Вдоль тротуара — довольно много мусора, сметенного в большие кучки. Старик в робе поджигает эти кучки, и они тлеют, пуская густой дым. Тоник медленно прошел мимо него, старик даже не повернул головы. Но потом долго смотрел вслед.
Чем ближе к центру, тем больше город напоминает прежний Петербург. Некоторые улицы, скверы, мосты словно воскрешают полузабытые чувства в душе Тоника. Нева бежит во всей красе, отражая бледно-бирюзовое небо и дома на набережной. Некоторые из них выглядят запущенными, пустыми; некоторые окружены глухими заборами. Здесь явно никто не живет — только почему развалины в центре города никто не реставрирует?!
Но сейчас Тоника больше всего интересовал один дом — его собственный.
Он удивительно быстро дошел до него — старого, дореволюционной постройки дома, в котором он прожил столько лет. Вот его окошки на пятом этаже, увитые плющом. Раньше вьющихся растений здесь не было. Дом в плюще выглядит таким уютным, будто из старой книжки. Домофона на двери, поставленного года два назад, почему-то не оказалось. Тоник зашел в парадную и бесшумно поднялся по ступенькам до своей квартиры. Прислушался — внутри царила полная тишина. Достал из внутреннего кармана ключ. Сравнил его с замком. Конечно же, не подходит…
Ключ был даже другого типа — не зря Тоник, едва увидев дом, сразу понял, что больше не живет здесь. Теперь у него нет никого и ничего. У него нет своей жизни — и это, похоже, насовсем. Видимо, у Антона включилось запредельное торможение, он перестал удивляться и лишь как-то отстраненно задумался, что будет делать в новом мире. Что-то странное произошло, пока он был без сознания. Что-то, изменившее его прежнюю жизнь навсегда.
Существует ли оно, его прошлое? Остался ли хоть где-нибудь тот мир, в котором Тоник прожил всю свою жизнь?
На всякий случай он позвонил — в квартире ничто не шевельнулось. Все та же необитаемая тишина…
Антон вышел обратно, на солнечную улицу. Ждать жильцов он не будет. Почему-то от мысли, что придется встретиться с кем-то, занявшим его место, на душе становится еще хуже.
Может быть, удивительный мир — только изнанка настоящего Питера, и те, кто в нем живет, об этом не догадываются?! Именно потому за весь день Антон так и не встретил никого из прежних друзей. Он метался по знакомым адресам — и находил там чужих людей. Был в больницах и в бюро судебных экспертиз, в прокуратуре и в милиции, во многих других местах, где неоднократно бывал раньше по роду своей прежней работы. Но — ни одного знакомого лица. Он бродил по городу в поисках хоть кого-то… Многие встреченные люди относились к нему с сочувствием, они хотели помочь незнакомому странному парню, ищущему неизвестно кого, но ничего не могли для него сделать…
Смеркалось. Солнце село в густые, почти черные тучи, закрывшие полгоризонта. Сразу похолодало. Тоник подумал, что надо вернуться в больницу, но быстро отмел эту мысль. Там его закроют и будут держать до установления личности. Или переведут в психушку. Но он не сумасшедший, это мир сошел с ума. Навсегда — а потому придется научиться здесь выживать. Лучше сейчас добраться до вокзала — там можно переночевать в относительном тепле. А завтра он что-нибудь придумает.
Московский вокзал остался на прежнем месте. Тоник зашел в зал ожидания и оглянулся по сторонам. Спит на неудобном деревянном кресле пожилой бомж, в углу расположилось семейство беженцев — и больше ни души! Он вышел в большой зал и впервые обратил внимание на то, что вокзал пуст. Таблички «отправление» и «прибытие» сиротливо чернели в полутьме над выходом: никто сюда не приезжал и не уезжал отсюда. Двери, ведущие на перрон, распахнуты. Под редкими неяркими фонарями влажно отсвечивали рельсы, по безлюдным асфальтовым платформам ветер гонял бумажки. Никого.
Хотелось закричать, зажмуриться, проснуться — но Тоник почему-то продолжал стоять. Лихорадочно подумал, что, куда бы он ни побежал, везде его встретит этот же сумасшедший Санкт-Петербург, тихий, пустой, будто бы уже наполовину мертвый.
Он вернулся в зал ожидания и сел в ближнее к выходу кресло. Сидел неподвижно, ни о чем не думая. На улице окончательно стемнело, а здесь под потолком горели неяркие лампочки в грязных абажурах. Чем ближе к ночи, тем больше в теплое душное помещение набивалось неприкаянного народу. Они, наверное, жили здесь: пьяные, вонючие, оборванные, с испитыми лицами, неприметно-серые, а потому как будто бы без возраста, знакомые между собой. Они ссорились, делились добытыми за день огрызками и спиртным, делили места, тут же сплевывали и курили. Постепенно затихали, устраиваясь на ночь в неудобных креслах. Храпели, кашляли, ругались во сне. Надо было давно уйти из этой клоаки, но у Тоника не было сил даже пошевелиться…
Плохо дело. Он совсем ничего не понимает. Конечно, это его город — и в то же время совсем чужой. Надо успокоиться и подумать… вспомнить.
Тоник выпрямился. Нащупал в кармане мобильный телефон и сжал его. Единственное, что вселяет уверенность: его память — не ложная! Он находился на «Лилии», пока яхта не потонула. Потом пытался выжить в ледяной воде (при одном лишь воспоминании стало холодно), но… наверное, не получилось. Эта… баррантида, видимо, в самом деле пришла, но он ее уже не увидел. А она каким-то образом (не зря же все цепенеют при одном ее упоминании) выкинула Тоника в чужой мир. То ли живого, то ли нет.
Дверь хлопнула, и Антон оглянулся. В зал ожидания вошли двое ментов и громко скомандовали всем приготовить документы.
При нем вообще ничего нет, кроме мобильника. Что тут делают с такими, как он? Удивительный мент с окладистой русой бородой, красиво ниспадающей на грудь, приближался, небрежно просматривая корочки, которые ему протягивали заспанные бомжи. Его коллега, идущий вдоль параллельного ряда кресел, выглядел не так экзотично. Он вообще был поразительно похож на тех, кого проверял, — разве что в форме: то же испитое лицо, красные глаза, грязные руки с черными обгрызенными ногтями. Они занялись каким-то бомжом, пытаясь выгнать его с насиженного места. Бомж сопротивлялся и орал, что никуда не пойдет. Антон незаметно выскользнул из зала. Сразу за дверью стоял третий сотрудник милиции. Он спокойно выпустил Тоника, ничего не сказав. Но сразу задержал грязную личность неопределенного пола, которая попыталась просочиться вслед за ним. Видимо, их интересовали только деклассированные элементы, а Тоник пока что выглядел обыкновенно.
На привокзальной площади было светло, Невский проспект сиял разноцветными огнями. Мчались машины, шли люди. Тоник вдохнул полной грудью ночной воздух и подумал, что город живет странной жизнью. Здесь, на Невском, он ничуть не изменился. Но в нем полно загадочных мрачных мест, где даже днем не бывает ни души. Вроде жители Санкт-Петербурга чего-то сильно боятся.
Они боятся двух необъяснимых вещей: баррантиды и призраков.
Мент из Северного РОВД обозвал его призраком. Может, он и был прав, стоит это выяснить. Тогда Тонику нечего опасаться…
Он пошел по неосвещенному переулку — прочь от вокзала. Шел, не особо разбирая дорогу. С неба падал редкий мелкий дождик, было довольно тепло.
По мере удаления от центра переулок становился все темнее и безлюднее. Ближе к Обводному город совсем опустел, будто вымер. Какие-то несколько сотен метров — и будто уже не Питер вовсе. Неосвещенные районы, тихие, темные громады заводов, грязные улицы, покрытые раздолбанным асфальтом. Высокие заборы, поверху увитые колючей проволокой. Деревья протянули над тротуарами ветки с пыльными листьями. Тоник вспомнил, что, когда его спросили, какой сейчас месяц, он ляпнул «апрель». Конечно, это не апрель. Скорее всего, май, конец или середина. Листья уже такие большие…
Потом он вышел на виадук — железная дорога пересекала Обводный канал. Он поднялся наверх и остановился, прислонившись к грязным перилам. Не пойдет здесь поезд. За спиной — безжизненные рельсы, впереди — пустота, несколькими метрами ниже — серое полотно дороги, тоже пустое. И все здесь чуть-чуть иначе, чем в прежнем мире…
Но — вдруг показалось, будто бы за ним следят… Тоник резко обернулся.
Кто-то жался к столбу на другой стороне моста. Не разглядеть отсюда. Но, увидев, что Тоник пристально его рассматривает, человек молча двинулся навстречу.
Он подходил все ближе, легко шагая через рельсы, и, несмотря на то что приближался быстро, его очертания не становились более отчетливыми. Так, нечто темноватое и размытое. Тоник растерянно протер глаза, но лучше видеть не стал, словно темнота и расстояние по-прежнему мешали рассмотреть незнакомца.
— Стой, — повинуясь наитию, шепотом скомандовал Антон. Всеми силами души попытался задержать приближающуюся к нему страшную галлюцинацию.
Человек остановился. Только чуть шевелились от ветра полы длинной одежды. Видимо, он ощущал ужас Тоника и его волю, его беззвучный протестующий крик: не подходи! Видимо, что-то на самом деле помешало ему подойти — потому что Тоник тоже его чувствовал. Вот он, призрак! Вот это замершее в нескольких шагах существо, не отбрасывающее тени. Оно мертвое… мертвое давным-давно. Призрак шевельнулся. От его движения Тонику почему-то стало холодно, и волосы на голове зашевелились. Существо, стоящее на безжизненной железной дороге, посреди безлюдного спящего города, желает его смерти… Антон тряхнул головой. Послать бы привидение отсюда, куда надо, но голос перехватило. Не надо голоса… Дунул ветер, и контуры призрака стали размываться, пока он не исчез на глазах приросшего к месту Тоника.
