– Уже на грани.
Дороги пусты, а ночь темна. В машине единственным источником света служат пролетающие за окном уличные фонари. Джо раньше знал человека, который спиливал их и продавал как металлолом. Алюминий – дорогой материал; если прикинуть вес фонаря и возможную выручку… Лондон стремительно приближается; на зеленых дорожных знаках указано расстояние до статуи Карла I на Трафальгарской площади. Джо приходит в голову, что он и понятия не имеет, куда его везут.
– На работу возвращаться нельзя, – говорит Мерсер, имея в виду не магазин Джо, конечно, а «Ноблуайт и Крейдл». – За нами следят. Бетани сейчас носится по городу в разных направлениях, отвлекает их. Я предупредил ее, что это опасно, а она сказала, вернее, они все сказали: «Где наша не пропадала!» Они такие отважные, мои Бетани, прямо гордость берет. И ведь блестящие адвокаты, между прочим. Вариантов у нас немного. Бюро пытаются прикрыть силами безответственного и беспринципного правительства; каждый день нас забрасывают жалобами и исками, требуют номера счетов… Мы даем отпор, однако победить сложно, когда правила меняются прямо на ходу. Зато мне удалось убедить местного мирового судью вынести сержанту Патчкайнду приказ о прекращении антиобщественного поведения, что не может не греть душу…
Он расплывается в улыбке и тут же мрачнеет.
– В лондонские офисы «Крейдла» путь заказан. Мы сделали вид, что планируем забуриться в загородный – там у нас самая настоящая крепость, знаешь ли. Представляю, как они запищали от восторга: все крысы в одном мешке… Разумеется мы туда не поедем. Кровные узы превыше закона. Дружба тоже сойдет, на худой конец.
Замечание, что это не ответ, Джо оставляет при себе. Он слишком устал, чтобы дергаться, и все части его тела горят огнем – кроме той, что прижимается к плечу Полли Крейдл.
– Тед сказал, нам надо на станцию «Игрек», – сонно бормочет он, однако его слова тонут в гуле двигателя, и слышит их только Полли.
Джо роняет голову и засыпает. К счастью, без снов.
Проснувшись, он видит вокруг знакомые места. Автомобиль в последний раз сворачивает за угол, въезжает, помяв палисадник, на частную территорию (должно быть, на подкуп хозяев ушла немалая часть резервного фонда «Крейдла»), – и вот они у здания «Гартикля», крепостные ворота которого гостеприимно распахиваются.
Джо косится на Полли. Та пожимает плечами.
– Я тут ни при чем. Мерсер в таких делах разбирается гораздо лучше меня. Он в мои расследования не лезет, чтобы меня не злить, а я не суюсь в его дела. Сегодня мы не сможем вывезти тебя за город. А если бы и могли, я не очень понимаю, куда лучше податься. Поэтому спрячем тебя у тех, кому ты небезразличен, и будем надеяться на лучшее.
Эди согласно кивает.
Джо Спорк невольно задумывается, откуда у мира, находящегося на грани хаоса и глобальной катастрофы, есть время и силы выслеживать безвестного часовщика.
Еще ему приходит мысль, не надо ли предупредить хозяев о визите, но потом он вспоминает все те фильмы, где незадачливых беглецов выслеживают, стоит тем разок включить мобильный. До него доходит, что и Мерсер вынужден теперь обходиться без телефона. Это практически то же самое, что увидеть его нагишом.
Они выбираются из машины в кромешную сырость предрассветного часа – фары напоследок дважды вспыхивают, выхватывая из темноты канаву и зашторенные окна домов по Гильдхольт-стрит, – и ждут.
Через минуту Мерсер принимается недовольно рычать.
– Я не понял, где громилы? Просил же прислать!
– Уходим или остаемся? – спрашивает Полли.
Мерсер медлит, тогда за него отвечает Эди:
– Остаемся. Если нам кранты, нам кранты в любом случае. А если нет, то здесь мы хоть ненадолго укроемся. Твоим громилам, возможно, пришлось устранять лазутчика.
Мерсер кивает: вполне может быть. Джо, как завсегдатай «Гартикля», ведет остальных за собой по лестнице, вдыхая запахи влажного дуба и чугуна. Незапертая дверь бесшумно отворяется при первом же прикосновении к ручке. В коридоре стоит ненавязчивый гостеприимный полумрак. Пахнет старыми коврами и машинным маслом. Вдруг Джо замирает, на миг уловив какой-то необычный перечный аромат, но тот больше не возвращается. Эди глазеет по сторонам, осматривая сперва картины и застекленные шкафы, затем изящную мусорную корзину (перфорированный металл, древесина ракитника, 1920 год). Бросив в нее ланчбокс, Эди идет дальше. Не самое подходящее время, чтобы наводить порядок в сумке, думает Джо. Хотя в таком возрасте, наверное, все стараешься делать сразу, ведь «потом» может и не наступить.
– Боб? – шепчет он в темноту.
Где-то за стеной звучат голоса, чувствуется присутствие людей, однако ответа нет. Эди ковыляет вперед, Бастион настороженно нюхает воздух.
– Сесилия! – окликает Джо.
– Проходи, – отзывается неприветливый голос.
Джо с улыбкой входит в читальный зал.
Сесилия Фолбери сидит на своем обычном месте за длинным столом посреди зала, в ворохе бумаг. Среди бумажного хаоса валяются две пары вставных челюстей, а также пустая коробочка от третьей и блюдце с карамельками. Вид у Сесилии изможденный; вяло улыбнувшись, она переводит взгляд на жаркое пламя в камине. Запах дымка и треск горящих поленьев сообщают обстановке средневековый флер. Джо радостно улыбается Сесилии и этому залу – полной противоположности его белой камере в «Счастливом Доле».
Не успевает за ними закрыться дверь, как Бастион начинает выть.
– Прости, Споркыш, – надтреснутым голосом произносит Сесилия, поднимая глаза. – Он пришел пять минут назад.
Боб Фолбери берет ее за руку, не в состоянии даже поднять голову от стыда.
– Добрый вечер, – тихо произносит чей-то голос из кресла у камина. – Вот мы и в сборе!
Джо Спорк потрясенно глядит на загрубевшее лицо, впалые глаза и некогда растрепанную длинную бороду, теперь подстриженную, как у визиря, на свежий фиолетовый синяк на лбу и на кивающие черные силуэты по обеим сторонам от кресла.
Воган Перри.
– Ты! – ревет Эди Банистер, выхватывая револьвер.
XV
Недостаток Яма араси;
Записанный Человек;
самое оранжевое место на свете.
– Здравствуй, Джо, – приветливо говорит Воган Перри. – Добрый вечер, капитан Банистер.
Рескианцы при звуке этого имени оживляются: один делает шаг вперед, остальные прячутся за ним. Перри выбрасывает перед собой руку, и рескианец замирает.
– Ты уже прости, что я был не вполне честен с тобой, Джозеф, – мурлычет Перри. Его речь изменилась, утратила добродушный говорок западных графств, голос стал ниже, изысканнее, вкрадчивее; таким голосом впору богохульствовать и раскрывать тайны. – Мое имя – мое подлинное имя, наиболее исчерпывающим образом подытоживающее историю моей жизни, – Кайгул-хан Сим Сим Цянь Сикким. Родом из Аддэ-Сиккима, я был воином, ученым и королем воров. Позднее – самодержцем, затем беглецом, но никогда, никогда я не сходил с пути к уготованному мне великому предназначению. Великому и неотвратимому. Ибо когда я его достигну, станет очевидно, что оно было неизбежно. Я – живая тавтология.
Эди направляет на него револьвер.
– Ты умер. Ты умер, а перед тем, как умереть, ты состарился. Тебя здесь нет, и ты не молод, нет! Это невозможно! – На последнем слове она почти срывается на визг и спускает курок.
Сим Сим Цянь – Воган Перри – брат Шеймус – со сверхъестественной грацией поднимается с кресла; пуля пролетает над его плечом и уходит в стену. Если он и стар, то это какая-то диковинная, змеиная старость, при которой кости у человека истаивают, превращаясь в мышцы, а жилы обретают новую прочность. Взмахнув рукой, он выхватывает из-за пояса узкий, похожий на гимнастическую ленту клинок, и с прежней ужасающей грацией продвигается навстречу Джо, Полли, Мерсеру и Эди, рассекая воздух сияющим мечом, петляя и извиваясь, уходя из-под прицела, словно револьвер Эди – не более чем длинное громоздкое копье, от острия которого легко увильнуть. Рескианцы следуют за ним по пятам; тени-цапли кивают в такт его безупречной зловещей поступи.
