— У вас, Плещеева, романтичное отношение к Таинственному. И, к сожалению, мало злости. Я еще подумаю, но не обижайтесь, если я вас все же отчислю.
— Я накоплю, я изменюсь! Вы меня не узнаете! Я… Я злею с каждой минутой. Нет, с каждой секундой! — для наглядности Танька щурилась и когтила себя черными накладными ногтями.
Мага можно было понять — он мечтал об ученике. Но он желал Ученика с Большой Буквы. И, кстати, это в его квартире били часы, которые Сверчок принимал за башенные.
Димка, как и все остальные соседи, считал мага тихим интеллигентным выпивохой и относился к нему весьма дружественно, но, можно сказать, близоруко. У мага было много личин. И сейчас он в одной из них преспокойно спал за стенкой, в нескольких метрах от Димки Сверчкова. А башенные часы районного учителя магии глухо били три часа пополуночи.
Телефон зазвонил еще раз.
— Але! — прошептал Димка, ему не хотелось, чтобы родители проснулись. — Але! Кто это? Плохо слышно. Алло!
— Сверчок, не упусти свой шанс, пригласи девушку в гости, — раздался знакомый голос.
— Степка! Где ты была? Я чуть ваш дом не перевернул. Как ненормальный в дверь колотил.
— У Тамары Арсентьевны.
— Сейчас ты от нее звонишь?
— С мобильника.
— А ты где?
— Подойди к окну.
Димка выключил настольную лампу, глянул в черное стекло и обомлел. Она стояла внизу и махала ему рукой. Он видел, как блестели ее зубы в лунном свете и выделялась на снегу темная спина Боба.
— Ну, — сказала она. — Привет, малыш!
Так ему, по крайней мере, показалось, и он тоже махнул рукой в открытую форточку.
— Иди скорей! Я сейчас! — забыв, что родители спят, и что на дворе глубокая ночь, Димка помчался к двери.
Только он успел щелкнуть замком, в коридор ввалился Боб и злобно заворчал. Сверчок приложил палец к губам и, кивнув на закрытую дверь родительской спальни, пригласил гостей в свою комнату.
Стефания скользнула в его берлогу и с разбега упала на диван, не снимая дубленки.
— Ну, — она расплылась в улыбке, — во что будем играть?
Сверчок опустился на стул, увидел на полу помятую фотокарточку, нагнулся и поднял ее. В который раз ему в голову пришла мысль, что в комнате рядом с ним и на снимке — два совершенно разных человека. Да и Боба он не узнавал — слишком молодой, толстый… Впрочем, этот Боб ему кого-то напоминал…
— Проснись, бэби. Я с тобой, а ты вертишь какую-то фотку. Что-то ты скис совсем, — Стефания поднялась, и он почему-то испугался.
Но гостья, заметив это, прошла мимо и взяла с полки картинку в прозрачной рамке.
— Я не хуже ее?
На картинке были изображены Ромео и Джульетта в счастливый миг признанья. Стефания подарила ему эту гравюрку, а потом предложила послушать Шекспира по-английски. Она читала, а Димка смотрел, как движутся ее губы, как вздымается грудь, и его бросало то в жар, то в холод. Английский на такой скорости он не понимал, но готов был терпеть эту сладкую муку вечно.
— Ты бы хотел, как они? — напомнила о себе гостья, расстегивая длинную дубленку.
Сверчок обомлел, под дубленкой было платье точь-в-точь, как у Джульетты на гравюре.
— Что, как они? — у него затряслись руки.
— Ну, все.
— Все?..
— Да, вместе умереть…
— Прямо сейчас?
— А что, слабо? Будем сидеть на облачке, и болтать ногами.
— Ты же сама говорила, какая чушь то, что брат Лоренцо придумал эту дешевку со склепом и что тут пахнет бульварным ужастиком.
— Я была чокнутой, а теперь повзрослела, изменилась. Разве ты этого не заметил?
— Заметил, — губы у Сверчка стали деревянными.
— Взрослая жизнь — шелуха. Все важное у нас сейчас. Склепик и гробики — вот то, что надо. Прохлада, никаких уроков, и вечно вместе. Вау, уже полчетвертого.
— Я завтра в школе усну, — попытался пошутить Димка.
— Лучше не просыпаться! — она подошла к нему близко-близко.
Собака злобно оскалилась, заворчала и надвинулась на Сверчкова. Тот закоченел. От гостьи веяло могильным холодом.
Димка беспомощно провел рукой по своей груди и обомлел. На нем был костюм Ромео. Самый настоящий, точь-в-точь как на гравюре.
— Это что, фокус?
— Да, простенький, — хищно блеснули зубы. — Тебе нравится? Посмотри на свой кинжальчик, достань его из ножен.
Какой парень удержался бы, чтобы не взглянуть на старинное оружие, в рукоятке которого сверкал черный камень? Димка осторожно достал кинжал. Лезвие было острое-преострое.
— Ну прямо музейная штука, — восторг Сверчка был искренним.
— Он наточен, попробуй, — не унималась гостья. — Давай скорей, не трусь, ты же не хуже Ромео!
В ее голосе было столько нежной настойчивости, но Сверчок заколебался.
— Ромео выпил яд, когда увидел Джульетту в открытом гробу фамильного склепа. А она очнулась и с горя закололась его кинжалом, — напомнил он.
— Ой, какие мелочи! Ладно, если хочешь, пей яд! — Стефания развязала бархатный мешочек и извлекла из него маленькую зеленую бутылочку в золотой сеточке.
— Выпей, оценишь! А я подожду в гробу. Твой — гробик я поставлю рядом.
На месте дивана Сверчок увидел высокий раскрытый гроб, в котором лежала, сложив на груди руки, Стефания. Он замотал головой, отшатнулся, но там, где только что был его стол, тоже стоял гроб. Димку окружал мрачный холодный средневековый склеп Капулетти. Тени факела плясали по мрачным каменным стенам, от чего казалось, что лица умерших морщатся и гримасничают. Сверчок моментально забыл их имена. Перед ним были не герои Шекспира, а настоящие мертвецы.
Кованые двери склепа заскрипели, полуотворились, но никто не вошел. Меж гробами сновала собака. В темноте она была совершенно черной, на ее клыках отражалось красное пламя.
Факел затрещал, что-то глухо упало на пол и подкатилось к Сверчку. Он краем глаза увидел, что у мертвеца, который лежал в нише, отвалилась кисть.
— Просто шик! Все по-настоящему, без балды! — вымолвила из гроба Стефания.
Сверчков не заорал лишь потому, что лишился в этот момент голоса.
— Пей скоренько, и полежим вместе. Хочешь, в одном гробике? — предложила Стефания.
Сверчок, плохо соображая, покрутил бутылочку. Стеклянная пробка выскочила сама собой.
— Пей, пей! Пей до дна! — проворковала, приоткрывая один глаз, лежащая в гробу. — Глоточек, и вечная свобода. Никаких заморочек.
Димка потянул носом, из бутылочки пахло чем-то противным.
— А может, он прокис? — Сверчок скривился.
Стефания села в гробу, притянула его за шею и чмокнула в щеку.
— Я буду тебя целовать, а ты глотни.
— А зачем так спешить? — он осторожно обнял ее за талию.
Стефания скосила глаза на часы и оттолкнула Димку.
— Пятый час, скоро утро, а ты все возишься. Не хочешь первым, тогда давай я. Вот! — она стала выбираться из гроба. Платье за что-то зацепилось, но она его рванула и выхватила у Сверчка кинжал. — Хочу, чтобы мы навсегда остались вместе. Юными, влюбленными. Давай, не трусь! Пей! Или…
— Осторожно, брось кинжал, он острый! — Димка бросился к ней, но не успел.
Кинжал вошел в грудь, брызнула кровь.
— Пей, пока я еще вижу, — Стефания зашаталась, черная кровь заструилась по кинжалу и закапала на каменные плиты.
Галя упала на эскалатор. Череп откатился и врезался в стену пещеры, его нижняя челюсть отвалилась. Темные молнии пронзили зал, раздались визг и хрюканье:
— Недалетс-перелетс, недалетс-перелетс, пос своимс артиллерияс бьетс.
Черная Свинья пострадала исключительно из-за аристократических замашек старохлама: Сам устроил заклинательный барьер на все искусственное. Новоклоны должны знать свое место и не соваться куда не следует. Вот Черной Свинье и досталось.
Эскалатор двигался быстро и привез Галю к окованной металлом тяжелой двери. Та закрывала вход в черную каменную пасть.
Бешеное пространство переживало тяжелые времена абсолютной и поспешной реорганизации. Объяснялась она тем, что Черный Хозяин, вычеркнув из Вечности Гогоба и разгромив офис, уже не мог остановиться.
Все рушилось, уничтожалось и вышвыривалось из Вечности. Катаклизмы бешеного пространства проходили с такой силой, что даже на дне океана образовались трещины.
Сам не хотел огласки, а еще немного — и того гляди, во всем тартарары узнают о безобразиях в бешеном пространстве.
Рык Черного Хозяина без труда перекрыл всеобщие рев и вопли:
— Все ко мне!
Никто не появлялся. Жабье кваканье услужливо оповестило:
— Перебиты, стерты, выкинуты из Вечности!
— А-а-а-а! — еще громче гаркнул Сам, от чего взорвалось семь подводных вулканов и произошло землетрясение в Антарктиде. — Черное семя бьют в самом логове! Кто посмел?
