— Что, не готовы?
Еще пара секунд промедления.
— Обоим по двойке. Конспекты на стол. Немедленно.
Тетради были тут же выложены и пролистаны преподавателем.
— Та-ак… Попов, я смотрю, вы отлично знакомы с темой? Какие рисунки, какая экспрессия! Особенно на последних листах. Автопортрет? Или друзья попозировали? В натуральную величину, или это ваши эротические фантазии?
Сергей злобно шипел сквозь зубы. Ну… нарисовал.
Обычно это в туалете рисуют, но вот, захотелось. На последней страничке тетради… думал, потом вырвет… вот ведь — ЖАБА!!! Ядовитая!
— Извольская, у вас такого натурализма нет? Вы попросите Попова позировать. Может, он перед группой стесняется, а наедине вам не откажет? Линеечку возьмите, циркуль… только с последним осторожнее, если увлечетесь измерениями, можете травмировать иголкой мягкие ткани.
Парни представили и побледнели.
— Двойка за урок, двойка за конспект, ко мне на отработку запишетесь по данной теме. И запомните. В медицине нет места стеснению. Но и похабень свою оставьте для туалетов. Там ей самое место. Углова, и ты запомни.
Таня кивнула.
Запомни-запомни… а если он ей нравится?
Вот если Сережа Попов ей действительно нравится до ужаса? Он такой… высокий, стройный, симпатичный… и добавим еще — богатый, зазнайка и лишний раз на нее не взглянет.
Она ведь совсем непримечательная.
Вот он — высокий, темноволосый, глаза карие, улыбка такая… замечательная. А она?
Рост средний, телосложение тощее, половые признаки с лупой искать надо… чего вы хотите — от постоянной беготни и скажем честно, недоедания, волосы неопределенно-темные, глаза серые, черты лица усредненные… скучно.
Таких на пятачок — пучок.
Таня грустно вздохнула, понимая, что этим дело еще не закончится. И верно — стоило паре закончиться, как началось ее самое нелюбимое время.
Перемена.
— Углова, ты чего сегодня мямлила, как чмо?
Катерина Извольская была настроена агрессивно. Поди, пересдай старой Жабе! Озвереешь раньше…
— Я не мямлила, — тихо отозвалась Таня.
Орать она вообще не умела, горло словно спазмом перехватывало. До боли, до тошноты…
— А че тогда это было? Ты что — ни одного члена не видела? Ты целочка еще, да?
— Твое какое дело? — окрысилась Таня, понимая, что уши предательски краснеют.
Ну… и что?
Кто сказал, что девушка обязана, закончив школу, а то и раньше, прыгать в постель абы к кому, лишь бы прыгать? Американские фильмы, что ли?
Да тьфу на них! Кто-то вообще задумывался, что стандартный набор: «секс, наркотики, рок-н-ролл» это для инфузорий с интеллектом тапочек? Вряд ли…
Скорее — ярко, красочно, все так делают… а шлюхи, вроде той же Извольской еще и орут.
А ты че — не?
Каково это — бежать не в общем стаде? А вот сложно! До слез и криков сложно!
Таня не бежала, и не собиралась. Может, она и хотела бы, если по любви, с хорошим человеком, но у нее… обстоятельства. Только в них тоже Извольской не признаешься и не объяснишь. А и скажешь… разве что новые насмешки будут…
— Как — какое? Сережик, надо помочь девочке! Ты знаешь, что Танечка еще девочка?
— Че, серьезно?
От похабного взгляда стало еще и больно, и обидно. Когда герой твоих грез на тебя ТАК смотрит… это горько.
— Сережик, я понимаю, что тебе будет сложно. На такое…. Это как на пулемет! И помереть героем! — голос у Извольской был на редкость противный. — Но я могу оказать тебе помощь.
— Купить виагру?
— Сережик! Можем объявить сбор пожертвований! Тому герою, который решится лечь в постель с Угловой.
— Это сколько ж пожертвовать придется?
Попов тоже был зол из-за двойки.
Ну, прикололся, и что? А теперь… Жаба мальчишек вообще не любит, гоняет и вдоль и поперек. А отец прямо сказал, что если он будет лоботрясничать в колледже, то мединститут ему зарежут. И будет Сережа ходить строем.
И сразу денег дать отказался, в Барске мединститута нет, только в соседней области. Сережа бы отца дожал, но то отца! Уперлась маман, куда мальчика в семнадцать из дома отправлять? В другой город⁈ Он там сопьется — сколется — девку найдет — триппер подцепит…
Вот подрастет — другой разговор. Но сначала пусть тут поучится. Кстати, и работу найти сможет, и поступать будет уже проще, как медработник, платить меньше придется. Деньги в семье есть, но это ж сколько надо! Квартиру снимать, да не абы какую, сыночку на карман выдать, за институт платить… папаша все посчитал, и решил, что мать права.
Так что три года ему сидеть под родительским крылышком, тем более, что сам он экзамены не сдал, папандр башляет. И в институт тоже платить будет.
А за двойку…
М-да.
Визгу будет — жесть.
И во всем эта дура виновата.
Нет, не сам Сережа, который считал себя очень остроумным и заводным. А невзрачная девчонка в драных джинсах и самовязанном свитере.
— А я сейчас сообщение в общий чат скину, — хохотнула Извольская.
— Не смей! — не выдержала Таня. *
*- если кто думает, что автор преувеличивает — увы. Автор еще половину матерщины опустила. От лично услышанного. Прим. авт.
— И что ты мне сделаешь, сопля? — Извольская была в себе уверена, и собиралась как следует поразвлечься за счет невзрачной зубрилки.
Помощь пришла неожиданно.
Из-за угла, как корабль на всех парусах, выдвинулась Евгения Михайловна.
Сестричка, то есть ведущая основы сестринского дела.
И тут же разъяснила политику партии и правительства.
— Попов, Извольская — место!
Рык получился такой, что студенты в струнку вытянулись. Евгения Михайловна, несмотря на общую субтильность, могла полком командовать и голосом корабли в тумане заворачивать.
— Углова, Извольская тебя что — к Попову приревновала? Оно и понятно, едим-то мы не конфету, а фантик, хоть он как блести. Брысь отсюда. А вы двое — за мной!
— А че… — начал вякать Попов, но не успел. Ответом ему был милейший взгляд.
— В кабинете паразитологии дано требовалось переставить и протереть банки с глистами. Займетесь. И я подумаю, не вменить ли это вам в обязанность… каждую неделю будете порядок наводить. Поняла, Извольская? И ногти сейчас острижешь.
Катерина скрипнула зубами.
Ногти у нее были шикарные, хоть и средней длины, но со стразами, с росписью…
— Мне директор разрешил…
— Ничего. Я с ним еще поговорю на эту тему… шагом — марш! Стричь когти и протирать глистов! Углова — я непонятно сказала брысь? Так я повторю — кыш! Перемена заканчивается, а ты наверняка еще не обедала.
— Нет, Евгения Михайловна.
— Шагом — марш.
Таня проводила удаляющуюся троицу сложносоставным взглядом.
Извольскую она бы удавила. Попов… ну нравился он ей, что поделать?
Евгении Михайловне просто спасибо… отличная она тетка. Пожилая, конечно, ей уж лет шестьдесят пять, а то и все семьдесят, но умная. Пару раз она Таню заставала, жующей бутерброд под лестницей. И наверное, что-то поняла… не было у Тани денег на столовую. Проще из дома ссобойку взять.
Только вот кушать приходится в большой тайне, а то однокурсники шанс поиздеваться не упустят. Вот можно подумать, в киосках чем-то другим торгуют! Да то же самое! Булочка, в ней сосиска вареная, кислая капуста, маринованный огурец… только когда оно домашнее, хоть изжоги не бывает. Но кому это интересно? И кому можно это объяснить?
Никому.
Таня направилась в привычное место, под лестницу.
Еще вчера она бы с ума сходила, обдумывая каждое свое слово, каждый жест, каждый взгляд Сережи, каждую его интонацию, находя миллион значений и вдвое больше причин для отчаяния, но сегодня… сегодня у нее и так были причины для сумасшествия.
Как-то там бабушка с найденкой?
* * *
Людмила Владимировна чувствовала себя вполне неплохо.
Профессия геолога, знаете ли, ко многому приучает. Тем более, что она не кабинетный работник, в поле ходила.
Всякое бывало.
