуждали при нем историю о кражах из эрмитажных фондов, но он был тогда мал, и его это не интересовало.
— Он же коллекционер, этот господин Зайчик, — продолжал Алексей. — Собирает холодное оружие. И многое из ворованного попало в его коллекцию.
— Так что же его не арестовали? — недоуменно спросил Паша.
Мутная история была неприятна, но интересна.
— У него были сильные покровители, — ответил Леша. — И до сих пор есть. А потом он стал депутатом, и тронуть его стало вообще очень непросто. Ну и, кроме того, когда банду разоблачили, он от части ворованных вещей избавился, а на некоторые подделал документы. Знаешь, есть такие жулики, которые за деньги могут сделать любой вещи чистую историю, как будто ее и не крали никогда…
«Откуда ты все это знаешь?» — хотел спросить Павел, но уже понимал, что это бесполезно. Вместо этого спросил:
— Он что, какую-то очень ценную вещь украл?
Алексей кивнул.
— Саблю, — чуть запнувшись, ответил он. — Офицерский клыч. Маленький, как будто для… ребенка. На клинке надпись…
Он опять замолчал было, но тут же продолжил:
— Он принадлежал… одному из членов царской семьи. Пока в России был совдеп, эту саблю держали в кладовой, как и все такие вещи. Потом Зайчик ее украл и подделал документы — что это обычная старая сабля, никакой исторической ценности… Она ведь и правда не очень роскошная. Но из-за ее истории за нее на аукционе могут дать очень много денег.
— Так он же подделал документы, — заметил Паша.
— Но настоящие припрятал, — ответил Алексей. — И сейчас хочет вывезти ее с настоящими документами за границу и продать — уже как… царскую. Ему деньги нужны на губернаторскую кампанию — так бы ни за что не продал. Если быстро продать на аукционе, Эрмитаж на нее права предъявить не успеет — сабля уйдет в частую коллекцию, концов не найдешь. И никто не докажет, что это он продал… Понимаешь, продать эту вещь за рубеж, все равно, что… Ну, часть России.
